К сожалению западная и росскийская школа обычно ничего не рассказывают про дела восточные. Кто что знает про древние дела китайские, корейские, японские, да вьетнамские? Мало кто. Все было самое интересное и великое у нас - если битва, то Куликовская, если Армада, то испанская, если Солнце, то французский король....
Однако)
Имдинская война 1592-1598 годов имела размах, участие, цели, расходы и потери, в Европе реально неизвестные еще лет двести до Наполеоновских войн. Полная революционным, после сёгунского переворота сознания Тоётоми Хидэёси, духом Япония только в первую высадку в Пусане выставила 158.800 бойцов. ( Размер Великой Непобедимой Армады: 30500). Против них была поднята вся Империя Мин – 100000 бойцов регулярной китайской армии. Сами корейцы. Вспомогательные боевые отряды были присланы вассалами и данниками Китая даже из современного Таиланда и современной Индонезии. Более 300 тысяч человек месили грязь и друг друга в Корее. Даже всеуничтожающая Тридцатилетняя война имела в военном плане размеры в 2 раза меньше.
Это была удивительная Япония начавшая войну.
Половина бойцов и Даймё были христианами. Первая армия (половина общего состава), стремительно прорвавшая всю корейскую оборону по линии Пусан – Тэгу – Санджу – Сеул – Кэсон – Пхеньян были именно христиане под командованием Кониси (Августа) Юкинага.
(2я Буддистская армия Като Киёмаса шла зачищая левый фланг через Сонджу. До 95% личного состава в высший момент имело личное огнестрельное оружие стандартизированного калибра (Европе еще надо было 100 лет).
А когда все закончилось это было началом конца открытой Японии с финалом в сакоку - самоизоляции от мира без огнестрельного оружия, с запрещенными чужими религиями и общем каменном веке на 350 лет.
Это был сильный Китай ввязавшийся в защиту империи Мин на территории своих вассалов. Когда все закончилось – это был экономически полностью надорванный Китай, без денег и толковой военной силы и Мин вступили в начало своего скоро наступившего в 1644 конца.
Корея вышла не легче. Убыль населения была колоссальна. Японцы и так не церемонились (в Японии до сих пор есть курган Мимидзука набросанный поверх носов 38000 корейцев срезанных с трупов), да и голод и холод дали знать. Страна была разорена на столетия вперед. Восстановить разрушенный (как говорит официальная корейская пропаганда – злыми японцами, а на самом деле своими горожанами по-пьяне) королевский дворец Кёнбоккун хватило средств восстановить только спустя 400 лет.
По общим последствиям это была дальневосточная «Вторая Мировая».
Так про Адмирала Ли Сунсина. Кто он?
Ли Сунсин родился 28 апреля 1545 года в корейской столице Сеул на улице Кончондон. Он был третьим сыном в семье Ли Чона и его жены Пьок. Будущий полководец происходил из рода Ли, потомков корейской военной знати, которые с XV века служили гражданскими чиновниками при дворе династии Чосон. Его дед Ли Пеннок принадлежал к придворной партии конфуцианцев-реформаторов, но был репрессирован в 1519 году по фальшивым обвинениям в государственной измене. Власть считала потомков репрессированных «неблагонадёжными» и лишила их возможности поступить на государственную службу. Поэтому семья Ли жила бедно, и родители были вынуждены подрабатывать на разных непрестижных работах, чтобы прокормить детей.
В детстве Ли Сунсин дружил с Ю Сонрёном, будущим высокопоставленным чиновником, который способствовал его назначению на должность адмирала, и Вон Гюном, будущим военным, вместе с которым он одержал ряд крупных побед. В начальной школе он не отличался особым прилежанием и большую часть времени проводил на улице, играя в военные игры.
В 1555 году столичная полиция арестовала отца Ли Сунсина за проведение поминальных церемоний в память репрессированных учителей и родственников. Он был осуждён на 1 месяц ареста и наказан публичным избиением. Жизнь в Сеуле стала невыносимой. Соседи смотрели на семью Ли как на «государственных преступников», а малолетний Ли Сунсин был подвергнут остракизму в школе. Из-за неблагоприятных экономических условий и нездоровой атмосферы в столице семья переехала на юг, на родину матери, в деревню Асан провинции Чхунчхон.
Несмотря на то, что Ли Сунсин был новичком в Асанской школе, его радушно приняли местные дети. Они часто выбирали его вожаком в дворовых играх, в которых он учил их своей любимой стрельбе из лука. В Асане Ли Сунсин стал старательным учеником и овладел конфуцианскими науками. Он изучил классическую китайскую речь, мог свободно писать и читать и даже сочинял стихи.
В 1565 году 19-летний Ли Сунсин женился на дочери корейского чиновника господина Чина, бывшего военного и главы уезда Посон. Тесть обнаружил в зяте способности к военному делу и с 1566 года начал обучать его основам боевых искусств. Поскольку Ли Сунсин происходил из политически «неблагонадёжной» семьи, занять престижную должность гражданского чиновника он не мог и поэтому выбрал для себя путь военного, которые традиционно считались в Корее госслужащими «второго сорта». Этот путь открылся для него в 1567 году после восшествия на трон нового вана Сонджо, который реабилитировал репрессированных конфуцианцев-реформаторов, к которым принадлежала семья Ли, и позволил их потомкам занимать должности в армии. Ли Сунсин поступил в Военную академию в Сеуле, где учился стрельбе из лука, фехтованию, езде на лошадях, тактике боя и стратегии.
В 1572 году после 8-летнего обучения Ли Сунсин сдавал государственные экзамены при Ведомстве военной подготовки Военного министерства на должность военного чиновника и офицера. Он показал отличные результаты в стрельбе из лука стоя, рукопашном бою и фехтовании. Однако при стрельбе из лука верхом Ли Сунсин упал с лошади и сломал правую ногу. Несмотря на боль, он перевязал рану ивовой корой, второй раз сел на коня и выполнил норматив. Из-за падения экзамен не был засчитан, но сила воли молодого курсанта поразила экзаменаторов.
В 1576 году 32-летний Ли Сунсин успешно пересдал военный экзамен. Из 28 претендентов на офицерские звания его получили только 4 человека. Ли получил 9-й ранг, самый низкий в корейской чиновничьей иерархии, и назначение лейтенантом в укрепление Тонгу в северокорейской провинции Хамгён. Он был старшим по возрасту среди местных офицеров. В его обязанности входила защита корейских поселений на границе с Маньчжурией от нападений кочевых племен чжурчжэней.
В феврале 1579 года благодаря благоприятным отчётам инспектора провинции Хамгён Ли Сунсина повысили до 8-го ранга и назначили чиновником центрального государственного учреждения — заведующим кадров Ведомства военной подготовки. Он хорошо выполнял свою работу и отказывался брать взятки, с помощью которых решались кадровые дела в средневековой Корее. Из-за своей принципиальности Ли Сунсин вошёл в конфликт с секретарем Военного министерства Со Иком, который пытался трудоустроить своего родственника в обход существующего законодательства. Неуступчивость будущего полководца стоила ему должности и перевода из столицы в провинцию: в ноябре Ли Сунсина отправили штабным офицером, ответственным за подготовку личного состава и лошадей, в армию провинции Чхунчхон в местности Хеми.
Через 7 месяцев, в августе 1580 года, Ли Сунсина назначили темником (манхо) Левого флота провинции Чолла. Он руководил одной из баз в бухте Пальпхо, где впервые получил опыт службы в военно-морских силах. Однако отношения Ли с флотским начальством были проблемными. В отличие от многих тогдашних корейских государственных служащих, он воспитывался на идеалах конфуцианцев-реформаторов и потому открыто осуждал коррупцию и взяточничество военной администрации. В результате Ли Сунсина возненавидели инспектор провинции Сон Син и адмирал Левого флота Сон Пак, которые наживались за счёт государственного имущества. При их содействии в 1581 году была проведена проверка 5 баз флота, которая обнаружила, что на базе опального манхо не хватало 3 матросов. Несмотря на то, что половину личного состава других баз составляли «мёртвые души», подкупленные ревизоры оценили Пальпхо ниже. Этим в 1582 году руководство флота добилось снятия Ли Сунсина с должности и лишения его звания манхо.
В июне 1582 года, после 4-х безработных месяцев, Ли Сунсин восстановился на столичной должности заведующего кадров Ведомства военной подготовки. Этому восстановлению способствовало вмешательство Чо Хона, губернатора провинции Чолла, который доказал фальсификацию проверки 1581 года, и смена главы Военного министерства, которым стал Ли Юльгук, дальний родственник Ли Сунсина. Новый министр хотел встретиться с ним и предложить ему лучшую должность, но тот отказался.
В ноябре 1583 года Ли Сунсин был назначен лейтенантом пограничного форта Конви в северокорейской провинции Хамгён. На него возлагалась защита местного населения от чжурчжэней, которые грабили корейские деревни и вывозили пленных на продажу в Китай. 17 декабря 1583 года, планируя покончить с кочевниками главаря Ульчине, Ли Сунсин атаковал его отряды малым числом, заманил в засаду и разбил, получив головы двух знатных чжурчжэней. За эту победу лейтенант надеялся на вознаграждение, но вместо неё командир Северного округа Ким Уса выписал ему выговор за несанкционированную военную операцию. Однако в Ведомстве военной подготовки заслуги смелого и инициативного командира оценили, повысив Ли Сунсина до 7-го чиновничьего ранга.
18 декабря 1583 года, на следующий день после победы над чжурчженями, умер 73-летний отец Ли Сунсина. Сын покойного узнал об этом только 2 месяца спустя. Ли Сунсин срочно вышел в отставку, уехал домой в Асан и 3 года, как того требовал конфуцианский канон, провел в трауре.
В 1586 году Ли Сунсин вернулся на государственную службу. В феврале он получил 6-й ранг и был назначен на должность писаря Ведомства расчёта Военного министерства, где он занимался составлением реестров правительственных транспортов и лошадей. Однако через 16 дней Ли перевели в армию в должности манхо форта Чусан в провинции Хамгён. Этот срочный перевод был связан с обострением ситуации на северокорейской границе в связи с новыми нападениями чжурчжэней.
В сентябре 1587 года по рекомендации Чона Онсина, инспектора провинции Хамгён, под контроль манхо Ли Сунсина был дополнительно передан пограничный остров Ноктундо в районе устья реки Туманганг, имевший важное стратегическое значение. Поскольку гарнизон форта Чусан не превышал полсотни человек, манхо неоднократно требовал от генерала Ли Иля, командира Северного округа, увеличить число воинов, чтобы защитить остров. Однако генерал игнорировал все отчеты и предупреждения. В результате в конце октября, когда Ли Сунсин отсутствовал на совещании командиров своего подокруга, полутысячный отряд чжурчжэней под руководством предводителя Манниинге напал на практически беззащитный Ноктундо. Узнав о нападении, командир подокруга Ли Уньён предоставил манхо помощь, однако было уже поздно. Кочевники сожгли форт, вырезали гарнизон и взяли в плен несколько сотен островитян. Ли Сунсин только успел догнать нападавших, застрелить главаря и освободить 60 пленных. Сам манхо был ранен в бедро вражеской стрелой, а его подчинённые, офицеры Им Кёнпон и О Хен, пали в бою.
Вина за сожжение форта и разорение Ноктундо лежала на генерале Ли Иле, который пренебрёг усилением гарнизона острова. Опасаясь ответственности перед правительством, он решил выставить Ли Сунсина виновником катастрофы и в своём отчёте в столичный двор сообщил, что причиной поражения было дезертирство манхо в начале нападения чжурчжэней. По тогдашнему законодательству Ли Сунсина должны были казнить, но ввиду его предыдущих заслуг корейский ван даровал ему жизнь и разжаловал в солдаты. Бывшего манхо снова отправили на север, где через четыре месяца, в феврале 1588 года, он отличился захватом чжурчжэньского поселения Сиджон и взятием в плен вражеского предводителя Ульчине. Благодаря этим подвигам, а также правительственной ревизии Северного округа, которая обнаружила фальсификацию в отчетах генерала Ли Иля, Ли Сунсин был прощён и ему было возвращено офицерское звание лейтенанта. В июле того же года он взял отпуск и вернулся в Асан.
В марте 1589 года Ли Сунсин был назначен на должность штабного офицера и помощника Ли Квана, инспектора провинции Чолла, в своё время работал ревизором провинции Хамгён. В декабре того же года за успехи в работе будущий полководец получил повышение и стал работать в высшем судебном органе страны, Ведомстве справедливости и законов, в должности адъютанта правящего вана Сонджо. Это назначение совпало с масштабными правительственными репрессиями и чистками в чиновничьем аппарате, в ходе которых пострадало много невинных служащих и друзей Ли Сунсина. Он не желал участвовать в преследовании инакомыслящих, а потому за месяц добился перевода на другую должность и был поставлен председателем волостей Чонип и Теин провинции Чолла.
С конца 1580-х годов, после ряда японских посольств в Чосон, мыслящая реалистично часть корейских политиков предполагала, что соседняя Япония вскоре нападёт на Корею. Ли Сунсин придерживался такого же мнения и пытался завоевать себе воинскую должность, чтобы приготовиться к возможной войне. Осуществлению его планов мешала группа коррумпированных чиновников Западной фракции, которые видели в нём ставленника оппозиционной Восточной фракции и второго ненавистного им левого министра Ю Сонрёна. Так, в августе 1590 года благодаря ходатайству последнего Ли Сунсину предоставили 3-й ранг, звание генерала и назначили командующим форта Косари в провинции Пхёнан, но за несколько дней это назначение было отменено из-за протеста чиновников Западной фракции. В следующем месяце ван назначил Ли надзирателем крепости Манпхо той же провинции, однако вновь был вынужден отозвать своё постановление из-за недовольства чиновников. В марте 1591 года члены Западной фракции попытались не допустить Ли Сунсина в войска, собираясь предоставить ему 4-й ранг и перевести на должность главы уезда Чиндо провинции Чолла. Однако их опередил Ю Сонрён, который убедил вана и добился назначения своего товарища на должность командира Левого флота провинции Чолла, адмирала 3-го ранга. Ведомство цензоров, которым руководили «западники», дважды указывало на недопустимость назначения лица 6-го ранга на такую высокую должность, но на этот раз ван проигнорировал их протесты.
Левый флот провинции Чолла состоял из 5 фортов и 5 доков, которые располагались в уездах и бухтах юга провинции, на берегах Корейского пролива. В первые дни своего пребывания на посту адмирала Ли Сунсин лично проверил их все. Он обнаружил, что флот плохо финансировался, а его командиры были небрежными. Недоставало подготовки, оружия и даже одежды для солдат. Флот имел лишь 10 широкопалубных кораблей пханоксонов, половина из которых была гнилая. Наибольшей проблемой было отсутствие дисциплины. Ли Сунсин начал реформирование своей части по восстановлению порядка и внедрение новой системы наград и наказаний. Малейшее нарушение или непослушание наказывались публичным избиением, а иногда и смертью. Способные солдаты получали шанс стать офицерами, независимо от своего социального происхождения. Ли Сунсин самостоятельно пополнил бюджет и арсеналы флота благодаря прибылям от частной торговли. Впервые за несколько десятилетий были отремонтированы корабли и начались масштабные учения на море. Отдавая предпочтение дистанционному бою, адмирал всерьёз взялся за подготовку лучников и артиллеристов. Он также взялся за разработку нового секретного оружия — броненосных «кораблей-черепах» кобуксонов. Изучив географию прибрежных вод, Ли Сунсин совершил переформирование флота в соответствии с местным рельефом. Его штаб, расположенный в деревне Йосу, был отремонтирован и переоснащён по последнему слову тогдашней инженерной мысли.
Имдинская война
Японский правитель Тоётоми Хидэёси намеревался покорить Китай и поэтому обратился к корейской династии Чосон, чтобы получить помощь, а также разрешение на проход через их территорию. Однако, после долгих совещаний, просьба была отклонена по причине опасений Кореи относительно опустошений со стороны японцев. Хидэёси, получив отказ, начал формировать войска, и в 1592 году началось вторжение японцев в Корею.
Ли Сунсин был назначен командующим корейского военно-морского флота во время японского вторжения в Корею, начатого Тоётоми Хидеёси в апреле 1592 года. В битве при Танхпо Ли Сунсин впервые сделал основной ударной силой своего флота кобуксоны, вследствие чего ему удалось потопить 72 корабля неприятеля. Благодаря морским победам Ли Сунсина у Окпхо-Тхоньён, в Сачхонской бухте, под Пусаном и Ангольпхо планы японского командования по скоординированному вторжению на суше и на море были сорваны, и полумиллионная армия вторжения осталась без каналов поставок, что сделало её добычей корейских партизан из «Армии справедливости» и регулярной китайской армии, выступившей на стороне Кореи.
Потерпев ряд поражений, в середине 1593 года японцы согласились на переговоры с целью выиграть время для подготовки нового наступления. Этот переговорный процесс продолжался с 1593 по 1596 год
Во время наступившего мира среди корейской элиты начали нарастать опасения насчёт влияния Ли Сунсина, который стал народным героем. В результате интриг придворных клик он был обвинён в нарушении приказа, разжалован в матросы и посажен в тюрьму.
Однако он и там времени не терял, начав продумывать новую тактику для войны с японцами. После получения известий о том, что адмирал Ли находится в тюрьме, японцы начали вторжение в Корею.
Новым командующим морских сил стал один из членов взявшей верх при дворе клики — адмирал Вон Гюн. В течение непродолжительного срока, во время которого Вон Гюн находился во главе флота, боеспособность его снизилась. В битве при Чхильчоннян японцы напали на неподготовленные к бою корейские корабли и добились полной победы — весь корейский флот погиб, сам Вон Гюн убит в сражении, вместе с ним погиб талантливый сподвижник адмирала Ли Сунсина адмирал Ли Окки. После этого корейскому королю не оставалось другого выхода, кроме как призвать Ли Сунсина из тюрьмы и назначить его командовать флотом, точнее, тем, что от него осталось.
Поскольку его бездарные предшественники пустили на дно большую часть корейских кораблей, великому корейскому адмиралу пришлось противостоять намного более многочисленному японскому флоту. Но благодаря флотоводческому таланту Ли Сунсина в битве при Норянчжине в бухте Норян в ноябре 1598 года корейский флот одержал полную победу на море, потери японцев составили около 200 кораблей. Однако в конце сражения Ли Сунсин был смертельно ранен шальной пулей. Умирая, он просил своего племянника Ли Буна скрыть свою смерть, чтобы не деморализовать соратников. Остатки японского флота ушли на Цусиму.
Королевский двор Кореи высоко оценил службу Ли Сунсина, дав ему посмертное имя Чхунмугон (верный военачальник), а также записал его в список Сонму Ильдын Консин (привилегированная особа первого класса), присвоил титулы Токпун Пувонгун (Великий Принц Токпун), Юмён Сугун Тодок (адмирал флота китайской Мин) и дал посмертное звание Йонгыйджон (премьер-министр).
__________________
Дайте мне еще шампан бокальского))))
Очень интересно для воскресного чтения) читается на одном дыхании
Кацурагава Хосю, "Краткие вести о скитаниях в северных водах" Перевод с японского, комментарий и приложения В.М. Константинова
Издательство "Наука", главная редакция восточной литературы, 1978 г.
Это текст, записанный со слов японского моряка, корабль которого потерпел крушение и прибился к Алеутским островам. Японец, Кодаи, прожил несколько лет в России, был в Петербурге, а затем с первой российской экспедицией вернулся в Японию, где его очень подробно допросили. Дело происходило при Екатерине II.
Эти материалы оказались так строго засекречены, что сами японцы их извлекли из архивов только в начале тридцатых годов XX века, издали и снова засекретили крошечным тиражом, и в продажу эта книга так и не поступила. В СССР микрофильм с этой книгой попал только в начале шестидесятых, десять лет шла подготовка академического издания, которое, увы, и здесь стало редкостью.
В.М. Константинов.
РОССИЯ XVIII ВЕКА ГЛАЗАМИ ЯПОНЦЕВ.
1961 г.
9 (20) октября 1792 г. у Нэмуро, поселка на восточном берегу острова Эдзо (ныне Хоккайдо), появился русский корабль - бригантина "Екатерина". На нем прибыла в Японию экспедиция Адама Кирилловича Лаксмана . Это была первая официальная попытка России установить дружественные отношения и начать торговлю с Японией. На корабле по приказанию Екатерины II были возвращены в Японию три японца - Дайкокуя Кодаю, Исокити и Коити. Один из них, Коити, вскоре же по прибытии в Японию умер, а Кодаю и Исокити оказались первыми очевидцами, рассказавшими в Японии правду о России.
История пребывания этих японцев в России такова.
15 января 1783 г . из бухты Сироко в провинции Исэ (сейчас префектура Миэ) вышел в Эдо (ныне Токио) корабль "Синсё-мару" с грузом риса и других товаров. На корабле было 17 человек во главе с капитаном корабля Дайкокуя Кодаю. Ночью, когда корабль вышел в открытое море, началась буря, судно лишилось мачты, руля, парусов и в течение семи месяцев носилось по океану. На корабле было много риса, поэтому экипаж не погиб с голоду, а - выпадавшие временами дожди давали возможность пополнять запасы пресной воды. На корабле умер лишь один человек.
В августе того же года судно прибило к Амчитке, одному из Алеутских островов, принадлежавших в то время России. На Амчитке японцы пробыли четыре года. За это время от болезней умерли еще семеро. Оставшиеся девять человек в середине 1787 г. вместе с русскими промышленниками, потерпевшими кораблекрушение у этого острова, переправились на Камчатку, где прожили около года. На Камчатке от цинги умерли еще три японца, а оставшиеся шесть человек - Кодаю, Коити, Исокити, Синдзо, Сёдзо и Кюэмон - были при содействии местных властей отвезены в Иркутск через Тигиль, Охотск и Якутск.
В Иркутске, куда они прибыли 7 (18) февраля 1789 г., уже жила значительная группа японцев, в различное время потерпевших кораблекрушение у берегов России. Все они приняли христианство, получили русские имена и фамилии и остались жить в России. Некоторые из них преподавали японский язык при народном училище. Вновь прибывшие японцы были взяты на казенное содержание, и им также предложили остаться в России и избрать по собственному желанию род занятий. Двое из приехавших с Кодаю - Сёдзо и Синдзо - изъявили желание остаться в России, крестились и получили имена, первый - Федора Степановича Ситникова, второй - Николая Петровича Колотыгина. А Кодаю, Коити, Исокити и Кюэмон настойчиво просили отправить их на родину.
Большую роль в судьбе Кбдаю и его товарищей сыграл крупный ученый-естествоиспытатель проф. Кирилл (Эрик) Густавович Лаксман, живший в то время в Иркутске, недалеко от которого в селе Тальцынск у него был стекольный завод. Заинтересовавшись японцами и решив использовать их для установления отношений с Японией и связи с японскими учеными , он взял под свое покровительство Кодаю и в январе 1791 г. поехал с ним в Петербург. В столице Лаксман подал Екатерине II через ее статс-секретаря графа Александра Андреевича Безбородко прошение Кодаю о возвращении на родину и собственную докладную записку с проектом отправки в Японию официального посольства для установления с ней торговых отношений. Лаксман предлагал, чтобы в знак дружественного отношения России к Японии это посольство увезло Кодаю и его товарищей на родину.
Екатерина заинтересовалась этим проектом и 28 июня 1791 г. приняла на аудиенции в Царском Селе Кодаю и Лаксмана. По возвращении в Японию Кодаю подробно рассказывал об этом приеме. Он говорил, что когда императрице читали его прошение, где описывались бедствия потерпевших кораблекрушение японцев, она громко выражала свое сочуствие. Из рассказа Кодаю видно, что он тогда уже достаточно хорошо понимал русский язык. Так, например, в записи его рассказа переданы японской слоговой азбукой русские слова, произнесенные Екатериной: "Бедняжка! " и "Ох, жалко! ", и пояснено их значение.
После официальной аудиенции Кодаю еще несколько раз бывал во дворце, встречался и беседовал с Екатериной, наследником, рассказывал им о Японии, показывал привезенную с собой японскую одежду и другие вещи.
13 сентября 1791 г. Екатерина II подписала "именной" указ № 16985 иркутскому генерал-губернатору генерал-поручику Пилю об отправке в Японию экспедиции в целях установления торговых отношений.
В указе сообщалось, что Екатерина "приняла в уважение" план "надворного советника и профессора Лаксмана", за исключением "упоминаемого в плане профессора Лаксмана предложения о изыскании нового пути по реке Амуру" во избежание обострения отношений с Китаем.
"Случай возвращения сих японцев в их отечество, - говорилось в указе, - открывает надежду завести с оным торговые связи, тем паче, что никакому Европейскому народу нет столько удобностей, как Российскому, в рассуждении ближайшего по морю расстояния и самого соседства".
Пилю предписывалось сделать японскому правительству предложение от своего имени, "с приветствием" и с указанием, что Россия желала бы "всегда здесь иметь сношения и торговые связи с Японским государством, уверяя, что у нас всем подданным японским, приходящим к портам и пределам нашим, всевозможные пособия и ласки оказываемые будут".
Кодаю о разрешении вернуться на родину сообщил граф Воронцов 29 сентября 1791 г. в доме Безбородко, а 20 октября Екатерина приняла Кодаю в Зимнем дворце и лично вручила ему в подарок табакерку.
8 ноября Кодаю был приглашён во дворец Воронцова и получил через него от имени Екатерины золотую медаль с лентой, золотые часы и 150 червонцев.
Не были забыты и остальные японцы, возвращавшиеся на родину: означенным указом Пилю было приказано выдать "трем купцам, с ним возвращающимся, по 50 червонных и серебряной медали". Оставшимся в России Синдзо и Сёдзо было выдано по 200 рублей.
Экспедиция, организованная на основании указа Екатерины, была возглавлена сыном проф. Лаксмана, поручиком Адамом Кирилловичем Лаксманом, и отправилась в Японию из Охотска 13 (24) сентября 1792 г.
В то время феодальное правительство Японии, бакуфу, проводило так называемую "политику закрытия страны" (сакоку сэйсаку) , установленную более чем за полтора столетия до этого, с 30-х годов ХVII в. Доступ в Японию иностранцам был категорически запрещен. Исключение было сделано только для китайцев и голландцев. Последним разрешалось присылать для торговли в Нагасаки не более чем по одному кораблю в год. Японцам выезд за пределы страны тоже запрещался, нарушившие это запрещение подвергались строгим наказаниям вплоть до смертной казни. В результате этого в Японии почти совершенно не знали Россию, а если и знали, то главным образом через голландцев, которые нередко искажали действительность в целях сохранения своего исключительного положения в Японии.
Получив сообщение местных властей о появлении русского корабля, бакуфу поручило ученому лейб-медику Кацурагаве Хосю 13 дать сведения о России. Кацурагава составил две рукописные работы - "Оросия-си" ("Записки о России") и "Оросия рякки" ("Краткая записка о России"). Оба эти документа были написаны исключительно на основании голландских источников. Только после того как вернувшиеся в Японию Кодаю и Исокити были неоднократно допрошены, правительство Японии получило первые сведения о России от самих японцев, проживших там много лет. Записи их рассказов и явились первыми письменными свидетельствами самих японцев о России.
Рассказы Кодаю и Исокити свидетельствовали о дружественных чувствах русского народа и правительства к японцам, о желании иметь хорошие, добрососедские связи с Японией, причем подчеркивалось, что Россия не намерена навязывать Японии силой свое стремление торговать с ней.
Кодаю так тепло отзывался о хорошем отношении к нему и другим японцам в России, что ему на допросе в Эдо в присутствии сегуна Иэнари даже был задан вопрос: "Почему же вы так упорно добивались возвращения на родину и вернулись сюда, если пользовались там такими милостями?" Кодаю объяснил свое решение вернуться в Японию тоской по родине и семье.
Наиболее известным из документов, составленных по приезде в Японию Кодаю и Исокити, является протокольная запись упомянутого выше их допроса в присутствии сегуна Токугава Иэнари в 18-й день девятой луны 5-го года Кансэй, что соответствует по старому русскому календарю 22 октября 1793 г. Эта запись, носящая название "Хёмин горан-но ки", т. е. "Запись о приеме сегуном потерпевших кораблекрушение", была составлена тайно Кацурагавой Хосю, который присутствовал на приеме.
Различные варианты этого документа приводятся в работах японских историков и были использованы советскими востоковедами. Кроме того, имеются и другие рукописи, относящиеся к приключениям Кодаю и Исокити и их рассказам о России, в частности рукописи "Оросиякоку суйму-дан", хранящаяся в Государственной библиотеке им. В.И.Ленина, и "Оросиякоку хёминки", хранящаяся в Ленинградском отделении Института востоковедения АН СССР, а также "Синсё-мару хёминки" и др.
Однако до самого последнего времени нашим историкам оставался неизвестным гораздо более полный и можно сказать выдающийся труд Кацурагавы Хосю "Краткие вести о скитаниях в северных водах", составленный им в августе 1794 г. по приказанию сегуна Токугава Иэнари. Познакомиться с этой работой наши историки не могли до сих пор по следующим обстоятельствам. В своем стремлении оградить страну от иноземного влияния феодальное правительство Японии запретило под страхом строгого наказания запись, хранение и распространение каких бы то ни было сведений о других государствах. Даже ученые, писавшие по распоряжению правительства о чужих странах, боялись хранить черновики своих работ. Так, например, Кацурагава Хосю, составив упомянутый выше документ "Оросия рякки", один экземпляр сдал в бакуфу, а черновик сжег, "дабы избежать разглашения тайны".
Рукописи, в которых говорилось об иностранных обычаях, нравах, быте, государственном устройстве и т. д., хранились в правительственных учреждениях как секретные документы и не опубликовались. Та же участь постигла и "Краткие вести о скитаниях в северных водах". О существовании этой работы было известно, но подлинной рукописи не знали. Около пятидесяти лет назад известному историку Камэи Такаёси удалось достать подлинник рукописи. Однако прошло свыше двадцати лет, прежде чем он смог обработать и издать ее со своими комментариями. Она вышла в свет в конце 1937 г. очень ограниченным тиражом и даже в Японии стала библиографической редкостью, так как в продажу
не поступала. Последовавшие затем события на Дальнем Востоке, война и отсутствие в течение ряда лет культурных связей с Японией привели к тому, что этой весьма ценной работы у нас до настоящего времени не было, и она не могла быть использована нашими историками. Только теперь, когда Государственная библиотека им. В.И. Ленина установила книжный обмен с Японией, нам удалось в конце прошлого года получить из университета Васэда микрофильм "Кратких вестей о скитаниях в северных водах" с комментариями Камэи Такаёси.
Камэи следующим образом характеризует этот труд, составленный Кацурагавой Хосю со слов Кодаю, которого Камэи вполне справедливо называет соавтором Кацурагавы.
"Кодаю побывал в России. Это было невиданным дотоле событием, и поэтому естественно, что оно привлекло к себе внимание правительства и народа. В результате появились произведения, рассказывающие правду о том, что происходит в той стране, такие, как "Хёмин горан-но ки", "Хокуса ибун" и немало других. Однако несомненно, что среди них ярко выделяется как своими качествами, так и объемом труд Кацурагава Хосю. Больше того, отнюдь не будет преувеличением сказать, что вообще в нашей литературе такого рода о потерпевших кораблекрушение нет работы лучше этой. Но эта книга, составленная по приказанию правительства букуфу, в течение долгого времени хранилась как драгоценность в секретных правительственных книгохранилищах, и поэтому мало что из нее дошло до сведения народа".
Действительно, своими размерами этот труд значительно превосходит все прочие записи рассказов Кодаю и Исокити. Если рукопись "Хёмин горан-но ки" в переводе на печатный текст составит не больше 12 стр., то основной текст "Кратких вестей о скитаниях в северных водах" содержит 346 стр. печатного японского текста. Кроме того, к нему приложены рисунки (корабля "Екатерина", медалей, полученных Кбдаю и Исокити от Екатерины II, русской одежды, предметов обихода, монет и т.д.) на 36 стр., не считая иллюстраций, помещенных в тексте, и четыре географические карты.
Кацурагава не ограничился только тем, что расспросил Кодаю и записал рассказанное им. Он сделал свои краткие примечания или пояснения к записям на основании известной ему голландской литературы.
Таким образом, эта книга в целом представляет собой первый большой научный труд, написанный в Японии о России. Камэи Такаёси тщательно изучил рукопись, сопоставил ее с различными вариантами записей рассказов о Кодаю и Исокити (эти рассказы тайно переписывались и хранились у различных лиц) и написал свои комментарии, для которых использовал также иностранную литературу, имеющую отношение к данному вопросу.
В первой главе памятника даются полный список лиц, находившихся на корабле "Синсё-мару", и сведения о дальнейшей судьбе каждого из них. Две следующие главы (стр. 7-62) посвящены подробному описанию приключений потерпевших кораблекрушение японцев. Здесь рассказывается о пребывания Кодаю и его товарищей на острове Амчитка и на Камчатке, о путешествии по России, жизни в Иркутске и Петербурге, о приеме Кодаю русской императрицей - словом, о том, что они видели и пережили в России.
В четвертой главе (стр. 63-110) описываются места, где побывал Кодаю и члены его экипажа: остров Амчитка и соседние острова, куда японцы ездили вместе с жителями острова во время рыбной ловли; Камчатка, Тигиль - рассказывается о занятиях местных жителей, о средствах сообщения, о местных русских чиновниках и т. д.; Якутск - его климат, морозы, описываются жилища, занятия, нравы
и обычаи якутов, тунгусов (эвенков) и бурят, начальство (князьки) из местного населения и представители русских властей; Иркутск - дано описание города, школ, больниц, торговли с Китаем; Удинск - о сборе налогов с якутов и бурят, размер налогов, о чиновниках, ведавших сбором налогов, и т. д.; Тобольск, Екатеринбург, Казань, Нижний Новгород, Москва; Петербург, его улицы, дома, царский
дворец, памятник Петру I, Нева, мосты; Царское Село, где Кодаю жил некоторое время, ожидая первой аудиенции Екатерины, и т. д.
Дальше даются перечень национальных меньшинств России и некоторые сведения о них. В заключение главы приводится список 52 государств, с которыми в то время Россия вела торговлю, составленный Кацурагавой на основании голландских источников.
Пятая глава (стр. 111-134) делится на несколько разделов, которые дают представление о ее содержании: царская династия, природа, климат, люди, обычаи, имена, фамилии, брак, похороны, крещение, изменение имен иностранцев при крещении.
В шестой главе (стр. 135-176) описывается государственное устройство России, административная система, даются сведения о чинах, жалованье, русских врачах, священниках, храмах, календаре, системе летосчисления, письменности, деньгах, налогах, мерах длины, объема и веса и т. д.
Седьмая глава (стр. 177-208) содержит описание построек, жилых домов, бань, школ, аптек, казенных учреждений, тюрем, больниц, детских домов, магазинов, банков, театров и публичных домов.
В восьмой главе (стр. 209-230) сообщается о больших праздниках, пище, напитках.
В девятой главе (стр. 231-270) - о средствах передвижения (сани, кибитка, карета, корабли), видах оружия, музыкальных инструментах, посуде, книгопечатании, бумаге, песочных часах, бильярде, шахматах и т. д.
В десятой главе (стр. 271-296) - о естественных богатствах России, флоре, фауне, полезных ископаемых.
Одиннадцатая глава (стр. 297-346) посвящена русскому языку и по существу представляет собой первую попытку составления русско-японского словаря. Словарь включает около 1500 слов и выражений, которые помнил Кодаю. Русские слова написаны японской слоговой азбукой - катаканой.
Читая рассказы Кодаю о России, поражаешься его наблюдательности и памяти. Особенное впечатление на него производило то, чего в те времена не было в Японии и что поэтому казалось ему необыкновенным. Так, Кацурагава, перечислив известные Кодаю чины и указав размеры жалованья, записал с его слов следующее.
Вся сумма жалованья делится на три доли и вносится три раза в год, в апреле, августе и декабре, в "банка" ("банка" - учреждение, ведающее приемом и выдачей денег). В России производство пяти зерновых растений очень незначительное, поэтому все жалованье выплачивается деньгами. Чины и жалованье не наследуются, поэтому, даже если крупный чиновник с большим жалованьем уйдет со службы или умрет, он и его наследники становятся простолюдинами и занимаются каким-нибудь делом, которое приносит пользу и государству. Они строят за городом мастерские, открывают магазины, нанимают мастеров, а
также приказчиков, которые ведут дела.
Московский наместник генерал-фельдмаршал Кирилл Григорьевич Разумовский и подполковник Василий Петрович Турчанинов имеют кузницы, генерал-фельдмаршал князь Григорий Александрович Потемкин и отец Адама, сопровождавшего сюда потерпевших кораблекрушение, Кирилл, занимаются производством стекла, генерал-аншеф Александр Романович Воронцов при помощи водяных мельниц делает медную и железную черепицу. Воронцов ведает делами, касающимися иностранных купцов, лиц, потерпевших кораблекрушение и принесенных в Россию, и т. д., и поэтому, когда Кодаю впервые попал в столицу, то он первым долгом подал просьбу о возвращении его на родину этому человеку.
Генерал-аншеф Александр Андреевич Безбородко и генерал-майор Аполлос Аполлосович Мусин-Пушкин занимаются сахарным производством, генерал-поручик Осип Андреевич Ингельстром имеет мельницы, на которых мелятся на муку ячмень и пшеница. Таким образом, все чиновники, и мелкие и крупные, занимаются каким-нибудь промыслом, который и народу пользу приносит и им самим выгоду дает. По-видимому, этим самым возмещается ущерб от того, что не поднимается целина там, где это следовало бы делать.
Кодаю бывал на упомянутом выше стекольном заводе Кирилла Лаксмана в Тальцах и так описал его:
"Фабрика стеклянных изделий Кирилла Лаксмана находится в шести-семи верстах в глубине гор. Она устроена на площади, каждая из четырех сторон которой равна около двухсот саженей. В центре устроена печь. Размеры печи две сажени на одну сажень. Мастеровых двадцать один человек, все они живут там с женами и детьми в домах, стоящих рядом друг с другом. Там же имеется баня, пекарня и т. д., так что получается прямо, как городок.
Из стекла там делают рюмки, листовое стекло, чашки с крышками, лампады, всевозможные бусы и так далее. Изделия фабрики продаются не только в стране, но много отправляется в маньчжурские края. Производительность фабрики в год очень велика. Если даже фабрика Кирилла так велика, то предприятия, принадлежавшие Потемкину, Жигареву и другим, говорят еще больше".
Живя на Алеутских островах, Кодаю наблюдал, как наживаются русские промышленники на торговле "мягкой рухлядью", т. е. мехом. "Ракко называется "бобура" /бобер, т. е. морской бобер/ . Бобра добывают на островах вокруг Амчитки. Туда крупные русские купцы, как Жигарев и другие, посылают своих приказчиков, которые ведут там торговлю. Одну шкуру морского бобра они выменивают на четыре-пять
листов табака. Шкуры отправляют в Россию для торговли с Турцией. В Турции мех высших сортов продается за восемьсот-девятьсот рублей серебром и даже за шкуры низшего качества берут по двести-триста рублей за штуку. В столице мех высших сортов стоит сто семьдесят-сто восемьдесят рублей, а на Камчатке и вообще в тех краях - рублей пять серебром".
Много внимания уделено налоговой политике.
"Налог платится вне зависимости от размера и плодородия земли и с мужчин и с женщин в возрасте от пятнадцати лет и выше по пятьсот медных мон /копеек/ с человека, это относится ко всем сословиям, кроме чиновников, то есть к крестьянам, ремесленникам и купцам. Налог, приходящийся на слуг, вносят их хозяева. Поскольку в России зерновые не растут, естественно, что налог рисом или зерном не вносится. А якуты, тунгусы, буряты, камчадалы и прочие дикари, живущие на островах, а также горные жители денег не платят, а вносят ежегодно по две шкуры диких зверей на одного человека. Купцы же, которые выменивают на островах мех морского бобра, нерпы и других животных, уплачивают налог по одной шкуре с каждых десяти добытых шкур. Таких крупных купцов, торгующих мехом, имеется пять домов: два дома братьев Демидовых и три дома братьев Жигаревых. Кроме того, богатые купцы докладывают правительству о размере наличных денег и уплачивают налог по одной медной копейке с десяти рублей (соответствуют нашему одному рё золотом). В зависимости от размеров этого налога купцам жалуется соответствующий ранг. Поэтому имеются среди них и такие, которые, желая получить ранг повыше, указывают большую сумму наличных денег и уплачивают больший налог; есть же, наоборот, и такие, которые, стремясь уменьшить свой налог, указывают меньшую сумму наличных денег. Говорят, что такой порядок установлен при царствующей ныне императрице.
Кодаю подчеркивал, что ему разрешили везде бывать и все осматривать. Поэтому он имел возможность подробно описать не только обычные учреждения, дома, дворцы и т. д., но и тюрьмы, которые видел в Петербурге, положение заключенных, существовавшие в то время наказания; как можно видеть из его описания, он. лично присутствовал во время наказаний.
"Тюрьма для особо важных преступников находится на Васильевском острове. Забор вокруг нее сделан из бревен, которые стоят вплотную одно к другому без единой щели и с наклоном внутрь.С их внутренней стороны набито много больших гвоздей. Ворота в тюрьме только с одной стороны
и очень узкие, а порог у них сделан такой высокий, что на него надо сесть верхом, чтобы перешагнуть. Там на питание арестантам отпускается по медной копейке в день. Этих денег, конечно, не хватает, поэтому заключенных выводят собирать милостыню. При этом их сковывают
по два человека кандалами - одна нога одного заключенного с ногой другого, и их сопровождает один солдат. Стоя у ворот они просят у прохожих милостыню, говоря: "Миросутэ, батисйка, матисйка". "Миросутэ" значит "Подайте милостыню!", "батисйка" значит "батюшка", "матисйка" значит "матушка", то есть: "Подайте милостыню, батюшка, матушка! ".
В Китае хуанцзы /нищие/ называют подающих им милостыню отцом и матерью. У нас нищие, обращаясь к прохожим, называют всех их отёдзя /отец, старшой/. Очевидно, во всех странах просящие о сочувствии прибегают к одинаковым словам.
Летом заключенные нанимаются работать в сельском хозяйстве за 16 копеек в день и из этих денег откладывают себе запас на зиму. Зимой выходить на улицу они не могут, ибо одежда у них тонкая, и расходуют на пищу деньги, накопленные летом.
Наказаний существует только три вида: порка плетями, вырывание ноздрей и клеймление. Смертной казни совсем нет".
Дальше идет подробное описание наказаний плетью, вырывания ноздрей, пропускания сквозь строй и т. д., которые, по-видимому, Кодаю лично наблюдал, с такими деталями они описаны. В заключение добавляется, что крупные преступники, кроме того, ссылаются на рудники в Сибирь и Малороссию.
С восхищением описывая Эрмитаж, в котором Кодаю был вместе с Кириллом Лаксманом, он заявил, что собрание книг там, "вероятно, самое лучшее в мире". В восторг привели его также различные коллекции, чучела животных, большой магнит и т. д. (стр. 257).
Проездом через Нижний Новгород Кирилл Лаксман купил две шкатулки драгоценных камней. По этому поводу записано:
"Вообще во всех домах среднего достатка и выше любят собирать драгоценные камни, птиц, животных, рыб, раковины и иные всевозможные диковинные и редкие вещи и хвастаться ими. Поэтому цена на драгоценные камни и тому подобные вещи там очень высока. Когда Кирилл ехал с Кодаю в столицу, то в Нижнем Новгороде он купил два ящичка минералов. За один ящичек он заплатил семь тысяч девятьсот рублей, за другой - пятнадцать тысяч рублей. Размер этих ящичков вроде наших хйтайбако". Кодаю был возмущен такой ценой, но когда сказал об этом Кириллу, то тот только рассмеялся и сказал, что иногда только один хороший камень может стоить тысячу и даже две тысячи рублей, а здесь много камней, так что это даже не так уж дорого.
В Петербурге в судьбе Кодаю принял участие статс-секретарь Екатерины II граф Безбородко. Кодаю нередко бывал у него и, рассказывая об этом в Японии, отмечал простоту его обращения.
"Когда Кодаю жил в Петербурге, к нему особенно сердечно относился сиссэй /канцлер. - В.К/ Безбородко, и Кодаю постоянно бывал у него. Во время обеда Кодаю сидел за одним столом с его семьей. Когда перед подъездом было много карет, Кодаю понимал, что Безбородко занят, и не входил. В других же случаях он входил в дом без всякого разрешения, и камердинер докладывал о нем, когда он уже находился в соседней с гостиной комнате. Его сейчас же приглашали в гостиную, там он вел беседу и так далее. Иногда Безбородко брал его с собой на прогулки в поле. В таких случаях, а также при поездках в другие места они нередко ехали в одной карете. Иногда и в царский дворец Безбородко возил его в своей карете. Вообще там держатся очень просто".
Кодаю вообще очень хорошо отзывался об отношении русских к нему и другим японцам, и несомненно, что сообщаемые им сведения помогли отчасти рассеять неправильное представление о России и ее политике, складывающееся в Японии под влиянием голландцев. Возможно, что в значительной степени этим объясняется и то, что Адаму Лаксману "удалось установить хорошие отношения не только с княжеством Мацумаэ, куда он прибыл, но . . . и с сёгунатом. Россия в это время добилась того, чего не могли добиться другие иностранные государства до "открытия дверей" Японии в 1854 г.", а именно письменного разрешения на заход русского судна в Нагасаки.
В настоящем сообщении приходится ограничиться только краткими сведениями о содержании и характере этого ценного исторического документа. В целом же работа Кацурагавы Хосю и комментарии Камэи Такаёси представляют собой интересный материал как для лиц, изучающих отношения Японии и России, так и для исследователей истории и историографии нашей страны.
Вложения
__________________
Дайте мне еще шампан бокальского))))
Собственно в японском языке нет такого слова как женщина-самурай. Потому что определение “самурай” подразумевает только мужчину, без вариантов. Слово буси – также содержит в себе иероглиф “мужчина”. Поэтому применительно к женщинам применяется бугэйся (武芸者) — «человек боевых искусств», т.е. онна бугейся (онна – женщина).
Онна-бугэйся — женщина, принадлежащая к сословию самураев в феодальной Японии и обучившаяся навыкам владения оружием.
Как это ни странно , но в средние века роль женщины была доминирующей в управлении делами клана. Да что там средние века, достаточно вспомнить матриархальный миф о Солнечной Богине – Аматэрасу, в котором явно подчёркивается её главенство над всеми богами японского пантеона, а также равенство в бою богини Идзанаги со своим братом-мужем Идзанами. Влияние этого древнего матриархата прослеживается во всём культе солнца, который был женским по своей природе в первоначальной японской концепции.
Даже первые хроники японской истории наполнены описаниями подвигов воинственных цариц, лично водивших свои войска на штурм вражеских укреплений в Ямато или через пролив в Корею. Со временем растущее влияние конфуцианства заметно ослабило доминирующее положение женщины, оградив ее ограничениями различного рода. Но эти ограничения далеко не всегда принимались кротко и смиренно, в чем пытаются нас уверить историки более позднего времени. В период Хэйан женщин, возможно, и нельзя было встретить на поля боя, но они внесли немалый вклад в культурные достижения своей эпохи.
По Бусидо первым долгом женщины-воина считалось служение своему супругу. Кроме того в ней ценились такие качества характера, которые не во всех странах приняло считать достоинством у женщин. Бусидо восхвалял женщин-воинов, «которые были способны подняться выше несовершенства и недостатков, свойственных их полу, и проявить героическую силу духа, которая могла бы быть достойной самых храбрых и благородных мужчин». Поэтому с самого раннего детства дочерей самураев заставляли вырабатывать в себе выдержку и стойкость духа. Из оружия женщин учили пользоваться главным образом нагинатой (искусство нагинатадзюцу), а также копьём яри, цепями и веревками. Вместо катаны они имели танто. «Обычным для копья местом хранения было место над дверью в жилище, так как таким образом женщина получала возможность использовать его против атакующих врагов или любого незваного гостя, проникшего в дом. Но обучение Онна-бугэйся владению оружием преследовало еще одну цель — они могли применять эти навыки во время войны. Но все же согласно Бусидо умение защитить себя для женщины-самурая считалось более важным. Женщины-воина, не имевшие своего господина, были вынуждены быть сами себе телохранителями. С оружием в руках женщина-воин защищала свою неприкосновенность также отважно, как ее муж сражался за своего господина. Кроме того, умение владеть оружием женщине-воину было чрезвычайно важным для воспитания необходимых качеств характера у детей.
В день достижения девушкой-воином совершеннолетия (в 12 лет) ей согласно ритуалу вручался женский нож «кайкен», который исходя из ситуации мог направляться ею в тело противника или в себя. Кайкэн, который подобно вакидзаси воинов-мужчин, всегда находился при ней – в рукаве или за поясом. Кайкэном можно наносить как молниеносные удары в ближнем бою, так и метать его со смертоносной скоростью, также кайкэн «принимал участие» в совершении ритуального самоубийства («женский» вариант этого действа носит название дзигай и был распространён так же широко, как и сэппуку у мужчин). Причем, женщины не вспарывали свой живот подобно мужчинам, а перерезали себе горло. Ещё одним строгим правилом ритуала было обязательное связывание собственных лодыжек, дабы и после смерти выглядеть «пристойно». Целомудренность женщины-воина была настолько важна, что ценилась выше жизни.
Девочек из клана самураев с детства обучали серьезным боевым искусствам: владению нагината (лёгкой алебардой), метанию ножей и дротиков, стрельбе из лука, приемам дзю-дзюцу. Так что самурайские женщины при необходимости могли дать отпор насильнику или напавшему на ее дом врагу. Неожиданно для напавшего упакованная в кимоно «куколка» вдруг принимала боевую стойку, изящные шпильки из ее прически превращались в метательные ножи, веер ощетинивался стальными иглами, а в маленькой изящной ручке невесть откуда появлялся сверкающий кинжал.
Но были в истории Японии и женщины-воины, принимавшие непосредственное участие в боевых действиях. И среди нихТомоэ Gozen (巴御前) ( 1157 – 1247 ) наложница или жена Минамото-но Есинака, одного из военначальников во времена войны Гэмпэй. Наиболее известным сражением которого является сражение при Курикара, где Тайра впервые получили сокрушительный разгром.
Томоэ прославилась своей храбростью и силой. Полагают, что она выжила после войны Гэмпэй (1180-1185).
“Хэйкэ моноготари” так описывает “онна bugeisha” женщину-воина:
“Особенно хороша была Томоэ — белолица, с длинными волосами, писаная красавица! Была она искусным стрелком из лука, славной воительницей, одна равна тысяче! Верхом ли, в пешем ли строю — с оружием в руках не страшилась она ни демонов, ни богов, отважно скакала на самом резвом коне, спускалась в любую пропасть, а когда начиналась битва, надевала тяжелый боевой панцирь, опоясывалась мечом, брала в руки мощный лук и вступала в бой в числе первых, как самый храбрый, доблестный воин! Не раз гремела слава о ее подвигах, никто не мог сравниться с нею в отваге.”
Томоэ гозэн единым махом срубила голову Моросигэ Онда и швырнула её на землю. Потом сбросила боевые доспехи и пустила коня на восток.
Томоэ сопровождала Ёсинаку практически во всех сражениях. Но в последнем при Удзигава, поблизости от Киото, Ёсинака велел женщине убегать, так как не хотел умирать в окружении “баб” или просто хотел, чтобы она спаслась: “— Ты — женщина, беги же прочь отсюда, беги скорей куда глаза глядят! А я намерен нынче пасть в бою. Но если будет грозить мне плен, я сам покончу с жизнью и не хочу, чтоб люди смеялись надо мной: мол, Ёсинака в последний бой тащил с собою бабу! — так говорил он, а Томоэ все не решалась покинуть Ёсинаку, но он был непреклонен. «О, если бы мне встретился сейчас какой-нибудь достойный противник! — подумала Томоэ. — Пусть господин в последний раз увидел бы, как я умею биться!» — и, с этой мыслью остановив коня, стала она поджидать врагов. В это время внезапно появился прославленный силач Моросигэ Онда, уроженец земли Мусаси, и с ним дружина из тридцати вассалов. Томоэ на скаку вклинилась в их ряды, поравняла коня с конем Онды, крепко-накрепко с ним схватилась, стащила с коня, намертво прижала к передней луке своего седла, единым махом срубила голову и швырнула ее на землю. Потом сбросила боевые доспехи и пустила коня на восток.”
- Однажды, девушку-(Онна-бугэйся) захватили в плен и, понимая опасность насилия со стороны грубой солдатни, она пустилась на хитрость и заявила, что подчинится им, если они сначала позволят ей написать письмо своей сестре. Дописав письмо она внезапно бросилась на ближайшего из солдат, выхватила у него оружие и заколола себя, спасая таким образом честь. В письме оказались строки прощальных стихов: «На небосклоне юная луна, Из опасения, что блеск ее затмят, Бегущие из темноты к ней облака, Стремительно бежит». Когда возникала реальная угроза попасть в плен к врагу, они не только решительно принимали смерть от рук родственников мужского пола или их командиров, но и сами убивали мужчин, если по какой-то причине они не могли или не желали совершить ритуальный акт и не щадили в такой ситуации ни себя, ни своих детей. Один из самых древних эпизодов, связанный с принятием и исполнением такого решения, можно найти в старинном сказании о доме Тайра. В части, описывающей морское сражение у Данноура Нииодоно, бабушка малолетнего императора Антоку, столкнувшись с угрозой попасть в плен к воинам Минамото, прижала ребенка к себе и сбросилась с обрыва. За ней последовали её придворные дамы, включая мать императора, которую единственную насильно удалось спасти. Нельзя сказать, что стойкость духа и владение боевыми искусствами были единственными достоинствами таких женщин. Наряду с владением оружием девушки обучались изящным искусствам – танцам, музыке, сложению стихов, каллиграфии, икебане. Умение петь и танцевать не предназначалось для широкой публики в отличие от искусства гейш, и если какая-то из жен воинов и прославилась своими талантами, то только благодаря гостеприимству дома.
Накано Такэко — женщина-самурай, погибшая при защите замка Айдзу-Вакамацу в войне Босин. 1868г.
Онна бугейся Накано Такэко ( 中野 竹子, 1847 – 10 октября 1868), старшая дочь чиновника княжества Айдзу Накано Хэйная (中野 平内), получила не только гуманитарное образование, но и приобрела навыки в боевых искусствах, хорошо владела нагинатой. Настолько хорошо, что работала инструктором боевых искусств в 1860-е годы. В битве за Айдзу (1868 год, про те времена был фильм “Последний самурай”) она сформировала неофициальный “женский отряд”. В ходе сражения против сил Императорской армии, Такэко получила пулевое ранение в грудь и попросила свою сестру Юко отрезать ей голову и похоронить её, чтобы она не досталась врагу в качестве трофея. Голова Такэко покоится под сосной возле храма Хокайдзи (посёлок Айдзубангэ префектуры Фукусима). А в городе Айдзувакамацу с тех пор ежегодно проводится осенний фестиваль «Айдзу Мацури» (会津まつり), где главным действующим лицом являются одетые в хакама (штаны) девушки с белыми повязками на головах, изображающие Такэко и её воинов.
В основном, овладевать искусством игры на музыкальных инструментах и пением надо было для того, чтобы помочь расслабиться уставшим после службы мужьям и отцам. Немаловажным аспектом была и психология в музыке, ибо самая безупречная гармония звуков будет звучать механически, если в ней не участвует душа исполнительницы, которая пребывает в ладу с самой собой. Музыка и танцы должны были смягчать характер самураев, отвлекая их от повседневной суеты. Ценность женщины-самурая определялась двумя сферами деятельности: полем битвы и семейным очагом. Большинство японских женщин не стремились стать социально значимыми фигурами, поэтому естественно, что дом привлекал их больше. Пока мужья и отцы сражались или несли службу, на плечи женщин ложилась ответственность за управление домом, воспитание детей и их защиту. Искусство ведения домашнего хозяйства требовало тщательного изучения, так как с детства женщин-самураев учили делать все с душой, а самозабвенное служение очагу считалось честью. Они предпочитали роль матери и жены, за которую и заслуживали уважение и почет в обществе.
Однако если женщина замечала, что самурай больше беспокоится об ее участи, она должна была напоминать супругу о его долге перед господином и принимать необходимые меры, чтобы напоминать ему об обязанности служения. При служении дому от женщины требовалась вся ее самоотверженность в оказании помощи мужу, которая так и называлась – «найдзё» — внутренняя помощь. Так реализовывалась цепь самоотверженного служения самурайского сословия: жена служила мужу, муж служил господину, который, в свою очередь, служил Небесам. При необходимости самурайские женщины брали на себя обязанности по осуществлению мести, которая считалась единственно возможной реакцией (согласно японскому толкованию конфуцианства) на оскорбление или убийство господина. Даже в течение застойного периода сёгуната Токугавы женщины строго соблюдали принцип безусловной преданности своему клану – порой даже строже, чем мужчины. На протяжении веков самурайская женщина оставалась грозной фигурой, консервативной во взглядах и действиях, преданной этическим нормам своего клана – как их сути, так и внешним проявлениям.
Вложения
__________________
Дайте мне еще шампан бокальского))))
Знаменитый русский художник Николай Петрович Богданов-Бельский написал уникальную и невероятно жизненную историю в 1895 году. Произведение называется «Устный счёт», а в полной версии «Устный счёт. В народной школе С.А.Рачинского».
Вот у меня вопрос, вы сможете в уме решить задачку, которая написана на доске?
Картина написана маслом по холсту, на ней изображена сельская школа 19 века во время урока арифметики. Школьники решают интересный пример. Они находятся в глубокой задумчивости и поиске верного решения. Кто-то думает у доски, кто-то стоит в сторонке и пытается сопоставить знания, которые помогут при решении задачи. Дети полностью поглощены поиском ответа на поставленный вопрос, они хотят доказать себе и миру, что могут это сделать.
Рядом стоит учитель, прототипом которого является сам Рачинский – знаменитый ботаник и математик. Не зря картине присвоено такое название, оно в честь профессора Московского университета. На полотне изображено 11 человек детей и только один мальчик тихо шепчет учителю на ухо, возможно правильный ответ.
На картине изображён простой русский класс, дети одеты в крестьянскую одежду: лапти, штаны и рубахи. Всё это очень гармонично и лаконично вписывается в сюжет, ненавязчиво неся миру тягу к знаниям со стороны простого русского народа.
Тёплая цветовая гамма несёт доброту и простоту русского народа, здесь нет зависти и фальши, нет зла и ненависти, дети из разных семей с разным достатком собрались воедино для принятия единственно верного решения. Этого очень не хватает в нашей современной жизни, где люди привыкли жить совсем по – другому, не считаясь, с мнением окружающих.
Николай Петрович посвятил картину своему учителю, великому гению математики, которого хорошо знал и уважал. Сейчас картина находится в Москве в Третьяковской галерее, будете там, обязательно взгляните на перо великого мастера.
А теперь об этом учителе
Сергей Александрович Рачинский был родом из богатой помещичьей семьи Смоленской губернии. Родился он в 1833 году в родовом поместье, селе Татеве Бельского уезда. По матери был родным племянником поэта Баратынского. Детство его прошло в старой дворянской усадьбе. Когда Рачинскому исполнилось одиннадцать лет, семья переехала в Дерпт, а четыре года спустя - в Москву, где Сергей Александрович поступил в университет.
В течение года Рачинский готовился к экзамену и в шестнадцать лет поступил на медицинский факультет. На следующий год, испытывая влечение к естественным наукам, перешел вольнослушателем на естественный факультет. После сдачи магистерского экзамена он поступил в архив Министерства иностранных дел в качестве личного секретаря к А.Н. Муравьеву, автору «Писем о богослужении». Можно предположить, что близость к человеку, живущему церковной жизнью, оставила след в жизни Сергея Александровича.
В 1856 году, избрав своим предметом ботанику, он уезжает за границу готовиться к кафедре. Вернувшись, защитил магистерскую диссертацию, и его пригласили занять кафедру ботаники в Московском университете.
По своему уму и свойствам характера Рачинский занял видное место в московском образованном обществе. Особенно он сблизился со славянофилами, с которыми имел значительную общность интересов.
В 1866 году защитил докторскую диссертацию. В 1868 подал в отставку и до 1872 года вел светскую жизнь в Москве. Переехав в родовое имение в Татево, он почувствовал неудовлетворенность своей жизнью. Это был непростой период его жизни. Однажды он зашел в сельскую школу и попал на урок арифметики, который показался ему необычайно скучным. Сергей Александрович попробовал сам дать урок, стараясь сделать его интересным и живым. Неожиданно его жизнь обрела смысл и начала доставлять ему большую радость. Он стал сельским учителем. В 1875 году С.А. Рачинский построил прекрасное школьное здание, где с этого времени поселился и он сам.
Внешнее описание школы С.А. Рачинского и уклад жизни в ней описал Е. Поселянин в своей книге «Идеалы христианской жизни».
Школа, устроенная Рачинским, представляла собой большое деревянное одноэтажное здание с широкой террасой спереди. Небольшая двухэтажная пристройка заключала внизу две комнаты самого Рачинского, а верх отдали ученикам, занимавшимся иконописанием и живописью. Перед зданием трудами учителя и учеников был разбит большой красивый цветник. Стены террасы и столбы, поддерживающие навес, были украшены вьющимися растениями. Цветы наполняли террасу. В здании размещались столовая, кухня, общежитие, классная комната.
Просторная, светлая, с большими окнами классная комната была украшена множеством картин и рисунков из Божественной и русской истории, рисунками его учеников (среди них был известный в будущем художник Богданов-Бельский). Тут же висел большой снимок с изображения Богоматери работы Васнецова, находящегося в Киевском Владимирском соборе («Богоматерь, несущая миру спасение»). Эту репродукцию подарил школе сам художник.
На стенах висели таблицы с красивыми заставками и орнаментами, написанные крупным славянским уставом рукою самого Рачинского и заключавшие тропари двунадесятых праздников, догматики и другие молитвы и церковные песнопения. В переднем углу перед иконами теплилась лампада, и все иконы были увешаны чистыми расшитыми полотенцами. Одна из стен, почти совершенно стеклянная, размещала в себе комнатные растения и цветы. Прямо из класса была дверь в комнату Сергея Александровича. С балкона открывался красивый вид на окрестности Татева. Через дорогу были устроены сад и огород, в которых ученики сами сажали и выращивали себе разные овощи и ягоды.
Школа блистала чрезвычайной опрятностью и порядком, и все это поддерживалось учениками под наблюдением Рачинского. Дети сами мыли полы, выметали сор и пыль, рубили дрова, топили печи, таскали воду, ходили за провизией; только для приготовления обеда была старушка, являвшаяся единственной прислугой в школе и в школьном общежитии, в котором иногда набиралось до пятидесяти человек.
Родовитый барин Рачинский не только поддерживал в школе порядок наравне с учениками, но и принял на себя самую черную обязанность: он очищал с площади перед школьным зданием навоз, которого особенно много бывало после праздников и базарных дней, когда в церковь и село приезжало множество крестьянских подвод. Весь этот сор и навоз шел обыкновенно в школьные цветники и огороды.
С.А. Рачинский настолько отдал себя детям, что один из посетителей школы даже заметил: «Он был не только учителем своих учеников, мне кажется, мало будет назвать его отцом. Школа была его дом, школьники - его семья, для которой он работал, не покладая рук».
Татевские школьники никогда не оставались без надзора, с ними были или сам Сергей Александрович, или его помощник. Дверь в комнату директора никогда не запиралась, ни днем, ни ночью. Он был для учеников и учителем, и слугой, и воспитателем, и надзирателем. При такой отеческой нежности к ученикам он в то же время был с ними тверд, не потворствовал их слабостям и проступкам. Сердечное отношение к школьникам делало в большинстве случаев невозможными сами проступки. В случаях проявления дурного характера Рачинский стремился затронуть в детях чувство справедливости. Мелкие же проступки он старался не замечать.
С раннего утра до поздней ночи проводил Рачинский в своем ежедневном подвиге. В шесть часов дети, жившие в общежитии, вставали и шли на молитву. Здесь их уже ожидал Сергей Александрович. Он произносил начальный и заключительный молитвенный возглас, как это положено мирянам. Дежурный ученик читал положенные молитвы, они заканчивались общим пением. Затем следовал завтрак - хлеб с молоком, а в постные дни - с квасом. От завтрака до девяти часов производились хозяйственные работы: кто носил дрова в комнаты, кто воду, кто поливал цветы, кто убирал школу, кто отправлялся на помещичий двор за съестными припасами. Сергей Александрович в это время ходил здороваться со своей престарелой мамой.
С девяти начинались занятия до полудня, и сам Рачинский преподавал в старшей группе. В полдень был обед. Столовая служила для ребят и спальней - по стенам были устроены полати с отделениями для каждого мальчика. В этой комнате стояли два длинных стола с лавками по бокам. Во главе одного стола садился Сергей Александрович, а за другим - его помощник. Обед состоял из двух блюд - большей частью из щей или супа с мясом и каши. Посты строго соблюдались. По праздникам давали еще пироги и чай. Перед обедом и после него пели молитвы. Овощи к столу шли из школьного огорода.
Затем до двух часов было свободное время, зимой отгребали снег около школы, летом работали в огороде. Если Сергей Александрович по своей слабости не мог принять участие в работах, то он в это время переписывал ноты для школьного хора и рисовал для Татева или соседней школы молитвы, тропари и кондаки двунадесятых праздников с разноцветными заставками и орнаментами.
С двух часов до четырех шли уроки, в четыре ребята полдничали, затем отдыхали, играли на дворе или прогуливались, а с шести до девяти продолжались занятия. Решали арифметические задачи на устный счет, читали и заучивали лучшие и доступные крестьянскому пониманию произведения русской словесности. Бывали в это время и спевки.
Арифметические задачи, решаемые в уме, ученики особенно любили. Было заведено так, что сам Рачинский сидел или стоял в сторонке, а тот, кто решит написанную на большой черной доске задачу, подбегает к нему и шепчет на ухо ответ. Если решение верно, мальчик становится по правую руку учителя, если неверно - по левую. Желая поощрить наиболее смышленых детей, Рачинский оделял пряниками тех, кто быстрее всех шептал ему на ухо правильный ответ. Эти задачи были напечатаны в особой книжке «1001 задача для устного счета».
В девять часов вечера при непременном присутствии Сергея Александровича читали вечерние молитвы. В субботу и предпраздничные дни уроки оканчивались в двенадцать часов дня. После обеда производилась общая уборка здания школы, а потом ученики шли в баню и, вернувшись, все вместе пили чай. После чая сам Рачинский читал и объяснял очередное воскресное или праздничное Евангелие.
Церковные службы в Татевской церкви совершались торжественно и благолепно, пение было поставлено превосходно. Сергей Александрович выбирал лучшие образцы церковной музыки, которые и исполнялись с воодушевлением и искусством. После богослужения дети пили чай с пирогами, резвились, отдыхали, уходили к родным, а вечером обыкновенно занимались с Сергеем Александровичем решением устных задач.
Рачинский понял, что дети никогда не полюбят школу настоящим образом, если с ней будут связаны лишь воспоминания об упорном напряженном труде. Он знал, что в детских душах ярче запечатлеваются не будничные, обычные воспоминания, а воспоминания редкие, праздничные, необычные. Поэтому все радости праздничных дней, всю их особенность он тесно связал со школой и этим еще больше привязал к ней сердца крестьянских детей.
Свои наблюдения за крестьянскими мальчиками и русской душой вообще, свой богатый педагогический опыт С.А. Рачинский изложил в статьях, собранных впоследствии в одну книгу «Сельская школа», которая явилась итогом его жизни и творчества. С 1891 по 1899 годы книга выдержала четыре издания. За эту работу Сергей Александрович в 1891 году был избран в члены-корреспонденты по отделению русского языка и словесности Петербургской академии наук. В 1991 году «Сельская школа» переиздавалась в России с сокращениями.
С.А. Рачинский, говоря об особенностях сельской школы, одновременно размышлял об особенностях общественной жизни, основной чертой которой являлся разрыв между образованной частью общества и народом. Этот разрыв сказался и в области педагогической в несовпадении теоретических представлений о школе с ее реальным положением. «Читая наши педагогические руководства, - писал Рачинский, - прислушиваясь к толкам печати, беседуя о школах с представителями нашей интеллигенции, постоянно чувствуешь, что речь идет не о той сельской школе, в которой приходится нам трудиться, но о сельской школе вообще, о какой-то схеме, заимствованной из наблюдений над школами иностранными, преимущественно немецкими. Но та школа, которая возникает на наших глазах среди народа, глубоко отличающегося от всех прочих своим прошлым, своим религиозным и племенным характером, своим общественным составом, среди обстоятельств, беспримерных в истории, с этой схемой имеет очень мало общего»
Рачинский видит силу и слабость сельской школы в том, что она «возникает при весьма слабом участии духовенства, при глубоком равнодушии образованных классов и правительственных органов из потребности безграмотного населения дать своим детям известное образование». Из такого порядка следует, что преподавание в сельских школах не может иметь никакого направления, кроме данного теми же безграмотными родителями, что за ними не может быть иного контроля, кроме контроля тех же родителей. Но при всеобщем равнодушии к просвещению народа, при том, что религиозный элемент был введен в обучение только как уступка «невежественным требованиям простонародья», уровень сельских школ постепенно поднимался, и они приобретали все более религиозный, церковный характер благодаря тому, что на них воздействовало официально бесправное, безграмотное, но одно искренне заинтересованное в делах школы население. Это воздействие осуществлялось «медленным, почти бессознательным, но упорным давлением снизу - пассивным сопротивлением всему не подходящему к народному понятию о школе, выживанием негодных учителей, поощрением удовлетворяющих народным нуждам, неотразимым влиянием учащихся на учащих»3. Этот религиозный, церковный характер сельской школы обусловливает и другую особенность - резкое отличие ее учебных программ от программ всех иноземных школ.
В народном представлении грамотность всегда рассматривалась как ключ к Божественному Писанию, и Рачинский особенное внимание обращает на изучение церковнославянского языка. Когда новый ученик приходит в школу, «он приносит с собой приобретенное в семье чувство ответственности за свои поступки, за свое время, сознание необходимости труда, напряжения своих сил. От учителя зависит не дать заглохнуть этим драгоценным задаткам, но укрепить и направить их. Приносит он с собой и темное, но высокое и благоговейное понятие об учении как о ключе к тайнам молитвы, жизни вечной, Божественной мудрости. Он, крестясь, целует первую книгу, которую дают ему в руки»
Обращалось внимание и на церковное пение. Видя своих детей поющими в церкви, родители осознавали, что их чада не теряют на уроках времени даром.
Рачинский выделял еще одну особенность русской школы. Старшие ученики принимали новичков с радушием и лаской. По доброй домашней привычке с ними носились, нянчились. Мерзкий обычай немецкой школы, перешедший и в наши средние учебные заведения, - обычай дразнить и мучить новичков совершенно был чужд школе русской, каковой являлась лишь сельская школа. Заботливость старших о новичках составляла такую же характерную особенность нашей школы, как противоположная в школе немецкой. Эта заботливость проявлялась во всем: в играх, в работах, в постоянной помощи старших младшим в школьных занятиях. Она сопровождалась изумительным в детях терпением и умением обращаться с младшими, умением, которое было бы непостижимо, если бы мы не знали, что оно приобреталось вне школы ранней продолжительной практикой. И практика эта связана с тем, что едва ребенок стал твердо держаться на ногах, ему поручали нянчить младшего брата или сестру, возлагали ответственность за жизнь беспомощного дорогого существа. И эта забота, как полагал Рачинский, отражается в детях своей нравственной стороной, оставляет в их душе глубокое чувство жалости к беспомощным и малым, потому что она - не произвольное насилие, а горькая необходимость.
Скромное и ровное поведение учеников в сельской школе, их бодрое и веселое настроение Рачинский объясняет особенностями русского характера. «В нормальной крестьянской жизни нет места тем преждевременным возбуждениям воображения, тем нездоровым искушениям мысли, - пишет он, - которыми исполнен быт наших городских классов. Русский народ, вошедший в пословицу своим сквернословием, в сущности самый стыдливый народ в мире. Грязь в глазах русского человека есть грязь. Когда в нем проснется зверь, живущий в каждом человеке, он кидается ей. Но пока он трезв, пока он остается сам собой, он чист в мыслях и словах. Гаденькая, любезничающая грязноватость, проникшая из Франции в нравы нашего полуобразованного общества, в нашу литературу низшего разряда, глубоко ему чужда. Каждый крестьянский мальчик - такой еще не испорченный русский человек»
Рассматривая отношение детей к религиозным и нравственным предметам, Сергей Александрович отмечал, что оно обязательно такое же, как у их родителей, только более бессознательное и смутное. Соприкоснувшись с народной душой, он был изумлен ее красотой, идеализмом и высотой устремлений. «Та высота, та безусловность нравственного идеала, которая делает русский народ народом христианским по преимуществу, - писал С.А. Рачинский, - которая в натурах спокойных и сильных выражается безграничной простотой и скромностью в совершении всякого подвига, доступного силам человеческим; которая в натурах страстных и узких ведет к ненасытному исканию, часто к чудовищным заблуждениям; которая в натурах широких и слабых влечет за собой преувеличенное сознание своего бессилия и в связи с ним отступление перед самыми исполнимыми нравственными задачами и необъяснимые глубокие падения; которая во всяком русском человеке обусловливает возможность внезапных победоносных поворотов от грязи и зла к добру и правде, - вся эта нравственная суть русского человека уже заложена в русском ребенке. Велика и страшна задача русской школы ввиду этих могучих и опасных задатков, ввиду этих сил, этих слабостей, которые она призвана поддержать и направить. Школе, отрешенной от Церкви, эта задача не по силам. Лишь в качестве органа этой Церкви, в самом широком смысле этого слова, может она приступить к ее разрешению. Ей нужно содействие всех наличных сил этой Церкви, и духовных, и светских»
Не один раз учитель задавал своим ученикам вопрос: «Как бы желали провести свою жизнь?» Ученики охотно писали ответы. Ответы самые разнообразные - в зависимости от возраста, степени развития и сиюминутного настроения. Но в этих сочинениях замечательно частое повторение одного мотива, который, по мнению С.А. Рачинского, в любой школе, кроме русской, может явиться лишь как редкое исключение:
«Большинство мальчиков, внимательно относящихся к заданной теме, нарисовав себе жизнь, соответствующую их вкусам и наклонностям (по большей части хозяйственным; из земных благ самым желательным оказывается собственный кусок земли), заключают ее отречением от всего мирского, раздачей имущества бедным - поступлением в монастырь!
Да, монастырь, жизнь в Боге и для Бога, отвержение себя - вот что совершенно искренно представляется конечной целью существования, недосягаемым блаженством этим веселым, практическим детям. Эта мысль не могла им быть навязана учителем, нимало не сочувствующим нашим современным монастырям. Монастыря они и не видали. Они разумеют тот таинственный, идеальный, неземной монастырь, который рисуется перед ними в рассказах странников, в житиях святых, в собственных смутных алканиях их души»
Религиозный характер присущ русской школе, он постоянно вносится в нее самими учениками, ибо она - школа христианская. Христианская потому, что дети ищут в ней Христа, и основная задача народно-школьной педагогики - сделать из детей добрых христиан.
Вопрос о школе, в понимании Рачинского, есть вопрос об основах и устоях духовной жизни и культуры, вопрос выбора и единства.
«Дело народной школы, - пишет он, - шире и глубже, чем всякая общественная деятельность. Для того, чтобы осилить его, нам нужно совершить внутренний подвиг. Нужно нам выйти из того лабиринта противоречий, в который завела нас вся наша внутренняя история нового времени - совместное расширение нашего умственного горизонта и сужение кругозора духовного, совместное развитие у нас европейской культуры и крепостного права. Внешний узел разрублен. Пора разрубить внутренний.
Достаточно мы жаловались на то взаимное непонимание, на то полное отчуждение, ту бездну, которая отделяет у нас массу народа от образованных его слоев и тормозит все отправления нашей будничной жизни, поражая бессилием все наши благие начинания, направленные к ее устройству. Достаточно мы оплакивали тот роковой разрыв, который составляет суть нашей внутренней истории нового времени и, однако, не мешал в великие минуты этой истории нашему полному единению. Пора нам вспомнить, что у нас под ногами есть общая почва, и твердо и сознательно встать на нее. Пора сознать, что настало время взаимодействия, благотворного для обеих сторон, не того мгновенного, случайного взаимодействия и единения, которое вызывается событиями чрезвычайными, а взаимодействия постоянного, ежедневного. Почва этого взаимодействия, этого единения - Церковь; орудие его - школа и, по преимуществу, школа сельская... Над всеми неравенствами, созданными историей, царит великое равенство перед Богом. Сознать это равенство, терпеливо, упорно бороться против всего, что затемняет его, против невежества масс, в котором мы сами виновны, против собственного высокомерия, отнимающего у нас и то, что сумели сохранить эти темные массы, - это долг всякого мыслящего христианина, долг, грозно напоминаемый нам обстоятельствами настоящего времени»
По замечанию протоиерея Георгия Флоровского, Рачинский звал возвращаться в Церковь, чтобы там как меньшего, но лучшего брата встретить народ, который отсюда еще не ушел и хочет здесь возрасти и жить. Делая скромное, повседневное, практическое школьное дело, Рачинский понимал его сокровенный смысл. С практической сдержанностью он остерегался торопливых обобщений, преждевременного максимализма. Он зорко глядел и четко обозначал главную цель - воцерковление русской души через воцерковление школы.
Рачинский всегда подчеркивал, и для него это было самоочевидным, что каждая школа есть живое и творческое дело, соборное сотрудничество и взаимодействие учащих и учащихся. И потому вопросы формы обучения и учебных программ с его точки зрения имели второстепенное значение. Их нельзя решить наперед. Жизнь школы прежде всего зависит от ее участников, от личностей ее руководителей и наставников. И в этом вся трудность школьного вопроса. В общем виде и наперед можно и достаточно определить только основные задания и приемы. Все остальное отпускается на волю творческого почина.
Вопрос об учительском составе народной школы для Рачинского один из основных, и он неоднократно со вниманием останавливается на нем. По его определению, «учительство в русской школе не есть ремесло, но призвание, низшая ступень того призвания, которое необходимо, чтобы сделаться хорошим священником» Но одним учителем, по мнению Рачинского, не исчерпываются учебные силы школы. Рядом с ним во всякой школе, заслуживающей название нормальной, действует законоучитель - священник, и школьное дело должно быть осуществлением учительского призвания Церкви. Из среды духовенства выделяется постепенно возрастающее меньшинство священников, преданных делу народного образования, видящих в нем необходимое дополнение своей пастырской деятельности. «Благо той школе, - восклицает Рачинский, - которая обладает таким законоучителем! Она не умрет, какие бы ее ни постигли внешние и внутренние невзгоды. Она пустит и глубокие корни, и широкие ветви» Священник в школе - не только учитель, но пастырь и духовник. Рачинский напоминает, что в таинстве священства «в числе других даров Духа Святого сообщается и благодать наставления в вере» Вокруг священника должен собираться остальной учительский состав: «Хороший священник - душа школы; школа - якорь спасения для священника»
Школа должна принять характер приходской школы, ибо «за приходом, после деревни, остается значение единственного действительно живого союза в нашем сельском быту», и притом союза духовного. Церковность школы Рачинский понимает более широко, это характеристика ее внутреннего строя, ее духа. Церковная школа - это, в первую очередь, школа благочестия и добрых нравов. Поручаться школа должна священнику, но вместе с тем, став приходской, она приобретает характер церковный в широком смысле этого слова и становится делом всего сельского населения, без различия состояния и сословия. Школа оживает только тогда, когда вокруг нее создается атмосфера, в которой можно насаждать благочестие, добрые нравы и христианскую жизнь. И этим определяется центральное место в процессе обучения Закону Божию. Рачинский подчеркивает, что классное изучение Закона Божия должно сопровождаться практическим участием школьников в богослужении в качестве чтецов и певцов. С этим связано преподавание в школе церковнославянского языка и церковного пения. Рачинский подчеркивает воспитательный смысл церковнославянского языка. Этот язык открывает доступ к сокровищам духовным - к Священному Писанию, к богослужебным книгам. Обучение грамоте имеет новый и живой смысл, если его начинать со славянской грамоты: «Ребенок, приобретший в несколько дней способность писать "Господи, помилуй" и "Боже, милостив буди мне грешному", заинтересовывается делом несравненно живее, чем если вы заставите его писать: оса, усы, Маша, каша».Наряду с чтением Нового Завета необходимо чтение Псалтири, священной книги, любимой народом.
Содержание образования в сельской школе
Содержание образования в начальной сельской школе Рачинский ограничивает русской грамотой и арифметикой целых чисел. Понимая невозможность усвоения слишком большого объема знаний, он делает упор на образование и приобретение практических навыков и умений. На уроках русского языка школьники при четырехлетнем курсе должны достигнуть следующего: 1) уметь говорить без ошибочных местных оборотов и речений; 2) уметь читать с полным пониманием доступную им по содержанию прозу и стихотворения пушкинского периода; 3) уметь написать при должном внимании без ошибок против русского языка и правописания то, что бывает нужно писать в крестьянском быту: родственное письмо, прошение, условие. Перечень предлагаемой для чтения литературы позволяет судить о том, что этот объем не так уж и мал. К творениям Пушкина и Гоголя он присоединяет из русских «Семейную хронику», «Князя Серебряного», исторические романы Лажечникова, Загоскина. Из всемирной литературы - Гомера, исторические драмы Шекспира, «Потерянный рай» Мильтона. Он исключает практически весь послепушкинский период. Первая причина этого - обремененный иностранными словами язык и сложный стилистический строй. Вторая причина - «весь гоголевский период русской литературы остается и останется не доступным русскому народу. Он не более как яркое отражение переходного состояния русского, отчасти европейского общества, отражение таких внутренних процессов его сознания, которые совершались лишь в верхнем его слое, которые не имеют ни общечеловеческого, ни мирового значения» С особым благоговением и вдохновением Рачинский говорит о произведениях Пушкина, начиная с его сказок и кончая «Борисом Годуновым». «Его творчество, - пишет он, - это всемогущий талисман, сразу раздвигающий вокруг всякого грамотного тесные пределы времени и пространства, в которых до тех пор вращалась его мысль»
Дальнейшее расширение программы без соответствующего улучшения и усиления учащего персонала и без достаточного удлинения учебного времени, по мнению Рачинского, представляет опасность. Удлинение учебного времени зависит от учителя и законоучителя. Если обучение в школе поставлено исправно, родители охотно оставляют в ней детей не только на четыре года, но и на пять, шесть лет: «Как только родители уверуют в школу, убедятся, что она сообщает прочную практически приложимую грамотность, церковную и гражданскую, навык к быстрому и точному счету, что она учит детей молитве и страху Божию, школа смело может расширить свой учебный курс и по времени, и по содержанию»
Следует, по мнению Рачинского, выяснить, в каком порядке и в какой постепенности могут быть введены новые предметы. На первое место он ставит церковное пение. Затем желательно введение арифметики дробных чисел и элементарной геометрии. Геометрия - первый новый предмет, подготавливающий к введению географии, без которой невозможно преподавание истории. На геометрию стоит обратить особое внимание - она имеет множество применений (техническое рисование, геодезия, строительные и художественные ремесла), приводит в действие те умственные способности ребенка, которые не затрагивают другие предметы. Расширение программы школы ведется с учетом связи и взаимовлияния учебных предметов. Рачинский учитывал, выражаясь языком современной педагогики, «межпредметные связи». Говорит он и о развивающем обучении.
Преподавание отечественной истории в школе затруднено по двум причинам. Первая - сведения по этому предмету должны быть точны и обильны, а следовательно, преподавать его должен исключительно образованный учитель, которого не каждая школа в состоянии иметь. Вторая - взгляды наших историков на значение самых основных моментов русской истории расходятся почти диаметрально, и такое разногласие отражается в нашей популярной и детской литературе. В этом хаосе трудно разобраться не только ученикам сельской школы, но и учителю.
Расширение общеобразовательного курса возможно, если вводится то, что по силам учебному персоналу и что может уложиться в местные сроки. Рачинский предлагает расширение курса другого рода. Он говорит о «распространении у нас, путем сельской школы, сведений и умений технических, об основании школ ремесленных, земледельческих, доступных нашим крестьянским детям»
Подводя итоги своих рассуждений о сельской школе, С.А. Рачинский рисует портрет заурядного ученика школы и показывает, чем он отличается от своих безграмотных односельчан: во-первых, более правильной речью - с этим связано точное понимание речи образованных классов, письменной и литературной речи; во-вторых, умением писать письма и деловые бумаги; в-третьих, способностью читать для своей забавы, для своего поучения и назидания. Самое важное, по мнению Рачинского, - это то искреннее благочестие, тот интерес к вопросам веры и духа, который вынесли из дома и внесли в сельскую школу ее ученики. В школе эти качества становятся сознательнее и глубже, они оказываются могучими будильниками ума и впоследствии поддерживают те навыки и знания, которые приобретены детьми во время обучения. Духовная жажда становится для них главным побуждением не только к чтению, но и к писанию, находящему в их быту так мало постоянных практических приложений. В свободные минуты они с величайшей охотой переписывают молитвы, духовные стихотворения, отрывки церковно-назидательного содержания. Понимание церковнославянского языка, знакомство с богослужением, способность участвовать в нем пением или чтением привязывают их к Церкви.
Не отрицая возможности для способных мальчиков продолжить свое образование в средних и высших учебных заведениях, Рачинский спешит прибавить, что «в большинстве случаев крестьянский мальчик может только проиграть от помещения в наши средние учебные заведения. Окончательный, бесповоротный разрыв с крестьянской средой, неизбежный при таком шаге, редко вознаграждается приобретением истинного образования... Наши средние учебные заведения, отчасти и высшие, все более становятся рассадниками не просвещения, а чиновничества... Знания, приобретаемые в них, в глазах учащихся и их родителей - ничто. Все дело в дипломе, в служебных правах» В рассуждениях Рачинского о дальнейшем образовании сельских школьников прослеживается не высказанная им мысль о том, что сельская школа есть школа окончательная. И это мнение основано на стремлении сохранить внутренний духовный мир своих учеников в неповрежденности. Вся русская школа в его время, да и в наше тоже, имеет другой стиль, насыщена другим духом, не народным и не церковным. При этом продолжение образования всегда означает отрыв от быта, от семьи, переход в мир «господ». В этих условиях он предлагает разные варианты продолжения образования, среди которых называет подготовку фельдшеров при земских больницах, учебу у опытных землемеров, у иконописцев при монастырях.
С.А. Рачинский не формулирует ясно своих представлений о системе образования в России, но, считая сельскую школу единственной школой для сельских детей, он ее рассматривает и как первую ступень школ единого типа и духа, включающих средние и высшие учебные заведения под покровительством Православной Церкви.
Последние годы жизни С.А. Рачинского
Семнадцать лет продолжалась напряженная работа, для которой Рачинский не жалел своего здоровья и жертвовал всеми своими материальными ценностями, отказывая себе решительно во всем. В 1892 году умерла его мать, и он по слабости своего здоровья переселился в барский дом, приходя в школу только на уроки. Рачинский до конца своей жизни руководил весьма сложным школьным миром, разросшимся вокруг Татева. В 1896 году в школах, которые он содержал на свои средства и где под его руководством преподавали его ученики или выбранные им учителя, было около тысячи учащихся.
Заслуги С.А. Рачинского перед русским просвещением были признаны совершенно исключительным образом. Высочайшим рескриптом от 14 мая 1899 года он именуется «Почетным попечителем церковноприходских школ IV благочиннического округа Бельского уезда Смоленской губернии». Ему была назначена пожизненная пенсия, которую он употребил на постройку новых школ.
2 мая 1902 года С.А. Рачинскому исполнилось шестьдесят девять лет. Утром он встал, как обычно, а в девять часов утра, после кофе, прилег отдохнуть, как часто это делал в последнее время, заснул и более не просыпался.
Вложения
__________________
Дайте мне еще шампан бокальского))))
В начале 1930-х годов в Москве и других крупных городах Советского Союза стали появляться витрины с загадочной надписью «Торгсин», дублированные на кириллице и латинице.
За темными дверями скрывалось уникальное предприятие, позволившее СССР за счет собственных граждан добыть средства на индустриализацию.
Аббревиатуру Торгсин расшифровывают по-разному – здесь и «торговый синдикат», и «торговля с иностранцами». Организация была создана еще в 1930 году, но первоначально не играла большой роли в системе торговли. В самом начале ее существования работники Торгсина обслуживали отправлявшихся за границу моряков и крупнейшие портовые города. Чуть позже объектом внимания Торгсина стали иностранные граждане: киоски организации появились в гостиницах «Интурист» и на пунктах пограничного контроля. В 1931 году открылся первый стационарный магазин на углу Петровки и Кузнецкого моста. Место считалось крайне удачным – в годы нэпа улица получила название «котиковой» за огромное количество дам в шубах и дорогих нарядах.
В первые месяцы своего существования Торгсин не особенно афишировал торговую деятельность среди граждан СССР, для этого развешивались специальные «отпугивающие» плакаты: «Магазин обслуживает только интуристов и транзитных пассажиров». К середине 1931 года стало понятно, что для проведения индустриализации стране нужно «золотишко», но внешние источники финансирования для СССР были закрыты. На руках у граждан даже после многочисленных изъятий времен Гражданской войны оставалось значительное количество драгоценных металлов. В этих условиях Торгсин начинает принимать монеты дореволюционной чеканки. Когда покупатель сдавал в магазин золото, он получал взамен специальную товарную книжку с обозначением суммы на счете. Потом работники Торгсина отправляли золото в Госбанк по принципу «за что купил, за то и продаю».
Получается, что новая система была всего лишь инструментом государства для выкачивания ценностей из населения. Торгсин рисовался своеобразной конторой по «абсолютно честному отъему денег у граждан» по рецепту Остапа Бендера. Купцы советского разлива достаточно плотно работали с ОГПУ, хотя первоначально представители органов госбезопасности выступали против допуска граждан в магазины Торгсина. Впрочем, у всех государственных учреждений в начале 1930-х была ясная и незамутненная цель – правдой и неправдой добыть деньги на индустриализацию. За четыре года граждане Советского Союза принесли в Торгсин около 100 тонн бытового золота, что составляло порядка 40% от уровня золотодобычи в стране за тот же период.
Со временем у населения стали принимать и серебро, и бриллианты, и даже антиквариат. Сеть торговых точек все росла и росла, к 1932 году Торгсин работал более чем в 200 городах СССР. Линейка товаров была представлена как хозяйственными изделиями, так и продуктами. Доля продовольственных сделок в структуре торговых операций составляла 50-70%, иногда доходила до 85%! При этом дорогой еды горожане покупали относительно немного – невелики показатели продаж у икры, фруктов, мяса. В начале 1930-х Советский Союз испытал несколько значительных вспышек голода, и для некоторых поход в Торгсин был всего лишь попыткой выжить и добыть необходимые продукты. «Люди понесли в Торгсин все ценное, что имели, не в обмен на икру и меха, а за ржаную муку». Интересно, что в этот период «деньги» Торгсина, талоны, достаточно часто подделывали.
Исследователь Е.Осокина, посвятившая системе Торгсина целую книгу, говорит о том, что осенью 1933 года буханка хлеба там стоила всего лишь 5 копеек, а у конкурентов цена доходила до 2 рублей 50 копеек. Другие пищевые товары стоили в 30-60 раз меньше, чем в коммерческих торговых точках. Хотя на первый взгляд «торгсиновские» ценники покажутся очень уж дешевыми, не стоит забывать, что за ними стоит настоящее золото. «Торгсиновская» копейка была полновеснее обычной, а «золотой» рубль Торгсина только по официальному курсу превосходил советский в 6,6 раза. Курс на черном рынке иногда доходил до соотношения 1:60. В этих условиях торгсиновские цены казались завышенными. При этом Торгсин оказался дороже не только польских магазинов, но и французских. В 1935 году наркому торговли СССР докладывали, что в Варшаве на один доллар можно купить 1,3-1,8 кг сливочного масла, в Париже – 600-750 г, а в России по курсу Торгсина только 250-400 г.
Когда к 1934-1935 гг. призрак всеобщего голода отступил, в Торгсине вновь стали преобладать покупки промышленных товаров, мехов, фотоаппаратов, пластинок. На витринах появился крепдешин, ириски, краковская колбаса. Залы заполняли первосортными деликатесами и редкостями – из Голландии шла селедка, из Франции косметика, Персия поставляла ткани и козий пух. В каталогах присутствовали американские «Форды», английские медицинские инструменты. В наличии имелось оливковое масло, лимоны, консервы, маслины. Продавать зарубежные товары было выгодно, потому что Торгсин не платил импортную пошлину и получал иностранные запасы по закупочным ценам. Изделия из-за границы обычно продавали с наценкой в 300-500%. После повышения цен на продукты горожане стали заглядывать в торговые точки за модной обувью и промтоварным дефицитом, Торгсин стал синонимом мелкобуржуазной стихии. Магазины Торгсина рекламировали даже в США через систему Амторга. Плакаты утверждали, что здесь можно найти больше 15 000 наименований продукции, включая свежие и консервированные овощи, табак, кофе, одежду, нижнее белье.
За пять лет, с 1931 по 1936 год, Торгсин принял от населения ценностей на 278 млн рублей, а продал товаров на 275 млн рублей. Три миллиона рублей остались невостребованными, все «торгсиновские» рубли сгорели без остатка после централизованного закрытия всех магазинов. Доходы Торгсина были сравнимы с затратами на строительство и оборудование десяти крупнейших промышленных гигантов. Так, Горьковский автозавод обошелся в 43 миллиона рублей, Сталинградский тракторный в 35 миллионов, на Магнитогорский комбинат пошло 44 миллиона.
Образ Торгсина активно обыгрывался в городском фольклоре. По Москве ходили печальные частушки о закручивании гаек во второй половине тридцатых:
У Лукоморья дуб срубили,
Златую цепь в Торгсин снесли,
Кота в котлеты изрубили,
Русалку паспорта лишили,
А лешего сослали в Соловки.
В песне Владимира Высоцкого сдачей драгоценных металлов государству занимается уже непосредственно кот:
Но, ученый сукин сын,
Цепь златую снес в Торгсин,
И на выручку - один - в магазин.
В фильме Григория Александрова «Веселые ребята» возникает Леночка, «дитя Торгсина». Московская сеть Торгсина насчитывала в период расцвета 38 заведений, среди них были как обычные магазины, так и образцово-показательные, рассчитанные преимущественно на иностранцев. Самым знаменитым справедливо считается Торгсин на углу Арбата и Садового кольца. Здание было построено в 1928 году по проекту известных архитекторов В.Маята и В.Олтаржевского. Магазин стал своеобразной декорацией для немаловажного отрывка из булгаковского романа «Мастер и Маргарита». Писатель описывает внутреннее устройство Торгсина на Смоленской: «Сотни штук ситцу богатейших расцветок виднелись в полочных клетках. За ними громоздились миткали и шифоны и сукна фрачные. В перспективу уходили целые штабеля коробок с обувью, и несколько гражданок сидели на низеньких стульчиках, имея правую ногу в старой, потрепанной туфле, а левую — в новой сверкающей лодочке, которой они и топали озабоченно в коврик. Где-то в глубине за углом пели и играли патефоны». В магазин проникают Бегемот и Коровьев. О дальнейших событиях поведал заведующий Торгсином Елисеев: «3 августа 1922 г. Кот Бегемот и Коровьев Фагот пришли в Торгсин, расположенный по адресу: г. Москва, ул. Смоленская, д. 2. Вышеозначенный Кот Бегемот, подстрекаемый Коровьевым, не предъявляя чека, взял и съел 3 мандарина, 1 шоколадку, 3 селедки. В завершение своих действий Кот Бегемот облили бензином из примуса прилавок с кондитерскими изделиями, в результате чего произошел пожар. Все товароматериальные ценности Торгсина сгорели, что подтверждается актом о пожаре, а также актом ревизии товароматериальных ценностей. Вышеуказанными действиями Торгсину был причинен материальный ущерб на сумму 20000 рублей».
Исследователи отмечают, что по своей сути Торгсин был уникальным капиталистическим предприятием в стране, которая уже прочно стала на путь строительства социализма. Торгсин «…подобно философскому камню…превращал в валюту неконвертируемые рубли, черный хлеб и селедку да нехитрый ширпотреб». В сталинской России, где сажали за спекуляцию, под прикрытием государства пять лет действовала организация, исповедовавшая и применявшая рыночные методы! Торгсин был расформирован, когда выполнил свою главную цель, заключавшуюся в аккумулировании золота и валюты. Его история прекратилась в 1936 году. Остались только стихи про Лукоморье.
Вложения
__________________
Дайте мне еще шампан бокальского))))
Сегодня в России отмечается относительно новый праздник – День командира надводного, подводного и воздушного корабля… Мероприятие это военно-морское – а воздушные командиры включены, поскольку флот имеет свою авиацию… Что касается даты, то за основу взято Наваринское сражение 1827 года – оно действительно состоялось 8 октября – но по старому стилю… Потому подробно о нём сегодня не будем – отметим лишь, что нашими союзниками выступали (пока ещё!) английская и французская эскадры – и эта победа стала прологом очередной русско-турецкой войны, в результате которой Греция получит автономию. Что ещё? В бою участвовали будущие знаменитые военно-морские командиры – а пока что младшие офицеры: лейтенант Нахимов, мичман Корнилов и гардемарин Истомин…
И еще
О Принце Джоне
Как свидетельствуют источники, 8 октября 1191 года младший брат Ричарда Львиное Сердце (известный нам как Иоанн Безземельный – или, попросту, Принц Джон) захватил английский трон. …Собственно – чего ещё ждать от коварного злодея из фильмов о Робин Гуде? (Справедливости ради – специалисты никак не договорятся насчёт исторического прообраза благородного разбойника – но большинством голосов сходятся на том, что жил он попозже – веке этак в XIV…) Невзирая на это, репутация у Принца Джона и впрямь скверная – до такой степени, что после него английские монархи опасаются называть наследников Иоаннами… Впрочем – по порядку.
Младшего сына Генриха II прозвали Безземельным, поскольку отец не выделил ему никаких территорий во Франции. (Империя Плантагенетов в те времена простиралась до Пиренеев – что порождало специфическую ситуацию: в своих владениях на континенте английский король считался вассалом французского!) Так или иначе, Иоанн получил земли в Англии, и, вдобавок, Ирландию (точнее, ту её часть, которую успел более-менее покорить Генрих) – но попытка обосноваться здесь окончилась для принца неудачно…
…Далее последовал затяжной бунт сыновей против отца – главную роль тут играл Генрих Молодой (отец его из каких-то соображений короновал – но реальной властью не поделился)… на протяжении полутора десятилетий венценосные родственники то мирились, то воевали – причём, регулярно образуя коалиции со вчерашними противниками и соседями, вроде французского короля. В конце концов, старший брат, Генрих Молодой умрёт от дизентерии, третий, Джеффри погибнет на турнире (мы не считаем первого брата, Уильяма, поскольку он скончался ребёнком задолго до этих событий)… одним словом – подошла очередь отца.
На тот момент королю противостоял Ричард (на пару с французским Филиппом II Августом) – а Иоанн, вроде бы, сохранял папаше лояльность. (Потому брат, собравшийся в Крестовый поход требовал, чтобы младший ехал с ним – Ричард уже тогда имел основания опасаться, что в его отсутствие того провозгласят наследником!)
…Дальше произошла довольно странная история. При очередном примирении, английский и французский короли условились обменяться списками своих союзников. (Видимо, до такой степени дошла путаница!) Генрих уже был серьёзно болен – и окончательно слёг, когда первым услышал имя Иоанна – как считают многие, своего любимого сына! (Неясно – то ли это была французская хитрость; то ли тот действительно втайне переметнулся – но, как говорят, после такого сюрприза король молча отвернулся к стене, и пролежал так три дня до самой смерти).
Престол унаследовал Ричард – действительно, подозрительно быстро примирившийся с братцем! Однако, отъезжая в Святую землю (в компании всё того же французского Филиппа) он оставил на хозяйстве епископа Уильяма Лонгчампа – а наследником объявил Артура, сына покойного брата Джеффри. Обманутый в своих ожиданиях Иоанн немедленно вступает в конфликт с регентом – после нескольких боевых столкновений тот дал было согласие поддержать его претензии на трон – в случае гибели Ричарда в походе – но стычки продолжились, и канцлеру пришлось укрыться в Тауэре…
…И вот тогда-то, 8 октября 1191 года, в Соборе св. Павла, Иоанн торжественно объявит Лонгчампа отстранённым от всех должностей… Население тут же единодушно присягнёт Иоанну и… Ричарду, наследником которого признает Принца нашего Джона! Таким образом, формально никакого трона он в тот день не захватывал… хотя, конечно, вёл именно к этому! Ричард поспешит домой – будет перехвачен в Австрии, и три года протомится в плену. Вряд ли Иоанн имел к этому какое-то отношение – за время Крестового похода английский король успел серьёзно рассориться со своими континентальными коллегами – но известно, что принц Джон упрашивал императора Генриха VI не выпускать брата (и даже, вроде бы, предлагал денег) – а когда того всё-таки отпустят, Филипп II французский (с которым Иоанн успел заключить союз) напишет ему: «Будь осторожен. Дьявол на свободе».
....Вернувшись на остров, Ричард сначала сгоряча изгонит брата – но вскоре вернёт ему владения, и назначит наследником. А потом погибнет – после чего, в 1199-м, Принц Джон, наконец-то, действительно на целых семнадцать лет станет королём Иоанном Безземельным. Чего только не случилось за эти годы… и, как на подбор, – одно хуже другого доя монархии. Впрочем, это – совсем другая история.
Вложения
__________________
Дайте мне еще шампан бокальского))))
Выполняю просьбу одноклубника, который попросил написать о Игоре Львовиче Миклашевском .
Для начала
Вот что писали о Миклашевском в 1971 году... ( при жизни героя)
”Советский спорт”, 23 февраля 1971 г.
ПОДВИГ БОКСЕРА.
С Игорем Львовичем Миклашевским я познакомился пятнадцать лет назад, когда впервые переступил порог боксерского зала московского спортивного клуба «Трудовые резервы». Он произвел на меня большое впечатление — и глубоким знанием законов ринга, и умением подобрать ключик к душе каждого юного боксера. Наш тренер не только охотно и доходчиво раскрывал секреты искусного бокса. Прежде всего, он обладал большим личным обаянием. Высокий, седой, красивый, отличающийся мягкой манерой обращения с людьми, Миклашевский пользовался несомненным авторитетом среди юных боксеров. Помню, о его встречах на ринге и фронтовых подвигах в годы Великой Отечественной войны ходили легенды. Сам он, однако, воспоминаний избегал.
Под руководством Игоря Львовича я стал чемпионом Москвы среди юношей. Но, окончив школу и поступив учиться на факультет журналистики МГУ, продолжил свое боксерское образование у другого опытного тренера — Виктора Огуренкова. Судьба сложилась так, что с Миклашевским мы расстались на долгие годы. И лишь недавно на первенстве Москвы по боксу, где я присутствовал в качестве спортивного обозревателя, увиделись вновь. Разговорились. И Игорь Львович согласился рассказать о себе.
Родился он в семье известной московской актрисы Августы Леонидовны Миклашевской. В доме их часто гостили писатели, художники, артисты. Мать, естественно, мечтала увидеть своего сына на подмостках театральной сцены, но Игорь... Игорь, начитавшись рассказов Джека Лондона, прежде всего решил стать боксером.
Четырнадцатилетним подростком пришел он в боксерский зал московского клуба «Юный динамовец». На новичка, который оказался быстрым, выносливым, трудолюбивым и фанатически преданным боксу, быстро обратили внимание. Еще бы, ведь Игорь мог тренироваться часами, шлифуя серии ударов на боксерском мешке или пневматической груше.
Скоро он уже блистает на юношеском ринге. Ему предлагают поступать в Московский институт физкультуры. Энергичные протесты матери, не терявшей надежды увидеть сына актером, не изменили решения юноши, не по годам твердого и целеустремленного. Через два года Игорь уже занимает второе место на всесоюзном первенстве динамовских боксеров в среднем весе. Перед ним открываются заманчивые перспективы, но... начинается война с белофиннами, и Миклашевский добровольцем уходит на фронт.
Он сражается на передовой. Нередко ходит за линию фронта брать «языка». Получает во время одной из таких операций тяжелое ранение в голову. Попадает в госпиталь. О возвращении на ринг, кажется, и мечтать нечего. Но Миклашевский не был бы Миклашевским, если бы он не попытался вернуться на ринг.
В 1940 году он уже выигрывает первенство Ленинградского военного округа. Весной 1941 года Игорь становится чемпионом Ленинграда в среднем весе. Перед Миклашевским вновь открывается дорога на большой ринг. И опять война заслоняет его планы и надежды.
22 июня 1941 года. Страна берется за оружие. Миклашевский снова на передовой, на линии огня. В редкие минуты затишья он достает из вещевого мешка две пары боксерских перчаток и предлагает однополчанам побоксировать. Охотников много и Игорь старается поддержать спортивную форму.
Летом 1942 года он выигрывает первенство Ленинградского фронта и вылетает в Москву на всеармейские соревнования. Но над самой линией фронта советский транспортный самолет попал в полосу ожесточенного огня вражеских батарей и был сбит. Миклашевский выбросился на парашюте.
До земли было близко, когда тело его пронзила невыносимая боль. Игорь потерял сознание, а когда пришел в себя, услышал лай собак, чужую гортанную речь, автоматные очереди. «Плен»,—горько подумал раненый солдат и снова потерял сознание.
Так начались самые суровые годы в жизни Игоря Миклашевского. Из-под Смоленска лагерь советских военнопленных перевели в Германию. Холод. Ежедневные побои, невыносимые, унизительные. Однажды Игорь не выдержал. Мощный хук — и надзиратель оказался на полу. Второй фашист схватился за пистолет, но раздался резкий окрик «Хальт!» и выстрела не последовало.
Миклашевский обернулся и увидел огромного, с перебитым носом детину в эссовской форме. Фашист заулыбался и на ломаном русском языке прошепелявил: «Ти есть ка-а-рош файтер, боксер. Ти будешь драться с французский чемпион».
Фашисты, охранявшие лагерь военнопленных, нашли себе «забаву»: они заставляли истощенных и больных узников надевать боксерские перчатки и избивать друг друга до полусмерти. «Боксерские» пары составлялись так, чтобы русские дралась с поляками, чехи с голландцами, французы с датчанами.
В день, когда Миклашевского хотели заставить драться с французским пленным, в концентрационный лагерь неожиданно прибыл любимец Гитлера, сам Макс Шмелинг, бывший чемпион мира по боксу среди профессионалов. Он очень хотел увидеть русского боксера в действии, но Миклашевский отказался выйти на ринг.
«Жизнь или смерть» — начальник лагеря приставил к его виску пистолет и подтолкнул к рингу. Неизвестно, чем бы закончилась эта драма, если бы Шмелинг не приказал выйти на ринг против Миклашевского самому начальнику лагеря — бывшему боксеру. Эсэсовец был вынужден повиноваться. И вот он на ринге — сытый, самодовольный, уверенный в быстрой победе.
По сигналу Шмелинга начался этот необычайный поединок за колючей проволокой. Фашист бросился в атаку и осыпал Миклашевского градом ударов. Первый раунд Игорь выстоял — он уходил в глухую защиту, входил в «клинч», лишь изредка контратаковал.
Сил, однако, было мало, и во втором раунде Игорь решил идти ва-банк. Когда представился случай, он сделал удачный нырок и нанес свой коронный жестокий боковой удар. Фашист, как сноп, повалился на пол. Гитлеровцы бросились к Миклашевскому, но Шмелинг жестом остановил их, сам подошел к советскому военнопленному. Адъютант перевел: «Ты первый русский боксер, которого я увидел. Ты мне понравился, и ты будешь выступать на турнире во Франции».
Миклашевский попал во Францию, но действия его там ничего общего с выступлениями на ринге не имели. Игорю удалось бежать из немецкого поезда, следовавшего в Париж. В пригороде Формеж французского портового города Изигни он познакомился с семьей французских патриотов Бутен — Александром и его сестрами Джульеттой и Женевьевой — активными участниками Сопротивления. Подпольщики рекомендовали Миклашевского в отряд маки, который действовал в районе деревушек Сан-Кло и Тревье.
Партизаны нападали на фашистские транспорты, комендатуры, организовывали побеги военнопленных из концентрационных лагерей, снабжали их продуктами и документами. Особенно удачной была операция по уничтожению фашистского подземного завода, выпускавшего оружие.
Вскоре с группой советских военнопленных Игорь Миклашевский перешел франко-германскую границу и стал с боями пробиваться навстречу наступавшей Советской Армии...
Закончил войну Миклашевский в Берлине. За мужество и героизм при выполнении заданий командования и за самоотверженную деятельность в тылу врага он был награжден двумя орденами и восемью медалями.
В 1945 году Миклашевский демобилизовался и начал работать тренером в спортивном обществе «Трудовые резервы». Продолжал он выступать и на ринге. Через год занял третье место на чемпионате Москвы, а в 1947 году завоевал серебряную медаль на ведомственном первенстве СССР. На этом он закончил свои спортивные выступления и целиком занялся тренерской работой.
Он и здесь добился успехов: воспитал известных мастеров кожаной перчатки — чемпионов Советского Союза Станислава Исаева, Владимира Миронова...
Сейчас Миклашевский работает тренером в профессионально-техническом училище № 26 в подмосковном городе Калининграде. Среди его новых питомцев — чемпион Российской Федерации Николай Пряничников, Виктор Мещерский, Мухамед Резепов. По мнению специалистов, это талантливые боксеры с большим будущим.
— Моим выступлениям на ринге, — подвел итог беседе Игорь Миклашевский, — помешала война. Хочу надеяться, что мои воспитанники сделают то, чего не удалось добиться их тренеру.
Вложения
__________________
Дайте мне еще шампан бокальского))))
МИКЛАШЕВСКИЙ Игорь Львович (30.V.1918 -25.1Х.1990), Ленинград. Родился в семье известной драматической актрисы Августы Леонидовны Миклашевской.
Чемпион Ленинграда в средн. в. 1938, 1939.
Учился в Москве в ГЦОЛИФКе.
Войну встретил заряжающим зенитно-арт. орудия.
Командование, зная что И. М. с детства владеет немецким языком, направило его в развед. школу. В 1942 был заброшен в глубокий тыл врага для самостоятельного выполнения боевого задания.
Для легализации начал выступать на ринге под своей собственной фамилией. Используя то обстоятельство, что являлся племянником известного советского театрального деятеля Блюменталь-Тамарина, добровольно перешедшего к немцам, сумел добраться до Берлина и войти в доверие к представителям военного спорта. Как хороший боксер пользовался покровительством популярного в Германии боксера-профессионала Макса Шмеллинга, входившего в ближайшее окружение Гитлера.
Находился во вражеском тылу с конца 1942 по осень 1944. Выполнив задание, благополучно вернулся к своим.
И. М явился прообразом главного героя книги писателя Г. Свиридова "Стоять до конца".
Награжден орденом Боевого Красного знамени. После войны работал тренером и на административно-спортивных должностях. Судья ВК.
Все это интригует)
Его отец, Лев Александрович Лащилин (1888—1955), был известным артистом балета, хореографом и педагогом Большого театра.
В официальном браке родители не состояли (к этому времени Лащилин уже был женат). В восьмилетнем возрасте Игорь Миклашевский познакомился с семьёй сестры Лащилина — Инной Александровной, мужем которой (и, следовательно, дядей, хоть и не кровным, Игоря) был яркий представитель известной театральной династии Всеволод Александрович Блюменталь-Тамарин. - запомните степень родства, об этом дяде мы еще поговорим.
Мать, актриса Камерного театра Августа Леонидовна Миклашевская (1891—1977).
В августе 1923 года Сергей Есенин вернулся из своей заграничной поездки и познакомился с актрисой Московского камерного театра Августой Миклашевской.
- Долго бродили по Москве, он был счастлив, что вернулся домой, в Россию. Радовался всему, как ребенок. Трогал руками дома, деревья. Уверял, что все, даже небо и луна другие, чем там. Рассказывал, как ему трудно было за границей, - пишет о том периоде их жизни Миклашевская.
Чувство вспыхнуло сразу. Вскоре Августа стала грозной соперницей Айседоре Дункан. Именно Миклашевской он посвятил знаменитый цикл «Любовь хулигана» и ряд лирических стихотворений, в том числе «Пускай ты выпита другим…»
Отрывки из воспоминаний А. Миклашевской
"Позвонила Дункан. Звала Лизу и Соколова приехать к ней. Лиза ответила, что приехать не могут:
- Мы не одни, а ты не захочешь к нам приехать - у нас Миклашевская.
- Миклашевская? Очень хочу! Сейчас приеду
Я впервые увидела Дункан близко. Это была очень крупная женщина, хорошо сохранившаяся. Я, сама высокая, смотрела на нее снизу вверх. Своим неестественным видом она поразила меня. На ней был прозрачный бледно-зеленый хитон с золотыми кружевами, опоясанный золотым шнуром с золотыми кистями, на ногах - золотые санедалии и кружевные чулки. На голове - зеленая чалма с разноцветными камнями. На плечах - не то плащ, не то ротонда, бархатная, зеленая. Не женщина, а какой-то очень театральный король.
- Есенин в больнице, вы должны носить ему фрукты, цветы!..- И вдруг сорвала с головы чалму. Произвела впечатление на Миклашевскую - теперь можно бросить!.. И чалма полетела в угол.
После этого она стала проще, оживленнее. На нее нельзя было обижаться: так она была обаятельна.
- Вся Европа знайт, что Есенин был мой муш, и вдруг первый раз запел про любоф - вам, нет, это мне! Там есть плохой стихотворень: "Ты такая ж простая, как все..." Это вам!" ...
"Уже давно пора было идти домой, но Дункани не хотела уходить. Стало светать. Потушили электричество. Серый, тусклый свет все изменил.Айседора сидела согнувшаяся, постаревшая и очень жалкая.
- Я не хочу уходить мне некуда уходить, мне некуда уходить... У меня никого нет... Я одна..."
Так или иначе ,Августа Миклашевская прожила долгую жизнь, скончавшись в 86 лет. На концертах в память Есенина она никогда не читала стихи, которые он посвятил ей…
Оказавшись уволенной из Камерного театра (актриса не смогла поехать на гастроли во Францию, потому что не с кем было оставить сынишку Игоря), Августа Миклашевская двадцать лет скиталась по провинциальным театрам. Известно, что она специально «вычла» у себя восемь лет, чтобы играть ведущие роли. Работала в Брянске, Рязани и Ижевске.
Кировскому краеведу Александру Рашковскому удалось выяснить, что прибыла Августа Леонидовна в Киров из Ижевска и была принята в Кировский драмтеатр 12 сентября 1940 года приказом №125. Чуть позже из Ижевска приехал актер Леонид Александрович Дубинин-Штормский, гражданский супруг актрисы.
После эвакуации в Киров в 1941 году Ленинградского Большого драматического театра Кировский драмтеатр был переведен в Слободской, где расположился в Доме культуры меховой фабрики «Белка». Переехала туда и Августа Миклашевская, которая приютилась прямо в здании ДК, в своей гримерке.
Важный эпизод
К ней в Слободской в конце 1941 года приезжал в отпуск ее сын Игорь Львович, отозванный с фронта для выполнения специального ?...разведывательного ?...задания.
- Сам факт предоставления отпуска в период интенсивной подготовки военнослужащего к разведывательной и диверсионной деятельности выглядит совершенно неправдоподобным. Тем более в конце сорок первого, в период тяжелых оборонительных боев под Москвой, когда каждый боец был на счету. Напрашивается вполне правдоподобная версия о том, что Игорь Миклашевский проходил обучение в Слободской разведшколе, которая существовала на территории Христорождественского монастыря, вплоть до 1942 года, - считает Александр Рашковский.( краевед)
Наверное, самая сильная роль Августы Миклашевской в кировский период – это все-таки Анна Каренина в одноименной постановке. Этот спектакль 1940 года запомнился поклонникам Мельпомены еще и тем, что в нем приняло участие более ста артистов.
Друг Есенина -Сергей Мариенгоф, вернувшись из эвакуации, помог ей и в конце войны Миклашевская была вновь зачислена в труппу столичного камерного театра...
Исследователи биографии и творчества Есенина так и не пришли к определенному выводу, что же именно происходило в отношениях между поэтом и актрисой, справедливости ради стоит отметить, что существуют предположения и о других возможных адресатках того или иного стихотворения цикла, ведь женщин вокруг Есенина всегда было много. Но именно за Миклашевской закрепилась репутация той единственной женщиной, которая в итоге сумела устоять перед обаянием и напором поэта.
Вложения
__________________
Дайте мне еще шампан бокальского))))
Последний раз редактировалось Oksnia; 09.10.2015 в 01:25.
Игорь учился в престижной московской школе вместе с детьми столичных знаменитостей. В этой школе углубленно изучался немецкий язык, что в дальнейшем сыграло заметную роль в его судьбе. Многие его одноклассники мечтали об артистической карьере, да и родители думали, что сын изберет стезю, связанную с искусством. Но юноша страстно увлекся боксом, и его успехи на ринге были впечатляющи.
По окончании школы поступил (но не закончил) в ГЦОЛИФК, получил звание мастера спорта.
В 1938 был призван в армию, служил в Ленинграде в зенитных частях, женился (в браке родился сын Андрей), недолго участвовал в Советско-Финской войне, затем продолжил тренировки, стал чемпионом Ленинградского военного округа по боксу в среднем весе. Весной 1941 года из-за отказа соперника от финального боя на первенстве Ленинграда вошёл в финал чемпионата СССР (чемпионат не состоялся). Великую Отечественную войну встретил сержантом — заряжающим зенитно-артиллерийского орудия на Ленинградском фронте.
Как спортсмен, хорошо владеющий немецким языком, попал в поле зрения разведывательных служб.
Его «вербовкой» в конце 1941 года занимались лично офицеры НКВД В. Н. Ильин (комиссар госбезопасности, начальник 3-го отдела Секретно-политического управления НКВД, пробыл в заключении с 1943 по 1952 годы, с 1955 года — секретарь Московского отделения Союза писателей, генерал-лейтенант КГБ) и П. А. Судоплатов (начальник 2-го отдела НКВД, позднее, после 15-летнего заключения, — писатель).
Игорь согласился на выполнение «специального» (то есть секретного) задания в тылу врага, суть которого ему не раскрывалась, и в 1942 году прошёл соответствующее обучение, предположительно в разведшколе, расположенной в городе Слободском недалеко от Кирова или же вылетел в Москву...
И вот теперь две версии
Первая
в конце 1941 года супруги Блюменталь-Тамарины, жившие в занятом немцами дачном кооперативе близ посёлка Манихино неподалёку от Истры, добровольно ушли с отступившими от Москвы немецкими войсками. Уже в феврале 1942 года начались регулярные выступления Блюменталь-Тамарина по радио, предположительно из Киева, в которых он со всем своим актёрским мастерством, вплоть до имитации голоса Сталина, призывал советских солдат сдаваться, а население сотрудничать с захватчиками. Одновременно был назначен немецкими властями главным режиссёром Киевского русского драматического театра, возобновившего работу вскоре после оккупации города. Поставил пьесу А. Корнейчука «Фронт», переделав её в злую сатиру на Красную армию под названием «Так они воюют…», и сыграл в ней главную роль — генерала Горлова (в «переделке» — генерал Горлопанов). 27 марта 1942 года Военная коллегия Верховного Суда СССР заочно приговорила его к смертной казни.
Вот рассказ
историка, сотрудника центра общественных связей ФСБ России Олега Константиновича Матвеева.
- Идея использования Миклашевского, как племянника Блюменталь-Томарина для совершения акта возмездия, она принадлежит одному из руководителей контрразведывательного управления НКВ Виктору Николаевичу Ильину. В тот период Виктор Николаевич Ильин работал по линии творческой интеллигенции, хорошо знал Блюменталь-Тамарина, его окружение, его родственников. И именно у него родилась идея, поддержанная руководством НКВД по использованию Миклашевского для совершения акции возмездия.
Миклашевский не поддерживал тесных контактов с семьей Блюменталь-Тамарина, они были знакомы, но тесного общения у них не было. Миклашевский хорошо знал, прежде всего, жену Блюменталь-Тамарина, родную тетку, Блюменталь-Тамарин был, как раз ее мужем. То есть, не был кровным родственником для Миклашевского.
когда Миклашевский был выведен на территорию противника в апреле 4 3 года, немцы начали его допрашивать, и так получилось, что за два дня до появления у них Миклашевского, к ним перебежали два военнослужащие этой же части, которые дали одни показания, настоящие показания, о командовании части и ее личном составе. А Миклашевский сообщил ту дезинформацию, которую для него подготовили в НКВД.
Возникли разночтения, на которых его немцы пытались поймать и уличить в том, что он является подставой органов советской контрразведки. Но здесь, в эти обстоятельства вмешался тот фактор, что Миклашевский назвался племянником Блюменталь-Тамарина, тут же немцы подняли русскоязычные листовки, увидели там фамилию Блюменталь-Тамарина, провели проверку, и выяснилось, что, действительно, Миклашевский является настоящим племянником, и это сыграло положительную роль в его участи. Он не был арестован, а был направлен в один из лагерей под Смоленском.
Путь Миклашевского к свершению акции возмездия оказался достаточно долог и тернист, который, в общем-то, мог стоить ему и жизни. Обстоятельства сложились так, что Миклашевский вступает, согласно полученному заданию от НКВД, в русскую освободительную армию и вскоре направляется во Францию, где проходит службу. Затем, в 44 году ему удается, благодаря опять же вмешательству дяди, с которым он вступает в активную переписку, получить небольшой десятидневный отпуск и он приезжает к дяде, который в то время жил в Кенигсберге, ни где-нибудь, а в имении самого Коха гауляйтера Восточной Пруссии и Украины. К сожалению, за эти десять дней ему не удается поймать такой момент, когда бы они остались вдвоем, где он мог бы совершить акт возмездия. Так и не выполнив этого задания, Миклашевский возвращается обратно к себе в часть.
После высадки союзников Миклашевский вместе со своей частью вступил в боевые действия. Получил очень тяжелое ранение в шею и ногу. Его буквально вытащили с того света и после этого, действительно, его комиссуют и опять же при непосредственном участии его дяди Блюменталь-Тамарина его откомандировывают в Берлин. И Миклашевский устраивается в один из лагерей для подготовки власовских пропагандистов, где занимается спортивной работой.
Когда война подходила к концу, у Миклашевского, наконец, получился момент, когда он мог бы выполнить поставленную перед ним задачу. Миклашевский привел в исполнение приговор, который был вынесен еще в 41 году в отношении предателя Блюменталь-Тамарина.
Перейдя в зону оккупации союзников, он назвался советским разведчиком и попросил организовать ему встречу с представителями советского командования. Такая встреча была организована. Он назвал условный пароль. Была запрошена Москва и Миклашевский был доставлен самолетом в Москву, где дал ценные для контрразведки показания о тех лицах, которые ему были известны, как участники власовского движения, как сотрудники немецких спецслужб, по которым потом проводилась оперативно-поисковая работа.
П.с
В. А. Блюменталь-Тамарин реабилитирован в 1993 году «по формальным обстоятельствам». Согласно Закону Российской Федерации «О реабилитации жертв политических репрессий» от 3 сентября 1993 года № 5698-1 (Статья 5): «Признаются не содержащими общественной опасности нижеперечисленные деяния и реабилитируются независимо от фактической обоснованности обвинения лица, осужденные за:
а) антисоветскую агитацию и пропаганду;
б) распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный или общественный строй».
Вложения
__________________
Дайте мне еще шампан бокальского))))
Последний раз редактировалось Oksnia; 09.10.2015 в 01:29.
о подвиге совершенном Миклашевским, но в несколько иной интерпретации. То есть, с изменением задания, где вместо Блюменталь-Тамарина стал фигурировать никто иной, как Гитлер.
Летом 1943 года на всех фронтах Второй мировой шли ожесточенные бои. И хотя гитлеровская военная машина уже серьезно пострадала от тяжелых ударов под Москвой, Сталинградом, в Северной Африке, линия фронта все еще проходила далеко от границ рейха. Но дух нации, которую фюрер настраивал на блицкриг на Востоке, в немалой степени уже был подорван. Чтобы поддержать его на должном уровне, геббельсовская пропагандистская машина работала на полных оборотах. Немцам внушали, что обстановка в стране стабильная: работали рестораны, кафе, театры; один за другим проводились спортивные соревнования - особенно часто схватки боксеров.
Здесь Германии, кстати, было чем гордиться. Чемпионом мира в тяжелом весе перед войной стал Макс Шмеллинг, одержавший верх, казалось бы, над непобедимым черным нокаутером — американцем Джо Луисом. Шмеллинг считался гордостью нации, был любимцем Гитлера.
В июне 1943 года Шмеллинг «вне конкурса» принял участие в организованном Германией на территории Франции, в Булони, соревновании, помпезно названном «чемпионатом Европы». Наряду с немецкими боксерами (красный угол) участвовали и представители других стран: французы, итальянцы, бельгийцы (синий угол). Из геополитических соображений хозяева соревнования хотели видеть среди участников и представителей славянских наций. Множественного числа не получилось, но один русский спортсмен в чемпионате участвовал и даже занял первое место в своей весовой категории. Это был Игорь Миклашевский. Причем боксировал он так, что привлек внимание маститого чемпиона. Шмеллинг познакомился с Игорем и в знак особого расположения подарил свое фото с теплой дарственной надписью.
Конечно, чемпиону мира и в голову не могло прийти, для чего оказался в Германии этот русский. К слову сказать, несмотря на расположение Гитлера и других фашистских бонз, Макс Шмеллинг не был нацистом, ему претили насаждаемые ими порядки. Уже после войны стало известно, что во время погромов он прятал еврейских детей. Но это отдельная история. Игорю Миклашевскому суждено было стать главным действующим лицом одной из самых тайных, глубоко засекреченных операций советских спецслужб в годы Великой Отечественной войны.
Игорь был прилежным учеником разведшколы. На секретной базе под Москвой он проходил курс необходимой подготовки — совершенствовал умение метко стрелять, обращаться со взрывными устройствами, уходить от слежки. И все это сопровождалось интенсивными тренировками в спортивном зале — ведь предстоящие успехи на ринге в Германии должны были открыть ему дорогу в берлинское высшее общество.
Об особой миссии Миклашевского знали всего несколько человек, включая Сталина. Даже знаменитый генерал госбезопасности Павел Судоплатов, руководивший зарубежными операциями по линии НКВД, знал только то, во что посчитал нужным его посвятить непосредственный шеф Лаврентий Берия, лично курировавший эту «деликатную» операцию. Берия же, а потом Абакумов, никому не передоверяя , поддерживали сверхконспиративный канал связи с «государственной актрисой» третьего рейха (титул, присвоенный ей поличному указанию Гитлера) Ольгой Чеховой.
Зимой 1942 года в прифронтовой зоне Миклашевский «сдался» немцам, предъявив листовку-пропуск (их щедро разбрасывали вражеские самолеты). На первом же допросе заявил, что он из семьи, которая при царском режиме занимала видное положение в обществе, и родители воспитали в нем неприятие советских порядков.
Вскоре Миклашевский, благодаря дяде, оказался в Берлине.Положение его постепенно стабилизировалось—особенно после того, как он вступил добровольцем в «ост-легион», куда набирали коллаборационистов славянского происхождения. Все свободное время Миклашевский уделял боксу.
На одном из приемов, куда он попал с подачи Блюменталь-Тамарина, Миклашевский подошел к Ольге Чеховой, скромно напомнил о своей матери, с которой актриса была хорошо знакома, а потом шепотом произнес фразу-пароль.
Вскоре произошел контакт и с крупнейшим польским магнатом — князем Янушем Радзивиллом. В 1939 году, когда советские войска вошли на территорию Западной Украины и Западной Белоруссии, Радзивилла завербовал лично Берия. Разумеется, он не был агентом в общепринятом смысле этого слова, но определенного образа информацию Москва получала от него исправно. Используя свои связи (известно было о его тесной дружбе с Германом Герингом), князь должен был помочь Миклашевскому проникнуть в ближайшее окружение руководителей рейха. Примерно такая же роль отводилась и Ольге Чеховой. Но ни она, ни Радзивилл не знали о задании Миклашевского.
Бывая в доме актрисы, боксер еще больше расширил свои связи в германском спортивном мире. Как раз в это время у Ольги был роман с чемпионом по легкой атлетике Альбертом Зумзером, который заведовал кафедрой в Академии физкультуры в Берлине, а ее дочь Ада была замужем за известным немецким боксером Конни Раксом. Но главное — к Чеховой благоволил Гитлер (достаточно взглянуть на известную фотографию, где она сидит по правую руку от фюрера). В своих воспоминаниях «Мои часы идут иначе», изданных в Мюнхене в 1971 году, актриса рассказывает, как Гитлер подарил ей свое фото с выразительной надписью: «Фрау Ольге Чеховой — откровенно восхищенный и удивленный». Ее брат, композитор Владимир Чехов, описывает в своей книге «Пора галлюцинаций» такой эпизод. Война уже близилась к концу, гестаповцы, видимо, что-то разнюхали, и над актрисой нависла угроза ареста. Каким-то образом ей стала известна дата этой акции и то, что ее осуществит лично эсэсовский главарь Генрих Гиммлер. Но когда утром рейхсфюрер СС в сопровождении своей охраны появился в доме Чеховой, их взору предстала ошеломляющая картина: актриса пила утренний кофе с Гитлером. Опять-таки со слов Ольги, однажды фюрер сказал ей: «Фрау Чехова, я беру над вами шефство, а то Гиммлер упрячет вас в свои подвалы. Представляю, какое у него досье на вас!» Даже сейчас, через шесть десятилетий после окончания войны, очень мало достоверных сведений, насколько Ольга Чехова была связана с советской разведкой. Однако факт остается фактом: когда советские войска заняли Берлин, на самом высоком уровне наше военное командование получило указание выставить охрану вокруг дома актрисы и обеспечить ее всем необходимым для нормальной жизни. В полуразрушенном городе это значило много. Наконец, известно, что ее специальным рейсом доставляли самолетом в Москву. Здесь с ней беседовали высшие руководители госбезопасности, после чего она таким же способом через два дня возвратилась в Берлин.
Весной 1944-го Миклашевский передал в Центр, что имеет возможность заложить бомбу в театре под ложей, где нередко бывал Гитлер. Таким образом, операция приближалась к финалу. Из Югославии прибыла группа опытных боевиков, готовых, как и Миклашевский, если понадобится, ради уничтожения нацистского главаря пойти на самопожертвование. Было приготовлено взрывное устройство особой конструкции, детально разработан план, как пронести его в театр. Оставалось последнее — получить окончательное добро из Центра. И вдруг — неожиданная команда: «Операцию отменить!»
Как рассказывал генерал Судоплатов, Сталин вызвал его и наркома госбезопасности Всеволода Меркулова и неожиданно для обоих в отношении покушения на Гитлера объявил: «Этого мы делать не будем».
Интересоваться причинами отмены операции в кабинете Сталина было непозволительно. Спустя время Верховный сам объяснил, что к чему. Пока Гитлер жив, не будет никакого сепаратного мира между Германией и западными державами. Но если после насильственной смерти фюрера к власти пришел бы Геринг или кто-то другой из верхушки рейха, то за спиной Советского Союза такой сговор мог бы состояться.
Миклашевский послал в Центр другое предложение — ликвидировать Геринга. Но и на это Москва согласие не дала: в советском руководстве полагали, что на тот момент Геринг в значительной степени утратил свое влияние и уже не являлся «вторым человеком» в рейхе. Кроме того, в Москве полагали, что устранение Геринга могло поставить под удар Ольгу Чехову и Радзивилла.
Миклашевский получил приказ — это ликвидировать своего дядю - Всеволода Блюменталь-Тамарина. Задание было выполнено, но в результате роковой случайности гестапо вышло на след разведчика.
Миклашевский спешно отправился во Францию, где у него была надежная явка. Однако по пути в Бельгию гестаповцы обнаружили его в поезде. Разведчику не оставалось ничего другого, как выпрыгнуть на ходу из вагона. Вслед прогремели выстрелы. Рванув стоп-кран, преследователи остановили поезд и бросились в погоню. Вновь прогремели выстрелы, беглец упал. Страшная рана на шее, как и полная неподвижность, не оставляли сомнений в его смерти. У гестаповцев не было ни времени, ни желания возиться с трупом, поэтому они поручили бельгийским крестьянам, работавшим неподалеку, захоронить мертвеца.
Перед тем как опустить тело в могилу, кто-то на всякий случай поднес к губам Миклашевского зеркальце. Оно запотело — беглец дышал. Подключились местные подпольщики. Раненый нуждался в срочном медицинском вмешательстве. Возник рискованный замысел. Накануне был подстрелен немецкий офицер, чьи документы и форма сохранились. Тяжелораненого Миклашевского переодели в немецкую форму, вложили в нагрудный карман чужие документы, a затем оставили возле дороги. Так «немецкий офицер» оказался в военном госпитале.
Хирурги успешно сделали свое дело, раненый пошел на поправку. И тут ему сообщили, что к нему едет жена. В последний момент он сумел бежать от предстоящего свидания и оказался у французских партизан. Принимал активное участие в их диверсионных акциях, а после окончания войны еще на два года остался во Франции, выполняя различные задания Центра. Лишь в 1947 году он вернулся на родину.
Можно только поразиться, насколько благосклонна к Миклашевскому была все эти годы судьба. Ведь по возвращении в Советский Союз его могла постичь участь многих наших разведчиков, оказавшихся в тюрьмах и лагерях. Игоря Львовича Миклашевского не тронули—более того, наградили орденом Красного Знамени. А затем как бы забыли о существовании героя-разведчика. В те смутные времена это был не худший вариант.
Меня немного смущает концовка
из двух сохранившихся писем Блюменталь-Тамарина к художнику Михаилу Ивановичу Черкашенинову,его бывшему соседу по даче в Манихине, попавшему вначале в плен, а затем в лагерь для «перемещённых лиц».
В письме из Кенигсберга от 18 июня 1944 года он пишет, что его родной племянник Игорь, доброволец, тяжело ранен в бою с американцами.
Во втором, от 5 июля 1944 года он подтверждает: — «Судьба продолжает искушать меня: тяжело, почти смертельно ранен наша последняя надежда, наш приёмный сын, (родной племянник моей жены, сын её брата Льва Лащилина) Игорь. <…>. Он по собственному почину пошёл в добровольческую армию, принимал участие в боях за Карантен в Нормандии и тяжко, почти смертельно ранен, но, кажется, выживет».
Миклашевский действительно был серьёзно ранен в шею и ногу, лечился в немецком госпитале.
Письма Блюменталь-Тамарина опровергают утверждения, будто в конце 1944 Миклашевский бежал, спасаясь от ареста, был при этом ранен и доставлен в госпиталь в Париже переодетым крестьянами в форму и с документами убитого немецкого офицера. если бы он попал в госпиталь под чужим именем, то как о его ранении смог так быстро узнать дядя. Кроме того, 25 августа 1944 года от немцев был освобождён Париж, а в сентябре практически вся территория Бельгии. Так что немецкого госпиталя в Париже и партизан в Бельгии в конце 1944 года быть не могло, а лечился в июне-июле Миклашевский в Германии.
Вот такая история) выводы делайте сами))
А меня еще заинтересовала личность Чеховой – Книппер.
Вложения
__________________
Дайте мне еще шампан бокальского))))
Последний раз редактировалось Oksnia; 09.10.2015 в 01:33.
Мерседес W638 V220 cdi--был. VOLVO S80 2.5T--был. W212 e200 был и W212 e200-есть
Сообщений 1,809
Регистрация 26.03.2009
70
Спасибо!!
От себя добавлю чуть- чуть
Вот что прочел в сэ на днях..
Приблизительно - сколько стоит документальный фильм?
- Если небольшой, на полчаса, - около 600 тысяч рублей. С первого до последнего кадра. Сейчас мечтаю, чтоб по моему сценарию сняли полнометражное кино об Игоре Миклашевском. В курсе, кто это?
- Боксер, разведчик, завербованный для убийства Гитлера.
- Когда-то сделал о нем документальный фильм. Затем написал сценарий для игрового кино. Предложу Карену Шахназарову - думаю, заинтересуется. Я дружил с Миклашевским, о самых драматичных поворотах в биографии этого уникального человека знаю не понаслышке.
- Где познакомились?
- О, это отдельный сюжет! На студии Горького собирались запускать фильм о Наташе Качуевской. Студентке ГИТИСа, геройски погибшей под Сталинградом в 1942-м. В Москве в ее честь назвали улицу, но в 90-е переименовали обратно в Скарятинский переулок. На роль Наташи было много претенденток, но мама, актриса Александра Леонидовна Спирова, отметала всех. Кто-то посоветовал прийти на пробы моей жене.
- Актрисе Алле Мещеряковой?
- Совершенно верно. Мама воскликнула: “Вот - Наташа!” Завязалось общение. К сожалению, фильм не состоялся - режиссер попался слабый. В итоге об этой девочке я снял документальное кино, где закадровый текст читает Алла. Через Александру Леонидовну познакомились с сестрой - Августой Леонидовной Миклашевской и ее сыном Игорем.
Он занимался боксом, в 1941-м выиграл чемпионат Ленинграда. Дальнейшей карьере помешала война. Игорь прекрасно говорил по-немецки, который выучил в школе. И в 1942-м его забросили в тыл к фашистам. Под видом перебежчика сдался в плен.
- Не раскололи?
- Долго держали в камере, проверяли. Устроили мнимый расстрел. Поставили к стенке, одна пуля врезалась в доску над головой, другая просвистела над ухом. Отправили в лагерь, откуда весной 1943-го с эшелоном военнопленных привезли в Нормандию. Рыл траншеи, познакомился с французом Мареном, стрелочником на железной дороге. Тот боксировал в местном кафе, развлекал немецких офицеров. Марен предложил выйти на ринг и Миклашевскому.
- Зачем?
- “Легенда” строилась именно на его боксерском прошлом. Он проводил бои с французами, вскоре против него выставили немца, которого нокаутировал. Популярность росла, Игоря перевезли в Берлин. Там тренировался, выступал в Лейпциге, стал чемпионом немецкой армии по боксу. На него обратил внимание Макс Шмелинг. Подарил свою фотографию, размашисто расписался.
- Сохранилась?
- Мне в Москве показывал! Но непутевые родственники Игоря снимок потеряли.
- Почему отменили приказ о ликвидации Гитлера?
- Решение принимал лично Сталин. Опасался, что после смерти фюрера Германия и союзники договорятся за спиной СССР. Отмена операции спасла Игорю жизнь. Говорил, до него шесть человек готовили покушение на Гитлера - все погибли.
- Приключения на этом не закончились?
- Из Берлина перебрался во Францию. Устроился на немецкий завод, производивший оружие. Наладил связь с французскими партизанами, и завод взорвали. Фашисты расстреляли всех, кто работал в той смене. В том числе Миклашевского.
- ???
- Повезло. Пуля прошла через горло. В горе трупов еле живого его обнаружила Ирен Спаде - актриса, участница Сопротивления. Вытащила, отнесла к партизанам. Среди них был врач. Сказал: “Нужна срочная операция, в полевых условиях она невозможна”. Созрел план.
Его облачили в форму недавно убитого партизанами немецкого капитана, на которого был немножко похож. Устроили засаду на шоссе, расстреляли водителя “Виллиса” и перенесли туда Игоря. Вскоре мимо проезжали немцы. Раненого подобрали, отвезли в госпиталь. В этот момент началась бомбежка. Часть здания рухнула, две бетонные плиты сложились домиком прямо перед его лицом. Кто-то увидел - и Миклашевского снова спасли.
- С ума сойти.
- Госпиталь - немецкий. Ранение в горло пару месяцев не позволяло издавать звуки, но это и к лучшему - мог спокойно лечиться. Питался желтками яиц да разбавленным вином. Когда пошел на поправку, хирург “обрадовал”: “Завтра из Берлина приедет ваша жена. Мы разрешили навестить вас”.
- Жена - настоящего капитана?
- Да. Игорь в палате обдумывал ситуацию. Вдруг зашла пожилая санитарка. Начала мыть окно и тихонько напевать по-русски. Эта женщина в начале 20-х годов приехала во Францию из России. Игорь шепнул: “Я русский. Из Москвы, с Конюшков. Помогите…” Вечером его вывезли из госпиталя в куче старого белья.
- Куда?
- К французским партизанам. Воевал в их отряде.
- Миклашевский вернулся в Москву в 1947-м. Как избежал ареста?
- Сам удивлялся, почему не посадили. Генерал КГБ Ильин, которому я в лоб задал этот вопрос, ответил: “Игорь рассказал все настолько подробно, что нельзя было не поверить…” Его наградили орденом Красной звезды, дали двухкомнатную квартиру в районе Сокола.
- Чем занимался в мирной жизни?
- Был тренером-консультантом по боксу и судьей на ринге. С Игорем связано еще два ярких эпизода. “Белый Бим, черное ухо” - история про его собаку. Гавриил Троепольский написал об этом повесть, а Станислав Ростоцкий ее экранизировал.
- Второй эпизод?
- В ресторане сада “Эрмитаж” с Игорем и ребятами из съемочной группы отмечали выход картины. За соседним столиком сидела подвыпившая компания. Слово за слово, началась драка. Миклашевский одного завалил - больше к нему не лезли. А вот мне здорово досталось. Наутро с двумя фингалами приковылял на работу. Кто-то пошутил: “Зато честь родной студии защитил…”
В 1802 году приехал в Москву из села Дединова Зарайского уезда Рязанской губернии Леонтий Архипович Шустов (в ту пору говорили и писали не Архипович, а Архипов, подразумевая «Архипов сын»). Вольноотпущенный крестьянин из имения генерала Измайлова, окунувшись в московскую суету, довольно быстро освоился с новым бытом и уже в 1811 году получил звание купца третьей гильдии Кошельной слободы Яузской части Москвы. Правда, постоянной торговли у него не было, в городских документах он числился как «неторгующий купец», а основным источником средств к существованию была работа на ниве религиозного просвещения: Леонтий Архипович числился дьячком прихода церкви Николы в Кошелях. Жил он с женой Анисьей Ивановной сытой размеренной жизнью, и к 60 годам Бог подарил ему сына, нареченного при крещении Николаем, в честь Николая Чудотворца.
Очень хочется сказать, что ребенок рос шустрым, не по годам смышленым, но о раннем периоде жизни основателя знаменитой фирмы «Шустов с Сыновьями» известно мало, почти ничего. Поэтому скажу то, что известно. Скандалистом и дебоширом Николай Леонтьевич не был. В его личном деле, заведенном в губернском полицейском департаменте, написано, что он «под судом и следствием не состоял». Напротив, вел Николай Леонтьевич вполне добропорядочную жизнь городского обывателя и уже в 20 лет, что по тем временам считалось довольно рано, обвенчался с дочерью замоскворецкого купца Аграфеной Алексеевной.
А вот наследника у него долгое время не было. В 1843 году Бог наградил Николая Леонтьевича Шустова дочерью Надеждой, через пять лет жена принесла ему вторую дочь, крещенную Екатериной, еще через пять лет родилась Ольга, а через год, в 1854 году, – Наталья, и только пятым по счету ребенком оказался мальчик, названный в честь отца и отцовского же святого Николаем. В семье Шустовых появился наследник. Ради него уже стоило начинать большое дело, о котором Николай Леонтьевич думал давно.
Первое дело
В Москве второй половины позапрошлого века существовало более трехсот заводов, заводиков и цехов, занимавшихся одним и тем же делом – производством хлебного вина, как тогда называлась обыкновенная водка. Воистину, веселием Руси было есть и наверное долго еще будет питие, а поэтому Шустов-старший, правильно решив, что, поставив на водку, не проиграет, зарегистрировал в 1863 году в Москве компанию – Торговый дом «Шустов с Сыновьями», которая согласно уставу «имела целью производство и продажу дозволенныхъ закономъ спиртныхъ напитковъ». Сыновей к тому времени уже было двое: младшему, Володе, только-только исполнилось 2 года.
Первым предприятием молодой фирмы стал водочный завод, расположившийся в бывшей кузнечной мастерской на Маросейке. Накопленных родителями денег еле хватило на то, чтобы поставить перегонный чан и нанять троих рабочих. Хозяин знал толк в хорошей водке и прекрасно понимал, что если он будет гнать пойло низкого качества, коим была залита тогда вся Россия, то долго его заводику не протянуть. Конечно, свои деньги (и даже с немалым барышом) он все равно бы отыграл, но репутацию фирмы испортил бы навсегда. Поэтому за качеством производимого напитка Николай Леонтьевич следил строго. Так же, как за трезвостью своих рабочих.
Однако на одном только качестве поднять предприятие было нелегко. Рядовой обыватель про новую водку знал крайне мало и предпочитал ей знакомые уже марки. Выходов было два: снижать цену за счет ухудшения качества либо тратить большие деньги на рекламную кампанию. Снижать качество Шустов не хотел, а большими деньгами не располагал. Поэтому им был найден третий путь, оказавшийся вполне успешным.
Через своих знакомых Николай Леонтьевич нашел нескольких студентов, которые за хорошую плату ходили по кабакам и требовали везде подать именно «шустовскую водку». Студентам разрешалось даже немного подебоширить – на сумму не больше 10 рублей. Их заработком был процент от заказов, поступивших на фирму от «окученных» ими предприятий общественного питания и пития. Таким образом, за короткое время все московские кабатчики узнали о существовании весьма недурной и относительно дешевой водки. Дела фирмы пошли в гору, а результатом проведения такой (весьма своеобразной) рекламной кампании стал в 1865 году переезд завода в более просторное помещение на Мясницкой улице, где он просуществовал вплоть до 1880 года.
К тому времени у компании «Шустов с Сыновьями» были уже и склады, и собственный магазин в доме предпринимателя Заводова. Да и количество сыновей выросло: видимо, почувствовав вину за большое количество дочерей, природа наградила Николая Леонтьевича и Аграфену Алексеевну еще тремя наследниками – Павлом (1868), Сергеем (1873) и Василием (1875).
В 1880 году московский завод Шустовых переехал в последний раз. Теперь его адрес звучал так: Большая Садовая, дом напротив церкви Святого Ермолая, Пресненской части. В том же году фирма стала постепенно переходить с хлебного вина на различного вида настойки, наливки и ликеры. Еще сам Леонтий Архипович Шустов, бывало, настаивал на водке разные травы и ягоды. Он знал великое множество рецептов таких настоек и свои секреты передал старшему сыну, Николаю, а тот пустил их в дело. И в наше время многим знакомы такие напитки, как «Зубровка», «Спотыкач», «Рижский бальзам», «Запеканка», «Нектарин», «Рябина на коньяке». Все эти наливки и настойки вот уже более ста лет выпускаются на основе рецептов и технологий, запатентованных в свое время Николаем Леонтьевичем Шустовым. Более того, «Рябина на коньяке», или просто «Рябиновая», считалась фирменным напитком Торгового дома. Ее бутылки вытянутой конусообразной формы украшали витрины всех шустовских магазинов, а их к концу XIX века было (как по Москве, так и вообще по Руси) уже множество, причем оформляли витрины везде одинаково – в центре стояла большая бутыль, в три раза больше, чем обычная, а вокруг нее выстраивались шеренги бутылок обычных.
Продажа сопровождалась такой массированной рекламной кампанией, которую Россия еще не видела. Вот самое простое из рекламных объявлений фирмы Шустова.
...
НЕСРАВНЕННАЯ РЯБИНОВАЯ
ВЫ ЗНАЕТЕ, конечно, что рябиновая настойка – излюбленный напитокъ русской публики.
ИМЕЙТЕ ВЪ ВИДУ, что колоссальный успехъ и повсеместное распространенiе ея обязаны помимо вкусовыхъ качествъ превосходному действiю на желудокъ рябины, ускоряющей пищеварительныя процессы.
ЗАПОМНИТЕ, что Несравненная рябиновая Шустова есть въ настоящiй моментъ последнее слово водочнаго производства. Она незаменима по вкусу и качеству.
НЕ ЗАБУДЬТЕ ЖЕ 6 рюмокъ Несравненной рябиновой Шустова при каждомъ завтраке, обеде и ужине: Вы получите одновременно и удовольствiе, и пользу.
До Шустова рекламодатели обращались к обществу как просители, Шустов же учил сыновей требовать. «Покупатель нам не друг, – внушал он своим детям, – он нам слуга и хозяин. Как слугу мы должны научить его покупать то, что выгодно нам, а как хозяина должны научить требовать в магазинах, чтобы им продали то, что нам выгодно. Поэтому лучшей рекламой будет написать не “спрашивайте в магазинах наливки Шустова”, а “требуйте везде шустовские наливки”».
Такая рекламная формула, созданная в конце XIX века, просуществовала почти сто лет. Даже в послевоенном СССР можно было встретить плакаты с надписью «Требуйте во всех магазинах папиросы “Новость”». Убила ее только эпоха повсеместного дефицита, когда чего-нибудь требовать было не просто бесполезно, но и опасно.
Однако тогда времена были другими, и покупатели смело требовали, а продавцы покорно заказывали шустовские водки, наливки, настойки и ликеры.
В конце 1880-х фирма Шустова совершенно прекратила выпуск хлебного вина и полностью перешла на наливки и ликеры. Предпринимательское чутье Николая Леонтьевича сработало безошибочно: вскоре царское правительство ввело государственную монополию на производство водки. Наливки давали неплохой доход, но все равно это для настоящего предпринимателя было мелко. Надо было срочно искать новые точки приложения сил и капиталов.
Король пиара
«Земля здесь дает обильный урожай, в частности, превосходное вино, – писал в XVII веке посетивший Армению французский купец Шарден. – По преданию, первую виноградную лозу в Ереване посадил своими руками еще патриарх Ной. Именно здесь жил Ной до потопа, да и после него, когда спустился с горы Арарат, где остановился его ковчег».
Впервые коньяк в Армении был произведен в 1887 году, когда купец первой гильдии Николай Таиров (Таирян) построил на месте старой Ереванской крепости первый в России коньячный завод. Он состоял из каменного одноэтажного здания для перегонного аппарата, 217 карасов для хранения вина общей емкостью 12 000 ведер и шести дубовых чанов по 150–200 ведер. Новое производство просуществовало до 1899 года, однако Таирову так и не удалось наладить сбыт своей продукции – несмотря на отменное качество напитка, люди не покупали дешевые армянские коньяки, предпочитая им дорогие французские. Практически разорившись на своем, как он думал, удачном коммерческом предприятии, Таиров в конце концов заложил завод в Тифлисском банке.
К тому времени в фирме Шустова произошли существенные изменения. Компании было уже тесно в рамках Торгового дома, и в 1896 году она была преобразована в паевое товарищество с капиталом в 1 000 000 рублей. Во главе товарищества встал старший сын Николая Леонтьевича – Николай Николаевич. Сам Николай Леонтьевич к тому времени был уже тяжело болен. Через два года он умер и был похоронен на кладбище при Александровском женском монастыре.
Перед смертью он сказал старшему сыну: «Николай, я много добра оставил вам в наследство. Но самое главное, я оставил вам имя, которое стоит сейчас больше, чем вся наша фирма. В нашу фамилию я вложил свой труд, и теперь она уже только одна может приносить хороший доход. Вы только ее не попортите. Это делать имя трудно, а испортить его ой как легко».
К концу века в состав правления «Торгово-промышленного товарищества “Н. Л. Шустовъ съ Сыновьями”» входили Николай Николаевич, Павел Николаевич, Сергей Николаевич и Василий Николаевич Шустовы (Владимир умер в 1883 году). После смерти отца братья не передрались из-за наследства, а дружно взялись за дело дальнейшей раскрутки фирмы. Они были до того хваткими и до того твердо стояли друг за друга, что получили в народе прозвище «американцы».
Первым и, безусловно, самым успешным предприятием Николая Николаевича Шустова на посту главы товарищества была покупка в 1899 году за 50 000 рублей заложенного Таировым коньячного завода.
Чтобы не повторить ошибку прежнего хозяина, братья решили наладить сбыт новой продукции, для чего повели массированную рекламную кампанию.
Николай Николаевич, помня пример отца, лично отобрал два десятка молодых юношей из хороших семей, положил им хорошую зарплату и на свои деньги послал в Европу и в Америку. В обязанности этих секретных шустовских агентов входило не менее чем два раза в день заходить с дамой в какой-нибудь шикарный ресторан, заказывать великолепный стол, а когда сервировка подходила к концу, просить обязательно принести «бутылочку шустовского коньячка». В ответ на заявление официанта о том, что про такую марку здесь никто и слыхом не слыхивал, молодой человек удивленно поднимал брови и, делая вид, что не верит своим ушам, переспрашивал: «Как, у вас нет шустовского коньяка, самого лучшего коньяка в мире?» Получив утвердительный ответ, он поднимался, извинялся перед дамой за то, что привел ее в эту «забегаловку», полностью расплачивался по счету, хотя не притрагивался ни к чему, и, пообещав, что никогда впредь ноги его здесь не будет, покидал заведение. Стоит ли говорить о том, что уже спустя месяц после начала акции все крупные западные рестораны, а вслед за ними и рестораны помельче, в спешном порядке стали заказывать странную марку из России. Пошла она весьма хорошо.
Но это на Западе. Что касается России, то тут по агрессивности рекламы с шустовским коньяком не мог тягаться никто. Все газеты и журналы пестрили объявлениями....
ЗАЧЕМ платить втрое дороже за заграничный коньякъ, когда можно съ пользою употреблять русскiй, дешевый, совершенно натуральный и прекрасно выдержанный
КАВКАЗСКIЙ И КРЫМСКIЙ КОНЬЯКИ торговаго дома Н. Л. Шустова въ Москве.
В разделе поэзии то там, то тут проскакивали такие вирши.
Жена мне говорит с упреком:
– Вы, все мужчины, не верны,
Убеждена, что в целом свете
Нет необманутой жены.
– Мой друг, на это есть причины,
Все в мире жаждет перемен.
Будь жены коньяком Шустова,
Тогда бы не было измен!
Или так, в подражание Бальмонту.
Хочу быть дерзким, хочу быть смелым,
Амуру гимны хочу слагать,
Хочу, чтоб Бахус, с бокалом пенным
Стал при невзгоде мне помогать.
Хочу быть дерзким, хочу быть смелым,
И, предрассудкам наперекор,
Вновь оживая душой и телом,
Коньяк пить буду я с этих пор.
С 38-ю статьей устава
Пусть попаду я порой впросак,
Все же красива моя забава —
Шустовский буду я пить коньяк.
В разделе загадок печатали произведения под названием «Что такое?».
Что такое? Золотистый
Цвет приятный, нежный вкус,
Жизнерадостно-искристый
И полезный всем к тому-с!
Дух упавший поднимает,
И о нем в России всяк
С наслаждением мечтает…
– Знаю! – …
На обороте помещалась отгадка: шустовский коньяк.
В разделе «Анекдоты» часто рассказывали истории, по-всякому обыгрывающие тот же напиток....
Закон инерции
– Папа, не можешь ли ты мне указать примеры закона инерции?
– Лучший пример в этом случае шустовский коньяк. Если, положим, ты выпиваешь одну рюмку, то со следующей уже дело устанавливается само собою по инерции.
Все это печаталось не в какой-нибудь бульварной прессе, а в главных печатных органах. Многие годы на обложке самого читаемого в России журнала «Нива» помещалась реклама шустовского коньяка – прямо под названием журнала.
Популярная в Москве артистка Тамара (фамилию свою она скрывала, что так и осталось для истории загадкой; говорили, будто она была незаконнорожденной дочерью князя Трубецкого), находясь в образе Ларисы («Бесприданница», пьеса Островского), просила подать ей именно «шустовского коньяку», хотя во времена написания пьесы такая марка еще не существовала. За эту невинную историческую ложь она получала ежемесячно 1500 рублей.
Плакаты с фирменным знаком компании – медным колокольчиком и надписью «Коньяки Шустова» – украшали борта пароходов и дирижаблей, таблички с таким же содержанием были прикручены к конным экипажам. Та же надпись была выведена на вагонах конки, а когда на улицы Москвы выбежал первый трамвай, на его крыше красовалась нарядная рекламная шустовская табличка…
Реклама сделала свое дело: уже в начале ХХ века о русском коньяке знала не только Россия, но и заграница. Для того чтобы еще больше укрепить славу своей продукции, Николай Николаевич Шустов в 1900 году инкогнито послал образцы коньяка на выставку в Париж. Жюри, состоявшее из маститых французских дегустаторов, единодушно присудило неизвестному виноделу Гран-при, а узнав, что он не француз, настолько удивилось, что даже в порядке исключения даровало Н. Н. Шустову, единственному в мире иностранному виноделу, привилегию на бутылках со своей продукцией писать не «бренди», как это было положено, а именно «cognac». Больше такого права за историю коньячного производства не удостаивался никто. Всего же «русские коньяки Шустова» получили более трех десятков медалей на выставках в Турине, Нью-Йорке, Милане, Лондоне, Льеже, Глазго, Бордо, Амстердаме, Антверпене, Новом Орлеане.
Что идет в конце начала
После ереванского братья купили коньячный завод в Кишиневе, так что хорошо знакомый всем россиянам «Белый аист» тоже по праву может называться шустовским коньяком. А вообще, к началу XX века фирме «Шустов с Сыновьями» принадлежали: водочный и ликерный завод в Москве с 250 рабочими, коньячный завод в Ереване (тогда – Эривань) с 25 рабочими, коньячный завод в Кишиневе с 20 рабочими, виноградники в Кюрдамире, коньячные и ликероводочные склады в Москве, Варшаве и Кюрдамире. Товарищество имело отделения в Петербурге, Нижнем Новгороде, Вильно, Одессе, Смоленске, а также в Лондоне и Париже, куда ежегодно поставлялось несколько тысяч ящиков «коньяка от Шустова».
В 1912 году товарищество получило высочайшее по тем временам звание «поставщиков двора Его Императорского Величества». Для того чтобы удостоиться такого титула, претендент должен был за восемь лет работы не получить ни одной рекламации на качество своей продукции. К тому времени годовой оборот фирмы составлял огромную для России сумму – 10 000 000 рублей, а ее активы оценивались в 6 000 000 рублей. Только в Москве товарищество занимало территорию в два с половиной квадратных километра, на которой находилось около сорока строений. По производству коньяков товарищество занимало четвертое место в мире, а по производству ликеров и наливок – первое.
1 апреля 1913 года Товарищество с помпой отметило свое пятидесятилетие. Коньяки и вина лились рекой, служащим компании было выделено 60 000 рублей в качестве премии. И никто не мог даже подумать, что этот год будет последним удачным годом шустовской империи.
В 1914 году, после начала Первой мировой войны, Государственная дума объявила в России «сухой закон». Все шустовские предприятия были законсервированы. Как тогда считали, временно. В отчете по акцизным сборам за 1915 год значилось: «По Эриванской губернии действующих коньячных заводов нет, недействующих – 14».
В 1917 году молодое большевистское правительство одним из своих декретов национализировало имущество фирмы. Николай Николаевич Шустов, глава фирмы, потомственный почетный гражданин города Москвы, гласный Московской городской думы, выборный московского купеческого сословия и Московского биржевого общества, член Русского технического общества, почетный член Русского спортивного кружка, член совета Русского гимнастического общества, член правления Благотворительного общества при городской больнице Святого Владимира и почетный член Московского отделения Попечительства императрицы Марии Александровны о слепых, много лет возглавлявший Пресненское попечительство о бедных, не дожил до этого момента. Умер 19 января 1917 года. В завещании он отписал свой дом (Большая Грузинская, 9) Пресненскому попечительству для создания в нем богадельни, яслей, народной столовой и вечерних классов для рабочих.
Оставшиеся братья всеми силами старались вернуть хоть часть принадлежавшего им имущества. С большевиками вести переговоры было бесполезно, и они обратились к правительству Армении с требованием вернуть коньячный завод в Ереване, но в ответ получили категорический отказ. Тогда, для того чтобы получить хоть какую-то компенсацию, братья пошли на крайний шаг – они переработали на коньяк считавшийся ранее неприкосновенным драгоценный запас коньячных спиртов еще «таировской» выдержки.
О послереволюционном периоде жизни братьев Шустовых известно крайне мало. Достоверно известно только то, что они не уехали за границу. Сергей Николаевич работал в Центросоюзе. В 1927 году вышла его книга «Виноградные вина, коньяки, водки и минеральные воды». И сейчас в России живет много потомков Шустова, одним из которых был прекрасный советский актер Зиновий Яковлевич Гердт.
В советские времена фамилия Шустовых официально упоминалась только в личной переписке Черчилля. Черчилль, который, как известно, всем напиткам предпочитал армянский коньяк, не упускал случая подразнить советскую власть, упорно заказывая себе шустовский. В год Черчиллю отправляли по 400 бутылок, из расчета одна бутылка в день, а остальное – для гостей. Коньяк для него в самом деле брали из особой бочки, заложенной на ереванском заводе еще Шустовыми. Но во всех сопроводительных документах советская власть упрямо поправляла Черчилля: «бывший шустовский».
Помимо бизнеса Шустовы широко занимались благотворительностью. Вот цитата из газеты «Эриванские объявления»: «В. Н. Шустов и Ко», имея в виду, что город ищет подходящее место для постройки здания городской больницы, принесли в дар городу принадлежащий им участок земли, находящийся на Астафьевской улице, выше здания учительской семинарии, с тем чтобы город в продолжение трех лет построил там здание для городской больницы, в противном случае участок этот опять становится собственностью Товарищества. Конечно, последнее условие выговорено, как высказывался Василий Николаевич, лишь для того, чтобы город поспешил c постройкой здания. Город, приняв дар, выразил Товариществу благодарность и учредил в больнице навсегда одну бесплатную кровать имени В. Н. Шустова«.
Во время Первой мировой войны братья построили «непрофильный» завод по производству средств химической и бактериологической защиты. В Москве почти все члены семейного предприятия были удостоены звания «почетного гражданина».
В постперестроечное время Группа предприятий «ОСТ» приобрела права на торговую марку «Шустовъ» у наследников достояния Николая Леонтьевича Шустова.
Вложения
__________________
Дайте мне еще шампан бокальского))))
Человеком Лев Романович, конечно, был незаурядным. Многое успел сделать, многое пережил.
На работу в прокуратуру после Гражданской войны его, семнадцатилетнего студента литинститута, просто мобилизовали по комсомольской путевке только потому, что там некому было работать. И он, пылкий провинциальный юноша, мечтающий о литературной славе в столице, без всякой подготовки становится следователем, получает право арестовывать людей, отдавать их под суд, распоряжаться судьбами человеческими. И одновременно сталкивается с самыми темными и грязными сторонами жизни, с пороками и жестокостью, превосходящей порой все фантазии, доступные молодому человеку. И все это в условиях "обострения классовой борьбы", когда любые собственные промахи и даже проступки ничего не стоит оправдать "классовым чутьем" и "революционным сознанием".
И в этой ситуации сообразительный, умеющий мыслить и сопоставлять факты Шейнин, скорострельно закончивший юрфак МГУ, становится настоящим профессионалом следствия. Это замечают и достаточно быстро назначают следователем по особо важным делам. Мало того, он не забывает о литературных пристрастиях и начинает публиковать в журналах рассказы, написанные на основе тех конкретных дел, которые он вел. Уже через несколько лет появляется ставшая знаменитой книга "Записки следователя". Было ему тогда 24 года. А спустя год Шейнин пишет... учебник по криминалистике.
Его жизнь складывается на редкость удачно - карьера, литературная слава... Чего еще желать? Но у каждого времени свои законы. В 1934 году его привлекают для участия в расследовании убийства Кирова. Шейнин становится помощником Прокурора СССР Вышинского, он работает на всех процессах того времени, участвует в разоблачении бесчисленных "врагов народа", руководствуясь порой совсем не теми методами следствия, которые сам описывал в учебнике криминалистики. Это, надо полагать, спасло его самого от участи многих прокуроров, немалая часть которых в те годы тоже попала под каток репрессий. Именно тогда он понял, что есть вещи, о которых ему лучше не говорить никому и никогда. Тем более что и сам он в 1936 году был арестован, его подержали недолгое время в лагере на Колыме, а потом оправдали и вернули на службу. Это было суровое назидание, которое он запомнил на всю жизнь.
Шейнин возглавил следственный отдел Прокуратуры Союза ССР в 1935 году и руководил им более 12 лет. Он вел тогда жизнь баловня судьбы. Получал награды, выпускал книги, по его пьесам и сценариям ставили спектакли и фильмы. Одновременно раскрывал громкие уголовные дела, сажал в тюрьмы людей, устраивал по ночам допросы с пристрастием.
Жил он широко и роскошно, сполна пользовался всеми благами, которые ему предоставляли служба в прокуратуре и литературные занятия. Имел машину, великолепную двухэтажную дачу в Серебряном бору, был женат, но это не мешало ему заводить амурные связи. Как говорили про таких, был жизнелюб.
Из Нюрнберга Шейнин возвращается триумфатором. Работа на высоком посту в прокуратуре, книги, фильмы, Сталинская премия за фильм "Встреча на Эльбе", слава... Он не отказывал себе ни в чем. Один из приятелей сказал как-то, что Шейнин вел распутный образ жизни и делал это с таким цинизмом, что все выглядело, как "домашний публичный дом". Шейнин отрезал: "Я сожительствовал с рядом женщин, но в публичный дом свою квартиру не превращал".
В послевоенные годы среди московских интеллектуалов была популярна такая стихотворная байка: "На берегах литературы пасутся мирно братья Туры, и с ними, заводя амуры, Лев Шейнин из прокуратуры".
Однако жизнь в это время закручивает сюжет, который даже он, мастер драматургических ходов, не мог предусмотреть. Его нюрнбергский знакомый Лихачёв становится заместителем начальника Следственной части по особо важным делам МГБ СССР и начинает заниматься делом Еврейского антифашистского комитета, намечая возможные жертвы. В 1949 году Шейнина неожиданно освободили от должности, не объяснив причин. Сказали, что назначат директором Института криминалистики, но...
Шейнин не считал возможным предать гласности тайны былых времен даже в ту пору, когда был к небу ближе, чем к земле. Он все равно молчал. Но и пружину молчания время от времени история приводит в движение…
Не назначили. Знак был, что и говорить, плохой. Шейнин сидел дома, выжидал, особенно не высвечивался, но при случае всегда "зондировал" почву. Он догадывался, что освобождением от должности дело не закончится. На одной из вечеринок подвыпивший сотрудник органов сболтнул: "Эх, Лева, Лева, старый уголовник!.. Умная у тебя башка, а все же мы за тебя взялись..." Через несколько лет сам он объяснит такой неожиданный поворот своей замечательной карьеры только одним словом: "Михоэлс..."
Это очень походило на правду. Накануне увольнения Шейнин был командирован в Минск в связи с загадочной гибелью знаменитого артиста Михоэлса. Для многоопытного Шейнина не представило никакого труда установить, что никакой автомобильной аварии, о которой официально было объявлено, не произошло, а имело место подготовленное убийство, следы которого вели куда-то очень высоко... Видимо, от авторитетного следователя ожидали, что он подтвердит факт случайной гибели Михоэлса. Но факты подсказывали Шейнину другую версию, и его немедленно отстранили от дела, а вскоре и уволили. И дело было не только в Михоэлсе. Тогда уже раскручивался так называемый "еврейский вопрос". Нужны были "заговорщики", которые могли сойти за организаторов заговора. Шейнин был для Лихачева находкой. Прокурорский работник, литератор, имевший обширные связи, особенно в еврейской среде, как нельзя лучше подходил на активную роль . К тому же было известно, что Шейнин, осторожный и хитрый, обладавший удивительной изворотливостью был очень боязлив. Многие его знакомые знали, что он панически боялся допросов с пристрастием и признавался, что он их не выдержит. После истории с Михоэлсом его никто из высокопоставленных знакомых не мог защитить.
Шейнина арестовали 19 октября 1951 года. Прокуратура даже не пыталась вступиться за своего бывшего сотрудника, отдавшего следственной работе более 27 лет жизни. Маховик был запущен с такой силой, что все попытки были бы бесполезны. Летели головы и поважнее...
Шейнина арестовали 19 октября 1951 года. Прокуратура даже не пыталась вступиться за своего бывшего сотрудника, отдавшего следственной работе более 27 лет жизни. Маховик был запущен с такой силой, что все попытки были бы бесполезны. Летели головы и поважнее...
Шейнин связывал свой арест с происками главы МГБ Абакумова. Когда в январе 1949 года сгорела дача Ворошилова, Шейнин занимался расследованием. Была установлена халатность органов госбезопасности, охранявших объект, виновные были отданы под суд. После этого, встретившись с Шейниным, Абакумов обронил: "Все ищешь недостатки в моем хозяйстве, роешься... Ну, старайся, старайся..."
Но думается, такая версия была притянута за уши. Ведь к этому времени Абакумов сам уже сидел в тюрьме и терпел пытки. Его даже одно время поместили в тесный холодный карцер без окон, без притока свежего воздуха, держали на хлебе и воде, включая беспрерывно холодильную установку. Описывая эти зверства в письме на имя Берии и Маленкова, Абакумов просил их только об одном: передать его дело в целях объективного расследования в Прокуратуру СССР.
В рамках дела, возбужденного против Абакумова, был арестован коллега Шейнина - прокурор отдела по надзору за следствием в органах госбезопасности Дорон. От него добились показаний даже на Генерального прокурора СССР . Когда после смерти Сталина бедолага был освобождён, он признался, что били его "с оттяжкой" металлической пряжкой по обнаженным ягодицам, приговаривая: "Вот тебе материальное право, а вот тебе процессуальное право".
В постановлении на арест Шейнина указывалось: "… изобличается в том, что будучи антисоветски настроен, проводил подрывную работу против ВКП(б) и Советского государства. Как установлено показаниями разоблаченных особо опасных государственных преступников, Шейнин находился с ними во вражеской связи и как сообщник совершил преступления, направленные против партии и Советского правительства".
Почему-то дело Шейнина "тянулось" два года, хотя другие, куда более сложные и запутанные, заканчивались быстро. Видимо, "умная голова" умел тянуть время. Профессионал, он тонко чувствовал, чего от него хотят, высчитывал, пытался угадать по течению допросов, как меняется политика на самом верху.
Делом занимались в разное время семь старших следователей Следственной части по особо важным делам МГБ СССР. Его допрашивали не менее 250 раз, большей частью ночью, как правило, допросы начинались в 9-10 часов вечера и заканчивались далеко за полночь. Более года держали в одиночке, иногда в наказание "за провинности" лишали прогулок, книг, передач, во время допросов шантажировали, оскорбляли, грозили побоями. Однажды его даже заковали в наручники и не снимали их в течение шести дней. Все это довело Шейнина до такого состояния, что к концу следствия, по собственному признанию, запас его "нравственных и физических сил был исчерпан". Были периоды, когда его силы окончательно покидали, и он в эмгэбэшной одиночке ощущал холодное дыхание смерти и слышал, как в ночной тишине, она ему приговор читала.
Протоколы его допросов я внимательно изучал. Что и говорить - это тяжелое занятие. Наводящее на невеселые мысли.
В первый год ведения дела следователи усиленно "раскручивали" так называемый "еврейский заговор". На этом этапе Шейнин давал показания охотно и подробно, "выдавал" всех и вся. Он говорил о своих "националистических" беседах с самыми известными деятелями советской культуры и искусства. "Закладывал" он и своих бывших сослуживцев по прокуратуре. Кстати, и того же Бориса Ефимова тоже присовокупил к числу заговорщиков. Он с готовностью поведал о своих "националистических" беседах с Эренбургом, братьями Тур, Штейном, Кроном, Роммом, Рыбаком и многими другими известными деятелями культуры.
Вот только один отрывок из его показаний об Эренбурге. "Эренбург говорил, что в СССР миазмы антисемитизма дают обильные всходы и что партийные и советские органы не только не ведут с этим должную борьбу, но, напротив, в ряде случаев сами насаждают антисемитизм..."
Следователи, видя его готовность, требовали показаний на Утесова, Блантера, Дунаевского, и даже на Вышинского, руководившего знаменитыми процессами 30-х годов... На Вышинского Шейнин показаний не дал, но вот своих сослуживцев не пожалел. Так на вопрос следователя: "Вы все рассказали о своей вражеской работе против Советского государства?", последовал ответ: "Нет, не все. Мне нужно еще дополнить свои показания в отношении преступной связи с работниками Прокуратуры СССР Альтшуллером и Рогинским". Называл он и многих других лиц, например, прокурора Дорона, профессоров Швейцера, Шифмана, Трайнина...Причем "шил" Шейнин к заговорам даже тех, о ком его и не спрашивали.
Такой была его тактика, всячески демонстрировать готовность сотрудничать со следствием. А стратегия была одна - выжить, избежать пыток. Ради этого он готов был выложить любые подробности из личной жизни своих знакомых, включая самые интимные. Рассказывая об одной женщине, помощнике прокурора, описал, какие предметы женского туалета оставались в кабинете после ее визита к начальнику.
Через какое-то время "еврейский вопрос" стал терять актуальность, и следователи принялись усиленно "превращать" Шейнина в шпиона. Пошли вопросы о связях с заграницей. Однако здесь Шейнин держался стойко. Он начисто отрицал свою вину в шпионаже или измене Родине. Одновременно писал заявления на имя первых лиц государства. Вот такие:
"У меня нет чувства обиды за свой арест, несмотря на перенесенные физические и нравственные страдания. Скажу больше: тюрьма помогла мне многое осознать и переоценить. И если мне вернут свободу, этот процесс нравственного очищения и глубокого самоанализа даст мне как писателю очень многое. Слишком легко мне раньше удавалась жизнь".
Что тут скажешь?
После смерти Сталина, когда многие дела стали прекращаться, Шейнина держали в тюрьме еще более восьми месяцев. Он не мог не видеть, как меняется ситуация, узнал, что его личный враг Лихачев арестован, и резко изменил свои показания, многое из того, о чем говорил, стал отрицать. Кстати, Лихачёв в декабре 1954 года вместе с другими руководителями МГБ СССР за допущенные злоупотребления будет осужден и расстрелян.
21 ноября 1953 года дело Шейнина было прекращено, его освободили. И он этому очень радовался. Радовался ещё и тому, что далёкое эхо теперь, как ему казалось, невозвратных лет уже отголосило над его головой и его угрюмой страной. Как-то он зашел в Верховный Суд. Председатель суда Анатолий Антонович Волин, увидев его в коридоре, пригласил к себе в кабинет. Спросил:
- Ну что, тебе там крепко досталось?
-Да нет, - спокойно ответил Шейнин.
- Говорили, что ты признался еще в машине, когда тебя везли на Лубянку.
- Нет, все было не так, - коротко ответил Шейнин и сменил тему.
Была у Шейнина памятная встреча и в родной прокуратуре, где ему и его коллеге Дорону вернули партийные билеты, хранившиеся там после ареста. Это было единственное, что можно было тогда сделать. Как сказал снятый в то же время с работы Генеральный прокурор Г.Н. Сафонов, "где начинался порог МГБ, там заканчивался прокурорский надзор". Впрочем, и сам Шейнин знал это не хуже. Он знал систему, в которой прошла его жизнь, которой он служил, и потому никогда и ничего не любил вспоминать из прошлого .Ведь многие тайны, в которые он был посвящен, были не только тайнами времени и системы, но и его собственными, глубоко личными тайнами.
В последние годы своей жизни Шейнин работал заместителем главного редактора журнала "Знамя", затем редактором на киностудии Мосфильм, принимал активное участие в создании знаменитого сериала "Следствие ведут знатоки". По его сценариям в это время были сняты фильмы "Ночной патруль", "Цепная реакция", "Игра без правил", поставлена пьеса "Тяжкое обвинение". Завершена трилогия "Военная тайна".
Я открыл книгу: "Дорогой Марк! - твердым почерком писал Шейнин - Мы рядом прошли долгую и сложную жизнь. На старости уже нет времени менять друзей, и к тому же лучше старых не найдешь… 6/IX 66. Ваш Лева".
Через шесть месяцев его не стало. Он ушёл в мир иной после обширного инфаркта, хотя считал, что сердце у него абсолютно здорово и всегда боялся умереть от рака.
Льва Шейнина нет в этом мире более сорока лет, и мало кто сейчас вспоминает о его былых делах, а вот книги его всё издаются. И имя его у абсолютного большинства поклонников ассоциируется исключительно с творчеством. С той деятельностью, которая, по признанию самого Шейнина, лечила ему душу и помогала жить. "Только в творчестве - говорил выдающийся русский юрист и писатель Анатолий Федорович Кони, - есть радость - всё остальное прах и суета".
Вложения
__________________
Дайте мне еще шампан бокальского))))
Дэниэл Хоуп.
Хиты галантного века
Скорее пост для жителей Санкт Петербурга и тех кто прилетит туда в ноябре
В рамках I Международного скрипичного фестиваля в Санкт петербурге пройдет необычный концерт, на котором прозвучат хиты галантного века.
Дэниэл Хоуп – британский скрипач, исполняющий поп-музыку XVI-XVIII столетий. Музыкант оживляет мелодии, которые когда-то звучали в каждой таверне.
Исполнение Хоупа не дает ощущение «нафталина», но и «глумление над классикой» отсутствует - игра звучит гармонично.
Кстати, музыкант играет на раритетной скрипе Гварнери "Ex-Lipin'ski" 1742 года!
Немного о композиторах, чьи мелодии прозвучат на концерте:
Георг Филипп Телеман (Georg Philipp Telemann; 1681 - 1767)
Немецкий композитор, который жил и работал в Гамбурге. Свой успех он объяснял упорным трудом. Его правилом в работе было:
Nil sine magno
Vita labore dedit mortalibus.
(Жизнь ничего не дала смертным без большого труда.)
«У меня было лишь желание показать тем, кто хочет изучать музыку, что в этой неисчерпаемой науке далеко не уйдешь без упорных усилий...»
Первую оперу Телеман написал в 12 лет и даже сыграл одну из ролей в постановке. Однако бюргерская родня юного композитора оказалась против такого занятия. Телеман с грустью вспоминал:
«О! Но какую грозу я навлек себе на голову этой своей оперой. Враги музыки толпами приходили к моей матери и расписали ей, что из меня выйдет шарлатан, канатный плясун, бродячий актер, савояр с сурком и т. п., если мне не запретят заниматься музыкой. Сказано—сделано: у меня отняли мои ноты, инструменты, а с ними вместе и половину моей жизни».
Мальчика отправили в закрытую школу маленького городка в горах - изучать геометрию. Однако музыкальная судьба не оставила его. Внезапно заболел композитор, который должен был написать музыку к празднику. Телеман предложил свои мелодии, которые понравились директору школы.
После концерта, которым Телеман дирижировал сам, благодарные учителя и ученики несли его на руках. Директор позволил молодому композитору продолжить музыкальные занятия, здраво рассудив, что музыка ничем не противоречит науке.
Так продолжился путь Телемана-композитора, труды которого оценили современники.
Завистникам композитор отвечал «Я могу засвидетельствовать перед целым миром, что, кроме законного самолюбия, которое должен иметь каждый, у меня нет никакой глупой гордости. Все те, кто меня знают, подтвердят это. Если я много говорю о моей работе, то не для самовозвеличения: ведь по всеобщему закону ничего нельзя достигнуть без труда...»
Помимо музыкальных произведений, Телеман написал печальную биографическую поэму о своей умершей жене, которую очень любил. «Поэтические мысли, которыми хотел почтить прах своей всем сердцем любимой Луизы ее осиротевший муж, Георг Филипп Телеман, 1711 год»
«Итак, я увидел тебя мертвой, возлюбленная моя! Неужто мне еще возможно дышать?...» - пишет музыкант о своей скорби. Она говорила: «Возлюбленный мой, дорогой мой Телеман, прошу тебя всей душой, прости, если я когда-либо заставляла тебя страдать». Она с трогательной нежностью уверяла в своей любви. Вместо ответа я горько плакал...»
«…Что же теперь сказать? Если я скажу: „Небо давило меня, воздух душил, в ушах словно шумела буря, черное облако застилало глаза, мои руки и сердце дрожали, как листья, ноги отказывались меня держать... Описав все это, коснусь ли я, хотя бы поверхностно, моего горя? — Довольно! Никто не может узнать, чем была эта скорбь, кроме того, кто сам испытал ее"».
«Mein Engel, gute Nacht!» («Мой ангел, доброй ночи!») – заканчивается поэма.
Телеман усердно работал до последнего дня жизни.
Исследователь Ромен Роллан пишет о трудолюбии композитора: «Его наиболее сильные музыкальные сочинения относятся к последним годам его жизни, когда ему было более восьмидесяти лет. В 1767 году — в год своей смерти — он еще издавал одну теоретическую работу и писал новые «Страсти». Он умер в Гамбурге 25 июня 1767 года, обремененный годами и славой. Ему было более восьмидесяти шести лет».
Немецкий композитор, творчество которого в основном связано с органной музыкой. Его сочинения звучали и в храмах, и в тавернах.
Он служил придворным органистом в в Эйзенах, но через год ему пришлось оставить должность. Умер брат его покровителя, при дворе был объявлен траур, а музыканты уволены. Композитору приходилось менять города и покровителей.
Из биографии композитора известен трагичный эпизод - в 1683 году во время чумы он потерял жену Барбару Гамлер и малолетнего сына. Второй женой музыканта стала Юдифь Дроммер, в браке родились трое сыновей и две дочери. Дети композитора тоже были талантливы. Сыновья стали музыкантами, а одна из дочерей – художницей-гравером.
Иоганн Пауль фон Вестхофф (Johann Paul von Westhoff, 1656 – 1705)
Немецкий композитор-скрипач, объездивший с гастролями всю Европу. Также он был профессором словесности в Виттенберге. Музыку Вестхоффа оценил французский король Людовик XIV, и назначил композитору аудиенцию.
К сожалению, работы Вестхоффа долгое время оставались утерянными, и сейчас его труды найдены не полностью.
Георг Фридрих Гендель (George Frideric Handel; 1685 — 1759)
Бетховен говорил о трудах Генделя: «Вот у кого нужно учиться скромными средствами добиваться потрясающих эффектов».
Немцы называют его своим композитором, но англичане возражают – слава Генделю пришла в Англии. Композитор также принял британское подданство. А в музыке Гендель долго придерживался итальянского стиля. Оперы Генделя звучали в лучших театрах Англии.
Ромен Роллан описал портрет Генделя: "Он был полон юмора. У него была «мнимая лукавая простота», заставлявшая хохотать самых серьезных людей, в то время как сам он удерживался от смеха. Никто не умел так хорошо рассказывать разные истории. «Удачная манера говорить о самых обыкновенных вещах иначе, чем принято, придавала им забавный оттенок. Если бы он владел английским языком так же хорошо, как Свифт, его остроты отличались бы таким же изобилием и характером». Но «для того чтобы оценить то, что он говорил, нужно было почти в совершенстве знать четыре языка: английский, французский, итальянский и немецкий, которые он смешивал воедино"
«Эта огромная туша сотрясалась вспышками ярости. Он чертыхался почти в каждой фразе. В оркестре, «когда видели, что начинает раскачиваться его большой белый парик, музыканты принимались дрожать». Когда хор проявлял рассеянность, он имел обыкновение кричать «Chorus!» чудовищным голосом, заставлявшим вздрагивать публику. Даже на репетициях своих ораторий у принца Уэльского в Карлстон Хоузе, когда принц и принцесса не являлись вовремя, он нисколько не старался скрыть свой гнев. А если придворные дамы имели несчастье затеять болтовню во время исполнения, он не только ругался и изрыгал проклятия, но свирепо призывал их к порядку, называя по именам. «Шш! Шш! — шикала тогда принцесса со своим обычным благодушием. — Гендель сердится»
Но сердитым он вовсе не был. «Он был строгим и решительным, — говорит Бёрни, — но совершенно чуждым недоброжелательства. Наиболее резкие проявления его гнева получали такой оригинальный поворот, который в связи с его плохим знанием английского языка делал их просто забавными».
Однако успех Генделя в Англии однажды сменился провалом. Пародия на творчество композитора «Опера нищих» насмешила публику. Гендель покинул Англию, он отправился в Италию, где продолжил свои музыкальные эксперименты. Начинается новый творческий этап, придирчивая британская публика снова отдает предпочтение сочинениям Генделя. Музыкант особое внимание уделяет духовной музыке и библейским сюжетам.
Композитор не оставил любимый труд, даже когда ослеп после болезни. Он исполнял на органе свои произведения.
Ромен Роллан писал о Генделе: «Всю свою жизнь он сохранял удивительную свободу. Он ненавидел всякие цепи и пребывал вне официальных обязанностей: нельзя ведь причислить к ним его титул учителя принцесс; больших придворных музыкальных должностей и крупных пенсий ему никогда не предоставляли даже после того, как он перешел в английское подданство; бок о бок с ним их удостаивались посредственные композиторы). Он не старался угодничать перед ними; о своих английских коллегах он говорил с презрительным сарказмом. По-видимому, малообразованный вне музыки), он относился с пренебрежением к академиям и академическим музыкантам. Он не стал оксфордским доктором, хотя ему и предлагали этот титул. Ему приписывают следующие слова:
«Как, черт возьми, мне пришлось бы потратить свои деньги, чтобы сравняться с этими идиотами? Да никогда в жизни!».
Сайт Международного скрипичного фестиваля
Вложения
__________________
Дайте мне еще шампан бокальского))))
Роман Мэри Шелли "Франкенштейн, или Современный Прометей", над которым она начала работу на Женевском озере в компании Перси Шелли и лорда Байрона в мае 1816 г., был опубликован анонимно в 1818 г. Под собственным именем писательница опубликовала "Франкенштейна…" только в 1831 году.
Известно, и в первую очередь по воспоминаниям самой Шелли, что идея новеллы, позднее выросшей в роман, родилась из научных и философских дискуссий, которые они вели в гостях у Байрона. Особенно их увлекли изыскания философа и поэта Эразма Дарвина (деда эволюциониста Чарльза Дарвина и антрополога Фрэнсиса Гальтона), а также опыты с гальванизацией, что в то время означало воздействие электрическим током на мертвый организм по методу итальянского профессора Луиджи Гальвани. Эти разговоры и чтение вслух немецких сказок о привидениях натолкнуло Байрона на предложение о том, чтобы каждый из них написал "сверхъестественный" рассказ. Той же ночью Мэри Шелли привиделся Виктор Франкенштейн и его безымянный монстр. Работая потом над "расширенной версией" новеллы, Шелли вспомнила события недавнего прошлого.
Эта история началась в 1802 г., когда в начале декабря некий Джордж Форстер совершил жестокое преступление. Он убил свою жену и малолетнюю дочь, утопив их в канале Паддингтон. И хотя существуют сомнения в его виновности, жюри присяжных признали Форстера ответственным за преступление, а суд в Олд Бейли приговорил к смертной казни. Но сегодня нас интересуют не обстоятельства жизни и преступления Джорджа Форстера, а его смерть и, главным образом, события, последовавшие за ней.
Итак, Форстер был повешен при большом стечении народа в тюремном дворе Ньюгейтской тюрьмы 18 января 1803 года. Сразу после этого "на сцене" появляется синьор Джованни Альдини. Он купил труп повешенного, чтобы произвести научный эксперимент и удивить публику.
Итальянский профессор физики Альдини был племянником другого знаменитого профессора в области анатомии Луиджи Гальвани, который обнаружил, что воздействие электрических разрядов способно "оживить" лягушку, заставить ее мышцы двигаться. У многих возник вопрос: а что же произойдет, если воздействовать аналогичным способом на труп человека? И первым, кто решился дать ответ на этот вопрос, стал Альдини.
Научные интересы итальянца простирались от изучения гальванизма и его медицинского применения, до возведения маяков и экспериментов по "сохранению человеческой жизни от разрушения в результате пожара". Но 18 января 1803 г. состоялась "презентация", сама по себе оставившая след в истории, но также благодаря которой мы сегодня можем наслаждаться поистине бессмертным произведением Мэри Шелли и множеством вариаций на его тему.
Альдини подсоединял полюса 120-вольтного аккумулятора к телу казненного Форстера. Когда он вводил электроды в рот и ухо трупа, челюсти мертвого человека начинали двигаться, а лицо корчилось в гримасах. Левый глаз открывался и смотрел на своего мучителя. Один из очевидцев описывал увиденное так: "Восстановилось тяжелое конвульсивное дыхание; глаза вновь открылись, губы зашевелились и лицо убийцы, не подчиняясь больше никакому управляющему инстинкту, стало корчить такие странные гримасы, что один из ассистентов лишился от ужаса чувств и на протяжении нескольких дней страдал настоящим умственным расстройством".
Газета "Лондон Таймс" писала: "Несведущей части публики могло показаться, что несчастный вот-вот оживет". Впрочем, вестник ньюгейтской тюрьмы с известной долей черного юмора сообщал: будь это так, Форстера тут же повесили бы снова, так как приговор беспрекословен – "повесить за шею, пока не наступит смерть".
Разумеется, опыты Гальвани и Альдини выходили далеко за рамки развлечения толпы. Они полагали, что эксперименты с электричеством в конечном итоге приведут к оживлению умерших. Расхождения между главными научными оппонентами, Гальвани и Вольта, заключались только в одном: первый полагал, что мышцы являются своего рода батареями, в которых накапливается электричество, постоянно направляемое мозгом по нервам. Электрический ток, пропущенный через тело, порождает "животное электричество". Второй считал, что при прохождении тока через тело в клетках организма возникают электрические сигналы, и они начинают взаимодействовать между собой. Альдини развил теоретические изыскания своего дяди и применил их на практике. Одержимый идеей "гальванической реанимации", Альдини был уверен, что недавно утонувших людей, можно вернуть к жизни при помощи электричества.
Но опытов с лягушками, с которыми работал его именитый родственник, Альдини уже было мало. Он перешел на крупный рогатый скот, но главной целью оставались человеческие тела. Хотя достать их удавалось далеко не всегда. И не всегда целиком. В родной Болонье с преступниками обходились сурово – рубили головы и четвертовали. Так что в распоряжении профессора могли оказаться только головы. Зато, какое непередаваемое впечатление производили на зрителей и ассистентов человеческие головы, отделенные от туловищ, которые Альдини заставлял улыбаться, плакать, воспроизводить гримасы боли или удовольствия. Не менее эффектны были эксперименты и с обезглавленными туловищами –их грудь вздымалась, когда профессор производил свои манипуляции. Лишенные голов, они будто дышали, а руки были способны даже поднять немалый груз. Со своими представлениями-экспериментами Альдини объездил всю Европу, пока не провел самое известное из них во дворе Ньюгейтской тюрьмы.
При этом использование трупов казненных преступников не было такой уж редкой практикой. Согласно Закону об убийствах (The Murder Act), принятому британским парламентом в 1751 году и отмененном только в 1829-м, за убийство предполагалось дополнительное наказание и "знак позора" помимо собственно смертной казни. Согласно специально обозначенному в приговоре предписанию, тело могло долгое время оставаться на виселице или же не подлежать быстрому захоронению. Публичное вскрытие после смерти также являлось разновидностью дополнительного наказания.
Врачи-хирурги Лондонского королевского колледжа давно пользовались открывшейся возможностью проводить анатомические исследования на телах казненных преступников. Собственно, по их приглашению Альдини и прибыл в Лондон. И остался доволен – ведь тело повешенного Форстера стало первым в его научной и творческой практике, которое он получил не более чем через час после смерти.
Много лет после описанных событий, за Океаном, в 1872 году произошла похожая история. Но этот случай был окрашен узнаваемым американским колоритом. Преступник, приговоренный к смерти, сам завещал свое тело для проведения научного эксперимента по реанимации с использованием электричества. И его можно понять – если нельзя избежать смерти, нужно попытаться воскреснуть.
Некий предприниматель Джон Барклай был повешен в Огайо за то, что проломил череп своему компаньону, поставщику мяса Чарльзу Гарнеру. Не будем вдаваться в подробности заурядного, в общем-то, преступления. Тем более что самое интересное произошло после него и судебного процесса. Обстоятельства дела сложились таким образом, что рассчитывать на снисхождение Барклаю не приходилось. И тогда, будучи человеком не глупым и образованным, он завещал свое тело для последующей реанимации Медицинскому колледжу в Старлинге. А именно – будущему профессору, физику-самоучке и метеорологу Томасу Корвину Менденхоллу.
Забавно, что идеей подсудимого заинтересовались даже судьи Верховного суда штата, где принималось решение по необычной просьбе. Правда, они все же с беспокойством задумывались о правовом статусе Барклая на случай, если дело выгорит. Иметь дело с реанимированным, казненным по приговору суда преступником, им еще не приходилось.
Джона Барклая повесили 4 октября 1872 г. в 11:49, а в 12:23 его тело уже лежало на столе под зондами Менденхолла. Первое воздействие было произведено на позвоночник. Это заставило труп Барклая открыть глаза, а левую руку двигаться. Он сжимал пальцы, будто хотел схватить что-то. Затем, после стимуляции нервов на лице и шее, сокращение лицевых мышц вызвало страшные гримасы мертвеца. Воздействие на диафрагмальный нерв рук и седалищный нерв также добавили инфернальности происходящему, но мертвого не оживили. В конце концов, труп Бларклая оставили в покое, и он был официально признан мертвым.
И все же не стоит недооценивать описанные эксперименты. Благодаря им у нас есть замечательная книга Мэри Шелли и множество ее экранизаций, что само по себе уже не мало, но, как доказала практика, электричество иногда способно вернуть людей к жизни.
Вложения
__________________
Дайте мне еще шампан бокальского))))
Французы поддерживали славу заядлых дуэлянтов до самого последнего времени. Некоторые современные дуэли даже остались запечатленными на кинопленку. Дрались, как водится, из-за дамы, расхождений во взглядах на искусство и политику.
В ноябре 1911 г. сошлись в поединке на шпагах журналисты, Пьер Мортье и Гюстав Тьери. На кону — честь самой мадам Марии Складовской-Кюри.
В 1906 г. муж Кюри погиб под колесами конного экипажа. Вдова долгое время была безутешной. Она не только оказывалась от пенсии, предложенной французским правительством, но даже была готова оставить научные изыскания. Но вскоре 38-летняя вдова обратила внимание на бывшего студента покойного супруга, Поля Ланжевана. Существовала только одна проблема — Ланжеван был женат.
В это же время во французской прессе развернулся громкий скандал, в центре которого оказалась Мария Кюри. Дело в том, что весной 1911 г. Кюри стала первой женщиной — кандидатом Французской Академии Наук. Некоторые ученые не могли стерпеть такого «оскорбления». В газетах Кюри обвиняли в том, что она не совершила никаких открытий. Во всяком случае, она сделала их не самостоятельно, а при помощи покойного мужа или других мужчин. Также часто стало появляться мнение, что ее кандидатуру на присвоение высокого научного звания поддержали в основном ученые-евреи. В результате, завистники могли праздновать победу. Академия пошла на попятную, и звание было присвоено гораздо менее известному ученому Эдуарду Бранли.
Между тем брак Поля Ланжевана трещал по швам, и он подал на развод, дело о котором должно было рассматриваться в суде. И вот здесь мадам Ланжеван, будучи против дележа имущества, нашла переписку мужа с мадам Кюри и продала ее журналисту газеты «Журналь» Фернану Осеру. 4 ноября 1911 г. статья «Любовная история мадам Кюри и профессора Ланжевана» вышла в свет.
Общественное мнение сформировалось таким образом, что женщина-ученая, которая не была француженкой и чьи профессиональные достижения подвергаются сомнению, разрушает образцовую французскую семью с четырьмя детьми. О семейных проблемах Ланжевана, как и о том, что он фактически уже давно не жил со своей женой, даже не упоминалось.
Но сломать мадам Кюри не удалось. Она направила письма во все ведущие французские газеты, в которых предупредила, что за публикацию порочащих ее фальшивых сведений она будет требовать значительные компенсации, чтобы направить их в дальнейшем на научные исследования. Опасаясь судебного преследования журналист Фернан Осер принес Кюри свои извинения. А вскоре из Стокгольма пришло известие о присвоении Марии Кюри второй Нобелевской премии, в этот раз за выделение чистого радия. И хотя последствия скандала давали о себе знать — организаторы церемонии предлагали Кюри не ехать на вручение премии, дабы не смущать короля возможным скандалом — Кюри не только отправилась в Стокгольм за заслуженной наградой, но и вышла из этой истории победителем, правда, роман с Полем Ланжеваном окончился.
На этом фоне и состоялась дуэль между Мортье и Тьери. Работая в разных изданиях, они также по-разному смотрели на обстоятельства дела. Тьери участвовал в критике Кюри и проиграл. Причем не единожды. Его вызывал на дуэль сам Поль Ланжеван. Поединок должен был состояться на пистолетах, но в последний момент благоразумие взяло верх и Тьери отложил оружие, сказав, что не простит себе, если Франция лишится одного из величайших умов, имея в виду своего соперника.
__________________
Дайте мне еще шампан бокальского))))
В феврале 1962 года на Бельведерском дворе в Ватикане группа итальянских рабочих, которые занимались модернизацией систем отопления и охлаждения, обнаружили в земле большую кость. Это была часть огромной челюсти, и поначалу они думали, что обнаружили останки динозавра.
Кость не была окаменевшей. И когда хранитель Ватиканской библиотеки внимательно осмотрел её, он пришёл к выводу, что она принадлежала более современному млекопитающему – слону.
Десятилетиями никто не интересовался тем, как под Ватиканом оказался скелет слона. В 1990-х годах заслуженный историк Смитсоновского института, Сильвио Бедини, решил раскрыть историю слона. В 1997 году он опубликовал большую статью под названием «Слон папы римского», в которой описал результаты своего тщательного исследования, посвящённого слону, жившему на Бельведерском дворе.
Его звали Анноне. Он принадлежал Льву Х, папе римскому, избранному в 1513 году. Анноне был не простым питомцем: он сыграл огромную роль в политике португальской экспансии и внёс свой вклад в Реформацию. Но, прежде всего, Анноне был удивительным животным. В Италии слоны не появлялись со времён падения Римской империи, и каждый житель страны хотел взглянуть на Анноне.
Анноне привезли в Италию зимой 1514 года. По пути в Рим он оставил после себя полосу разрушений. Анноне был небольшим слоном, однако он очень медленно передвигался, особенно по плохим итальянским дорогам, которые ранили его ноги. Куда бы Анноне ни пошёл, все хотели посмотреть на него. Люди топтали поля, ломали крыши и стены, чтобы хотя бы мельком взглянуть на Анноне.
Анноне прибыл в Италию из Португалии, а туда – из Индии. В начале XVI века португальская монархия пыталась расширить своё влияние на весь мир: она торговала с Индией и Ост-Индией и стремилась установить единоличный контроль над торговлей специями. В рамках данной коммерческой инициативы зверинец в Лиссабоне пополнялся странными существами, привезёнными с разных уголков планеты. За десять лет до того, как Анноне прибыл в Италию, Португалия отправила папе римскому попугаев, мандрилов, леопардов и целую стаю обезьян.
В тот момент, когда Джованни ди Лоренцо де Медичи (из знаменитой флорентийской семьи Медичи) стал римским папой Львом Х, португальский король Мануэл I работал над тем, чтобы монополизировать влияние своей страны в сфере торговли пряностями. Распространение португальской экспансии на океаны угрожало монополии, которую удерживали сухопутные торговцы. Египет, который долгое время получал хорошую прибыль от этой монополии, подталкивал папу римского на конфликт с Португалией. Египетские лидеры имели рычаги влияния на папу римского: они контролировали Иерусалим и в случае чего могли уничтожить христианские святыня.
По традиции каждый христианский правитель должен был отправить новоизбранному папе римскому подарок. Мануэл I знал, что это была хорошая возможность наладить политические отношения с Ватиканом. Он мог попросить у папы римского деньги на расширение своего флота и артиллерии, а также благословление на португальскую экспансию. Мануэл I тщательно обдумывал, что отправить Льву Х – дорогие ткани, золотой потир, накидку из парчи, драгоценные камни и прочее. В конечном счёте, он решил в дополнение ко всему этому подарить папе римскому гепарда, леопардов, попугаев, собак необычных пород, персидскую лошадь и Анноне.
Итальянцы знали, что слоны действительно существовали: Ганнибал лихо пересёк Альпы на боевых слонах, а римские консулы держали их в более богатые времена. Раз в несколько сотен лет или около того слон появлялся на заседании европейского суда. Анноне был первым слоном, прибывшим в Италию за последние столетия, поэтому увидеть его жаждала вся империя.
Бедини, совершивший путешествие из порта Геркулес в Рим, писал: «Караван, следовавший за Анноне, с каждым днём становился всё больше и больше. К нему присоединялись городские рабочие, крестьяне, работавшие на полях, и джентльмены, жившие в роскошных виллах. Всем хотелось взглянуть на слона и чужеземцев, сопровождавших его и разговаривавших на непонятном языке». Анноне одну ночь пришлось провести на пьяцце, чтобы любопытные зеваке не штурмовали стойло, где он должен был остановиться. На протяжении всего пути состоятельные дворяне пытались убедить тех, кто его сопровождал, заглянуть к ним в замок хотя бы на денёк.
Анноне прибыл в Рим в точно оговоренный срок. Его первое появление крайне впечатлило папу римского. Анноне шёл по улицам Рима с красивой накидкой и серебряной башней на спине. Когда слон приблизился к толпе и Льву Х, он сначала опустился на колени, покачал головой, после чего поднялся и трижды громко протрубил. Затем он набрал в хобот воды и распылил её на окружающих, в том числе и папу римского, который счёл поведение Анноне восхитительным.
К сожалению, Анноне после прибытия в Рим прожил всего три года. За это время он успел стать любимцем папы римского, который писал Мануэлу I: «Этот слон вызвал невиданный восторг у всего мира и пробудил воспоминания о тех временах, когда подобные животные в Риме появлялись очень часто… Прибытие в город слона Анноне доставило нам величайшее удовольствие. Он стал для нашего народа чудом дивным».
Лев Х приказал построить отдельное здание для слона на Бельведерском дворе. Он позволял жителям Рима посещать его каждый выходные. По праздникам Анноне наряжали и водили по улицам Рима.
Такие мероприятия не всегда заканчивались хорошо. Однажды папа римский принимал у себя известного поэта, облачённого в римские одежды. Он позволил ему прокатиться на спину Аннона во время торжественного шествия по городу. Напуганный галдящей толпой и звуками труб и барабанов, слон запаниковал и сбросил поэта на землю. В другой раз он испугался звука пушки и бросился прямо в толпу, ранив нескольких человек.
Анноне стал самым странным и удивительным животным, когда-либо проживавшем в Риме XVI века. Зимой 1515 года Мануэл I решил отправить папе римскому ещё одно необычное животное – носорога.
Носорог был привезён из Индии и жил в королевском зверинце в Лиссабоне. Он был ещё более удивительным животным, нежели слон. В декабре 1515 года португальцы погрузили его на корабль и отправили папе римскому. Однако судно затонуло, так и не доплыв до Рима. Носороги умеют плавать, однако этот был цепью прикован к палубе и вместе с кораблём пошёл на дно. Его тушу, в конечном счёте, прибило к побережью города Вильфранш-сюр-Мер (Франция). Португальский король приказал сделать из него чучело и отправить его папе римскому.
Что случилось с чучелом носорога, доподлинно неизвестно. В своей книге Бедини пишет, что папа римский отправил его своей семье во Флоренцию, и до относительно недавнего времени оно хранилось в музее. Однако изучив соответствующие документы, Бедини не нашёл среди списка музейных экспонатов чучело носорога. После того как затонул корабль, начали ходить слухи о том, что чучело носорога никогда не было отправлено папе римскому. Некоторые люди утверждали, что видели его в Португалии несколько лет спустя после кораблекрушения.
Вложения
__________________
Дайте мне еще шампан бокальского))))
3 ноября 1500 года родился Бенвенуто Челлини – прославленный скульптор и ювелир. (По правде говоря, сохранилось лишь одно его атрибутированное ювелирное изделие – но о нём позже). А ещё специалисты признаю́т Бенвенуто основателем маньеризма. (Хотя есть мнение, что никакого «маньеризма» вообще нет, и не было – а называть этот стиль следует «раннее барокко»). В любом случае, Челлини был любимым учеником самого Микеланджело, который частенько захаживал в его мастерскую с похвалами; а как-то даже черкнул в письме: «Мой Бенвенуто, я вас знал столько лет как величайшего золотых дел мастера, который когда-либо был известен; а теперь я буду знать вас как такого же ваятеля»!
(…Штука в том, что столь лестное высказывание известно нам исключительно из автобиографии под незамысловатым названием «Жизнь Бенвенуто»… которая, как говорят, в свою очередь, была написана почерком его юного ассистента – не считая нескольких страниц, автор которых неизвестен вообще… так или иначе – именно Челлини был назначен одним из распорядителей на похоронах Микеланджело… правда – присутствовать не смог по болезни… Что касается книжки, то она увидит свет только спустя полтора века после смерти мастера – а рукопись и вовсе потеряется! Но будет найдена в начале XIX века… вроде бы… И станет чуть ли не бо́льшим бестселлером, чем остальные творения великого флорентийца! Как писал некий критик: «На нашем языке нет книги, которую было бы так приятно читать, как «Жизнь» Бенвенуто Челлини»). Впрочем – по порядку. (И не забывая, что опираться нам придётся, в основном, на этот источник!)
…Итак, родитель будущего гения мастерил музыкальные инструменты (и, соответственно, на них играл) – он видел сына продолжателем своего дела, но в пятнадцать тот поступает в обучение к золотых дел мастеру. (Причём, как сообщает сам Бенвенуто: «…в несколько месяцев я наверстал хороших и даже лучших юношей в цехе – и начал извлекать плод из своих трудов»). Видимо, потому папаша не слишком возражал… Хотя, имелась и другая причина: «…я не упускал иной раз угодить моему доброму отцу, то на флейте, то на корнете играя; и всегда он у меня ронял слезы с великими вздохами, всякий раз, как он меня слушал; и очень часто я, из любви, его ублажал, делая вид, будто и я тоже получаю от этого много удовольствия».
…А может – дело было в крутом нраве подростка?.. Судя по автобиографии, тот был склонен «…действовать …решительно – и с некоторой долей неистовства». Бывало и так: «…я зашипел и стал, как гадюка». В наши дни от «приступов неуправляемого гнева» пытаются лечить – но Бенвенуто попросту несколько раз выгоняли из Флоренции… так, в двадцать четыре, он попадает в Рим – и каким-то образом устраивается на монетный двор Ватикана.
(Как говорится – «талант не пропьёшь»!.. Что касается стычек – то Челлини ввязывался в них на протяжении всей жизни… например, однажды он чуть не прирезал конкурента-ювелира. (Бедолагу спасут не нанятые по такому случаю телохранители, а собственная реакция – он вовремя увернётся от занесённого кинжала). Менее повезло хозяину почтовой станции – того Бенвенуто по чистой случайности застрелит из мушкета. (Спор вышел из-за багажа – причём вооружены были оба… тут ружьё возьми и пальни само собой – причём в дверь… а уж там случился рикошет. Якобы…) В другой раз нахальный владелец постоялого двора посмел потребовать с мастера вперёд плату за ночлег… тот промучается всю ночь в раздумьях: то ли перерезать в отместку лошадей на конюшне – то ли, не мелочась, спалить дом… Однако наутро придёт в благодушное настроение – и ограничится тем, что перепортит всё найденное постельное бельё…)
…Автобиография нашего героя полна таких историй – но мордобой и даже убийства каким-то образом относительно сходили ему с рук! Куда хуже могло обернуться дело после бегства из Ватикана – с выданными для работы драгоценностями! …Однако, ювелир вернётся, и отчитается геммой из сардоникса – причём все персонажи тайной вечери были вырезаны в этом многоцветном камне согласно традиции: белый Христос, коричневый Иуда – и так далее… Папа тут же думать забудет про краденые золото-брильянты, простит «блудного сына» – и распорядится поставить шедевр в алтарь!..
…Увы, работа на Ватикан продлится недолго – как мы помним, в 1527-м Рим взяли оголодавшие имперские войска. Согласно преданию, Бенвенуто не только отважно бился с врагами, но и чуть не решил всё дело, собственноручно подстрелив одно из их главарей – Шарля де Бурбона! …Тем не менее, город пал – папские сокровища были разграблены и переплавлены… в том числе – практически все бесценные медали Челлини…
…Мастер продолжит странствовать по Европе, сея вокруг смерть, разрушение – и шедевры. Одним из них станет «Сальера» (или «Солонка Франциска I»), сделанная для французского короля – это и есть единственный дошедший до нас образец ювелирного искусства Челлини! Несколько больше повезло его скульптурному наследию – например, имеется не вызывающая сомнений в авторстве статуя Персея…
…за которую Бенвенуто заплатят только частично. (Возможно, оттого, что мастер заламывал – и часто получал! – несусветные гонорары!) Так или иначе – флорентийский период его жизни омрачится очередным мордобоем… (Или не омрачится – поскольку под арестом неугомонный мэтр начнёт писать свой бестселлер). Он скончается на семьдесят первом году жизни – и будет похоронен с максимальными почестями. Всё-таки, гениям прощается многое – и даже, как выясняется, при жизни…
PS: …Что касается Сальеры, то один из последующих французских монархов подарит её своему тирольскому коллеге – и, в конце концов, шедевр окажется в коллекции Венского музея истории искусств… а оттуда драгоценную солонку в 2003 году украдут! Австрийское правительство здраво рассудит, что сбыть такую штуку (при номинальной оценке в 50 млн. евро) невозможно – и назначит награду в какие-то семьдесят тысяч… Как оказалось, скупой не всегда платит дважды – через два с небольшим года творение Челлини найдут закопанным в лесу… Впрочем, это – совсем другая история.
Вложения
__________________
Дайте мне еще шампан бокальского))))
Быть любовницей гения – всегда мука. Вдвойне тяжелее, если при этом женщина и сама является творческой личностью, вынужденно оставаясь в тени своего великого покровителя и любовника.
Судьба Камиллы Клодель сложилась очень печально. Обладая большим, рано раскрывшимся талантом и удивительно яркой внешностью, в личной жизни она вынуждена была долгие годы делить любовь великого Огюста Родена с другой женщиной. А в искусстве навсегда осталась лишь его ученицей, теперь к тому же почти забытой. А напрасно, ведь рука мадемуазель Клодель видна специалистам во многих работах Мастера.
Большая любовь лишила ее материнского и семейного счастья. Она провела рядом с Роденом 15 лет и наконец разорвала отношения, но с этим разрывом потеряла чувство реальности, словно выпала из нее. От любви до ненависти, как известно, один шаг. В случае с Камиллой это был еще и шаг к безумию. В 49 лет она попала в клинику для душевнобольных и провела там долгих 30 лет. Так она расплатилась за любовь к гению, благодаря которой рождались шедевры. В некоторых из своих работ, особенно в мраморе, ученица, по мнению знатоков, превзошла своего учителя. «Я крайне редко изображал полный покой. С помощью движения мускулов я всегда старался передать внутренние ощущения... Без жизни искусства не существует», — писал Роден.
Камилла же смогла уравновесить это движение, одухотворить его. «Шакунтала», «Сплетницы», «Девочка из Илетт», «Зрелость» и другие работы стали вехами их любовной истории, такой напряженной и бурной, что с окончанием ее рухнуло все — пошатнулся разум Камиллы, ослаб дар Мастера. Куда-то ушла стремительность камня, присущая его работам ранее. А она, достигшая невозможного равновесия в стиле, будто в пример учителю, вдруг потеряла собственное, земля ушла из-под ее ног. Когда-то, называя свою ученицу милой упрямицей, он пояснял ей, что вся она есть золото, и он научит ее высекать золотое зерно.
Камилла Розали родилась 8 декабря 1864 года во французской провинции, в деревушке Вильнёв-сюр-Фер в Шампани. Семья Клодель, известная примерно с XVII века, считалась весьма благополучной: среди предков Камиллы были фабриканты и чиновники. Что до ближайших родственников, то ее отец слыл личностью неординарной, с сильным характером: взрывным, импульсивным, властным, но не злым. Он не раз выручал свою старшую дочь в трудные минуты жизни и в основном втайне от супруги.
В молодости Луи Проспер Клодель учился в Страсбургском иезуитском коллеже, но духовный сан не принял и по окончании курса получил место регистратора, а потом и другие должности. В 1860 году был переведен на службу в городок Фер-ан-Тарденуа, и здесь в 1862-м женился на Луизе Серво, уроженке Шампани. Дом в Вильнёве, где родилась Камилла, перешел к ее матери по наследству. В нем и обосновались отец, мать и трое детей — Камилла, Луиза и Поль. Это семейство пользовалось уважением в респектабельном буржуазном обществе — жители Вильнёва помнили еще деда Луизы, местного врача.
Арман Дейо, литератор и почитатель искусств, увидев работы юной Камиллы Клодель написал:
"Меня крайне удивит, если мадемуазель Клодель не займёт однажды, внезапно, своё место среди крупнейших скульпторов эпохи".
О детстве Камиллы известно совсем немного. Ее личные воспоминания не сохранились, так же как и переписка с отцом и Роденом, которая могла бы пролить свет на очень многое. Только благодаря брату Полю, дипломату, поэту и драматургу, остались некоторые свидетельства. По его словам, Камилла с ранних лет не сомневалась в своей гениальности. Например, в предисловии к каталогу выставки сестры в 1951 году (самой художницы уже не было в живых) он писал: «Я так и вижу ее, эту горделивую девушку в триумфальном расцвете красоты и гения, вижу то влияние, часто жестокое, которое она оказывала на мои ранние годы». Не скрывал Поль Клодель и того, что в семье порой разгорались настоящие скандалы и кипели страсти.
Бунтарка по натуре, старшая дочь никак не вписывалась в представления матери о том, какой должна быть девочка из порядочного семейства. Изо всех сил пытаясь повлиять на Камиллу, Луиза Серво, видимо, совсем не понимала, до какой степени иного взгляда на добродетель придерживается ее дочь: уже будучи близкой подругой Родена, она станет принимать его с супругой Розой Бёре в доме матери и отца и всю эту компанию сажать за один стол…
Любимым ребенком Луизы Серво всегда была ее другая дочь — тоже Луиза. Та на всю жизнь останется рядом с матерью и воплотит ее представления о женской добродетели. Со временем эти две женщины, самые близкие Камилле по крови, но чуждые по духу, превратятся в ее сознании в воплощение зла. Находясь позже в доме для душевнобольных, именно их она будет обвинять во многих своих бедах. А они действительно не понимали ее натуры, ни в коей мере не разделяя интереса к ваянию. Желание постоянно возиться с глиной и камнем в их глазах выглядело очередной блажью.
Но в юности азарт художницы всегда брал верх, и Камилла по очереди использовала своих домочадцев для лепки с натуры, не имея ни малейшего представления о том, как это делается. И у нее получалось! Когда и откуда пришла такая необычная для девушки из шампанской глуши жажда творчества, никто не знает. В семье мнения разделились: мать и сестра пожимали плечами, а отец и брат относились к ее увлечению с интересом. Луи Проспер вообще всегда поддерживал детей в их начинаниях: хвалил первый поэтический опыт Поля и странности старшей дочери сносил спокойно.
Он не разделял мнения супруги о том, что единственно правильный путь для женщины — быть женой и матерью. Той же позиции придерживался и брат, который, правда, позже во всем, что случилось с сестрой, винил Родена.
Отношения Камиллы с Полем — вообще особая тема. Биографы и с одной, и с другой стороны задаются вопросами: давила ли она на него; хотелось ли ему вырваться из-под ее влияния; было ли между ними соперничество, и если да, привело ли оно к творческим результатам у обоих? Одни говорят, что брат и сестра очень любили и выручали друг друга. Другие, напротив, считают, что Поль вникал в ее трудности неохотно и не содействовал возвращению Камилы из психиатрической клиники. Как бы там ни было, в детстве они подолгу гуляли вместе в окрестностях Вильнёва, изрезанный скалами пейзаж привлекал юных романтиков: в их линиях и формах можно было разглядеть множество каменных ликов и фигур, которые меняли свое «настроение» в разное время суток и разную погоду…
В шестилетнем возрасте Камилла поступила в Школу сестер христианского учения в Бар-ле-Дюке — в этот городок направили служить Луи Проспера Клоделя, а в 1876 году его перевели в Ножан-сюр-Сен, в сотне километров от Парижа. Отец, всегда желавший дать детям хорошее образование, пригласил для них наставника — господина Колена. О нем также будет вспоминать впоследствии Поль, объясняя, что благодаря усердию учителя все дети основательно изучили латынь, орфографию и арифметику. Кроме того, Камилла и Поль, конечно, много читали. Судя по сохранившемуся каталогу, в домашней библиотеке Луи Проспера Клоделя находилась практически вся известная античная литература. Тогда же Камилла познакомилась с работами знаменитого писателя, философа и религиозного критика Эрнеста Ренана, его идеи агностицизма, невозможности познания объективной истины оказались ей близкими и понятными. Чтение стало хорошим самообразованием. Позднее в Париже мадемуазель Клодель прослыла интеллектуалкой.
Удивительно, но пятнадцатилетнюю девушку признали как скульптора. Ее работы приняли и оценили мастера того времени. Например, три несохранившихся произведения — «Наполеон», «Бисмарк», «Давид и Голиаф» — очень понравились скульптору Альфреду Буше, жившему тогда в Ножан-сюр-Сен. Камиллу, или «свою Кам», с ним познакомил Луи Проспер. А Буше, в свою очередь, познакомил ее с директором Национальной школы изящных искусств Полем Дюбуа-Пигалем. Именно об этой встрече, в некотором роде анекдотической, любят рассказывать биографы Клодель.
Когда Дюбуа-Пигалю показали несколько работ Камиллы, тот поинтересовался, не училась ли она у Родена. Девушка же, незнакомая с его работами, не поняла — комплимент это или хула? На самом же деле Дюбуа-Пигаль, не признававший новаторства Родена, конечно же, иронизировал. Но интересно другое: не зная Родена, Камилла уже была его единомышленницей.
В апреле 1881 года Клодели наконец перебираются в Париж — все, кроме отца. Луи Проспер перевез семью в столицу, чтобы дети продолжали учебу. Камилла посещает Академию Коларосси — частную художественную мастерскую (впоследствии известную как Гранд Шомьер) — и вместе с тремя подругами-англичанками снимает студию на улице Нотр-Дам-де-Шан. Одна из этих девушек, Джесси Липском, станет подругой Камиллы на долгие годы. Ей будет доверена тайна отношений с Роденом.
В этот период, до встречи с Мастером, мадемуазель Клодель работает в традициях старой флорентийской школы. В 1881 году она создает «Поля Клоделя в 13 лет», год спустя — «Старуху Элен». И в том же 1881-м — решающая встреча с Роденом. Ей было 17 лет, ему — 41 год.
«Поцелуй»
Биографы называют несколько дат их встречи, но, скорее всего, Роден пришел в мастерскую к девушкам по просьбе Альфреда Буше, который в то время собирался в Италию и попросил друга поработать с молодыми художницами. Между прочим, в том же 1881-м Роден закончил «Еву» — работу, которую считают отправной точкой в новом взгляде скульптора на женское тело. А год спустя у него появилась известная «Женщина, сидящая на корточках». Правда, тогда позировала ему еще не Камилла. Но, очевидно, она уже была рядом. Роден начал приглашать ее к себе в мастерскую — помощницей в период больших заказов, когда увидел «Поля Клоделя в 13 лет». И она сразу стала лучшей из учеников, к тому же среди них — первой женщиной. Тогда считалось, что скульптура — дело мужское.
Вскоре Роден предложил Камилле уже полноценную совместную работу: «Врата Ада» выполнены с ее участием в качестве не только модели, но и форматора. Биограф Клодель, Анн Дельбе, замечает по этому поводу: «Господин Роден обрел новую натурщицу, совершенную, как Ева, но только для него одного. Ничего общего с другими… Камилла — для него, с ним, она — натура, придающая цельность творцу, она — его творение».Их роман разгорелся стремительно. Она часто задерживалась в его мастерской допоздна, — трудолюбие ученицы сыграло свою роль, к тому же это был шанс оставаться наедине с Роденом, таким талантливым и необычным человеком… Камилла и не заметила, как бесповоротно влюбилась.
Правда, как это часто бывает, злые языки потом утверждали, что Камилла вовсе не любила Огюста, а воспринимала связь с Мастером как выгодную сделку: ведь у нее — ни знакомств, ни денег. И вдруг такой случай! Но невозможно поверить, что это так. Достаточно посмотреть на работы двух скульпторов, чтобы понять, какое чувство охватывало их. Кроме того, очевидцы утверждали, что Роден тогда изменился не только в творчестве, но и в жизни. И вот прекрасная молодая Муза превращается в «Данаиду», «Сирен», «Поцелуй» — произведения, открывшие новую главу в жизни Мастера.
Любовь и творчество закружили и Камиллу. Наверное, это было лучшее время ее жизни. Как скульптор она уже нашла свой индивидуальный стиль, и ей казалось, что работа рядом с большим художником только отточит его. Луи Проспер, беспокоясь за дочь, говорил ей обратное, советовал уйти из роденовской мастерской и работать самостоятельно… А сам Мастер тем временем разрывался между двумя дамами сердца, причем Клодель (как это часто случается в любовном треугольнике, в основании которого женщины, а на вершине — мужчина) поначалу ничего не знала о существовании Розы Бёре.
Но долго так, конечно, не могло продолжаться, и тайное стало явным. Камилла устроила возлюбленному «встречу с вопросами», сказала, что не сможет делить его еще с кем бы то ни было. Однако Роден ушел от прямого ответа, сказав, что Роза ему не жена, а лишь преданная подруга и что оставить ее он пока не может.
«Пока» затянулось на долгие годы. Рождались ли у Камиллы дети от Родена? Предполагают, что да. То ли четверо, то ли двое. Возможно, что все они были отданы на воспитание в семьи за границу. Другого трудно было ждать от Родена, который и к сыну, рожденному от Розы, не проявлял особого интереса.
До 1888 года Камилла жила с родителями, и мать всячески пыталась внушить взрослой дочери, что задерживаться в мастерской Родена неприлично, что надо думать о своей репутации, а не выполнять по ночам заказы, набранные Мастером («ночными заказами» Камилла объясняла свое отсутствие).
Но в этом же году у Огюста и Камиллы наконец появилось надежное и комфортное место для встеч: Роден купил мастерскую Фоли-Небур — особняк, в котором когда-то встречались Жорж Санд и Альфред де Мюссе. Камилла тут же ушла от родителей и сняла квартиру на том же Итальянском бульваре, где располагалась новая мастерская. И началась богатая событиями жизнь: Клодель и Роден ходят на приемы, она знакомится с известнейшими художниками, композиторами, поэтами, политиками. Они вместе посещают выставки, широко показывают свои работы. Но личная жизнь двадцатичетырехлетней красавицы остается неустроенной: даже в окружении молодых и талантливых людей при Родене ей невозможно рассчитывать на перемену участи.
И оброненное им когда-то «пока уйти от Розы не могу» все большим камнем ложится на ее измученное сердце. К этому времени относится, скажем, письмо Камиллы Родену из замка Илетт в Турени, где они часто отдыхали: «Как мило было бы с вашей стороны купить мне купальный костюмчик, темно-синий с белой отделкой, раздельный, кофточку и панталоны (размер средний) в Лувре, или в Бон Марше (саржевый), или в Туре… Я сплю голая, чтобы представить себе, будто вы рядом, но когда просыпаюсь, это не так. Главное, не обманывайте меня больше».
Сколько бы длились эти двусмысленные отношения, неизвестно, но поводом к их разрушению стал большой скандал: Роза Бёре, не в силах терпеть подобное положение, явилась к Камилле в мастерскую с оскорблениями и угрозами. Удивительно, что, зная Родена, она не побоялась устроить эту ссору, при том что во многом проигрывала сопернице. Крестьянка по происхождению, Роза была старше Камиллы ровно на 20 лет. Старше художницы на два года был даже сын Розы и Родена — Огюст Эжен.
Что до самого отца и любовника, то он, похоже, в конце концов устал от подобной ситуации. Говорили, Роден даже принимал сильные успокоительные средства. Как в действительности Мастер относился к дамам своего сердца? Наверное, любил их. Каждую по-своему. К примеру, даже описывая модель, послужившую ему для «Девушки в шляпке с цветами», скорее всего, Розу, автор обмолвился, что в ней нет изящества, присущего городским женщинам, но есть физическая сила, «телесная крепость крестьянской девушки» — живой, открытый, мужественный вид…
Во всяком случае, визит Розы сильно омрачил жизнь Камиллы. То, о чем ей приходилось вспоминать лишь в отсутствие Родена, вдруг обозначилось совершенно ясно и отчетливо. От этого некуда стало деться. Клодель вновь решилась пойти на обострение: «Или я, или она! Выбирай!»
Можно представить себе несчастного пятидесятилетнего художника, от которого два дорогих ему существа требуют выбора. Можно представить и состояние Камиллы, обостренное самолюбие которой постоянно страдало: с годами это чувствовалось все сильнее. Ей все чаще приходило на ум, что Роден просто использует ее. Подобной точки зрения придерживался и брат Поль. Камилла была в смятении, уверенность в себе покидала ее. В это время судьба, как бы давая шанс, послала ей еще одного возлюбленного — выдающегося композитора и ловеласа Клода Дебюсси, из-за которого по крайней мере две женщины пытались покончить с собой.
Что за отношения завязались между ними, неизвестно, но, тесно пообщавшись примерно в течение года, они вдруг перестали встречаться. От романтической истории потомкам осталось лишь письмо Дебюсси коллекционеру Роберу Годе от 1891 года: «Я по-настоящему любил ее, и любил с еще более горестным пылом оттого, что чувствовал по явным признакам: она никогда не согласится отдать кому-то всю душу, и сердце ее всегда выходило неуязвимым из любых испытаний на прочность! Теперь остается узнать, было ли в ней то, что я искал! Или в ней вообще ничего не было!
Несмотря на все, я плачу об утрате этой Грезы Грез». После разрыва композитор приобрел себе скульптуру Клодель «Вальс» и никогда не расставался с ней. Ну а биографы самой Камиллы этим увлечением часто объясняют разрыв с Роденом, который будто бы ревновал ее. Звучит не очень убедительно: пятидесятилетний Мастер знал свою ученицу достаточно хорошо, чтобы верно понимать смысл ее действий и чувств.
Но так или иначе в 1892—1893 годах отношения Камиллы и Родена превратились в сплошной конфликт. Первое время, расставшись с Роденом, художница много трудилась — работа всегда заполняет одиночество. Она все еще появлялась в свете, но совсем не так часто, как раньше. Иногда она даже принимала приглашения от бывшего возлюбленного вместе прогуляться. Но постепенно общение сводилось на нет. Он стал избегать ее, хотя, по свидетельствам друзей, продолжал помогать материально. В 1895 году Клодель поздравила некогда близкого человека с очередной победой — монументальным «Бальзаком».
И все, дальше — замкнутость. Нежелание видеть и слышать кого бы то ни было. Любопытно, что Роден в то время не оставлял хлопот о продвижении творчества Камиллы. Писал рекомендательные письма редакторам журналов, критикам, чиновникам, от которых во все времена многое зависело.
Вот, например, отрывок из такого письма: «Что до мадемуазель Клодель, чей талант достоин Марсова поля, она остается почти в безвестности… все как будто считают, что мадемуазель Клодель моя протеже, тогда как это непризнанный талант, она может похвалиться враждой моих друзей-скульпторов, да и других — они блокировали все мои усилия в министерстве, потому что там ничего в этом не смыслят, не будем отчаиваться, друг мой, потому что я уверен, в конце концов ее ждет успех, но бедная художница будет несчастна, еще несчастнее потом, узнав жизнь, сожалея и плача, осознав, может быть, слишком поздно, что она стала жертвой собственной творческой гордыни, она — художник, честно работающий, но, может быть, ей придется пожалеть о силах, потраченных на эту борьбу и запоздалую славу…»
В 1895-м в Салоне Марсова поля Камилла представила своих «Сплетниц». В 1899-м она поселилась на набережной Бурбон в мрачной двухкомнатной квартире, где проживет до 1913 года — до госпитализации. Но прежде у нее еще будут триумфы: в 1897-м зрители увидят ее «Глубокую задумчивость», в 1899-м — «Зрелость», аллегорически представляющую ее личную жизненную драму. Персональная выставка 1905 года, устроенная с помощью Родена (Камилла об этом не знала) в галерее Эжена Бло, уже не обошлась без странностей художницы. Она появилась на публике до такой степени раскрашенная белилами и румянами, что по залу прокатился гул недоумения…
Пожилой Роден продолжал свое восхождение к вершине художественного Олимпа, а Камилла, годившаяся ему в дочери, отгораживалась от внешнего мира, общаясь только с консьержкой.
Когда бывший возлюбленный приглашал ее на приемы, она отказывалась, объясняя, что нет нового платья и обуви. А было время, когда Роден, придя к юным художницам, рассказывал им, как вечером для поддержания огня в мастерской он сжег старые ботинки, не имея возможности купить угля. Все меняется. Клодель потихоньку теряла средства к существованию. Скульптура всегда была делом дорогим. А если твои работы регулярно не продаются, она обходится дорого вдвойне. В тогдашних письмах Клодель к знакомым и немногочисленным друзьям тема безденежья проходит рефреном.
Если прибавить к ней боль от разрыва с Роденом и раздражение, вызываемое критиками, которые упорно видели в ней лишь тень учителя, — вот вам и основа для серьезного внутреннего надлома. Плюс другая несправедливость: с одной стороны, непризнание творческой индивидуальности, с другой — воровство ее творческих идей окружающими. «Всякий раз как я пускаю в обращение новую модель, на ней накручивают миллионы — литейщики, форматоры, художники и торговцы, а мне... нуль плюс нуль равняется нулю. В прошлом году мой сосед господин Пикар (приятель Родена), брат инспектора Сюрте, проник ко мне, подделав ключ, у стены стояла моя женщина в желтом. После чего он сделал несколько женщин в желтом в человеческий рост, в точности похожих на мою, и выставил их... с тех пор они все делают женщин в желтом, а когда я захочу выставить свою, они объединятся и добьются запрета...» — писала художница друзьям.
В 1902 году Камилле предложили выставить свои работы в Праге, но, узнав, что там же будут произведения Родена, она отказалась: «Конечно, в Праге, если я соглашусь выставиться бок о бок с г-ном Роденом, чтоб он мог, как ему того хотелось бы, изображать моего покровителя, давая понять, что мои работы всем обязаны его наставлениям, я имела бы некоторые шансы на успех, который, исходя от него, к нему бы и вернулся. Но я не в настроении и дальше позволять делать из меня посмешище этому мошеннику, этому двуличному человеку (всеобщему нашему учителю, как он утверждает), для него первое удовольствие издеваться над людьми». Хотя работать Клодель еще продолжала. Но наступал момент, когда она принималась крушить все только что созданное без остатка. Потом нанимала извозчика, и тот вывозил обломки. К 1905 году «мошенник Роден» превратился в воображении Камиллы в злодея, который завладел ее имуществом, украл ее работы, подсылает к ней людей с целью отравить ее. У Камиллы начался психоз с манией преследования.
Итог всего этого печален: как можно прочесть в позднейшем письме Луизы Серво директору клиники для душевнобольных, со временем Камилла закрылась на все замки, еду ей передавали через окно… Пришедшего однажды знакомого, Анри Аслена, она долго не пускала на порог, а когда дверь открылась, он увидел ее c метлой, черенок которой был утыкан гвоздями. Безумица скороговоркой начала объяснять, что ночью ее пытались убить… Наконец в 1909-м Поль Клодель записывает в дневнике: «…безумная Камилла... огромная и чумазая, без умолку говорящая монотонным металлическим голосом…» На свободе ей оставалось провести четыре года: 2 марта 1913 года умер ее отец, а 10 марта ее отвезли в клинику — на 30 лет, до самой смерти 19 октября 1943 года.
Медсестра, ухаживавшая за Камиллой, вспоминала, что та была тихой, крайне молчаливой пациенткой. Сохранились письма, адресованные из «заключения» брату и немногим сохранившимся знакомым — это мольбы о помощи: что угодно, только вызволите из скорбного дома для сумасшедших. «Меня обвиняют в том, что я жила одна, что компанию мне составляли кошки, что у меня мания преследования! На основании этих-то обвинений я нахожусь в заточении…» — из послания Камиллы доктору Мишо в 1918-м.
А годом раньше, в январе 1917-го, ее бывший возлюбленный женился на Розе Бёре, прожив с ней гражданским браком больше 50 лет. Но верной спутнице великого Мастера не довелось пожить в официальном браке: спустя полмесяца после торжества она умерла, а 19 ноября того же года ушел из жизни и сам Роден. Когда Камилле сообщили о его смерти, она принялась безудержно рыдать.
Вложения
__________________
Дайте мне еще шампан бокальского))))
продолжая цикл "страны, которые исчезли в 20 веке".....
Сбитые пассажирские лайнеры, санкции из Европ и Америк, непризнанная независимость территорий, террористы и многое другое – реалии сегодняшнего дня. Хотите знать чем закончится или чем может закончиться такая история? Для этого иногда надо обернуться назад…всего то лет на 40-45...
43года назад существовала в Африке такая страна - Родезия.
странно. мало кто ее помнит, но все знают сегодня Зимбабве-синоним отсталости . Удивительно, что ещё лет 45 назад эта маленькая страна на северной границе с ЮАР представляла собой один из последних бастионов цивилизации на юге Африки. Чистота и порядок, достаточно развитое производство, добыча полезных ископаемых. Очень развитое скотоводство (родезийская говядина была известна во всех странах западного мира).
Однако Родезии отказали в праве на существование все. Почему?
Корни событий лежат в начале 1960-х гг. Великобритания, столкнувшись с готовностью своих африканских колоний сбросить "иго угнетателей", заняла позицию трусоватого умиротворения лидеров националистических движений. Африканские страны стали получать независимость в невероятной, подчас просто неприличной спешке. Переход от колониального управления к полному суверенитету порой осуществлялся чуть ли не за один месяц, причем тот факт, что бывшие колонии в принципе не были готовы к самоуправлению, преднамеренно игнорировался. Конституции новых африканских государств строились на принципах формального равенства всех жителей, в том числе и белых, но на деле призваны были воплотить в жизнь идеи черного большинства. Мнения, не совпадавшие с точкой зрения чернокожих националистов, громогласно объявлялись расистскими и подлежащими искоренению.
Практически повсюду в Африке события развивались по одной и той же схеме: акт о независимости, гражданская война, воинствующий трайбализм (это - форма общественно-политической племенной обособленности, выражающаяся в формировании органов государственной власти на основе родо-племенных связей, характерна для Африки), запредельная коррупция новых властных структур, расизм, голод, подавление свобод и так далее. Некогда процветавшие колониальные государства превращались в независимые руины. Так было в Нигерии, Бурунди, Руанде, Чаде, Судане, Анголе, Мозамбике. Трайбализм всегда был чумой Черного континента. И если в колониальную эпоху администрациям удавалось сдерживать наиболее одиозных националистических лидеров, то как только местное население почувствовало себя свободным, наиболее сильные племена тут же принялись резать своих соседей.
Родезийцам, привыкшим к мирной жизни в спокойной стране, все эти события оптимизма не прибавляли. Начиная с конца XIX века и до 1962 года полиция Родезии не носила и, тем более, не применяла оружия - в этом не было необходимости. Местное самоуправление осуществлялось с помощью племенных вождей и местных администраций, уровень безработицы в стране был минимальным, приток рабочей силы извне - высоким, поскольку по уровню жизни Родезия входила в пятерку наиболее развитых субэкваториальных африканских стран. Родезийская сельскохозяйственная продукция высоко котировалась как в Африке, так и во всем мире - мраморная говядина считалась деликатесом, вина соперничали с южноафриканскими, а чаем и табаком Родезия в избытке снабжала все соседние страны. Там не существовало по сути и расовых проблем - подавляющее большинство негров не волновалось из-за того, что страной правят белые, пока те строили школы, больницы и обеспечивали рабочие места.
В 1964 году в результате честных выборов в британской колонии Южная Родезия к власти пришла партия «Национальный фронт» во главе с Яном Смитом. Руководство страны вело длительные переговоры с Великобританией по вопросу предоставления независимости или статуса доминиона. После их провала, 11 ноября 1965 года правительство Яна Смита объявило о провозглашении независимости в одностороннем порядке. Провозглашенное государство получило наименование Родезия, в честь Сесиля Джона Родса — английского колониста и бизнесмена, идеолога британской экспансионистской политики в Африке конца XIX века. Это тот самый Роддс, который 13 марта 1888 года основал знаменитую по сей день алмазную компанию De Beers. Это он в 1889 году получил от королевы Виктории королевскую грамоту "на исследование территорий, лежащих к северу от реки Лимпопо и к югу от реки Замбези, а также на управление ими".
Правительство Великобритании не признало независимости Родезии. Совет Безопасности ООН (под давлением Британии) принял решение о применении экономических санкций (с 1966 выборочных, с 1968 — всеобъемлющих) против Родезии. Против Родезии ополчились колоссы мира такие, как Великобритания, США, а также… СССР, Китай, Куба, ГДР, Ливия и проплаченные, подкармливаемые государства-марионетки – Замбия, Ангола и прочие. У каждой стороны были свои интересы в Родезии. Британия пыталась сохранить свой последний оплот в Южной Африке, СССР мечтал о создании южноафриканского коммунистического юга, от Анголы на Атлантике, с Родезией в центре и Мозамбиком на берегах Индийского океана. Помимо этого, естественно возникли «народно-освободительные» группировки со всевозможными аббревиатурами. По сути это были обычные бандиты и террористы, которые решили погреть руки на грядущей войне. Выделялись особенно две самые крупные группировки - ЗАПУ и ЗАНУ. Первых кормил СССР, вторым завтрак подавала Британия, Китай и прочие. Ставки были сделаны, пошла раздача карт…
Страна, в которой несколько сот тысяч белых правят несколькими миллионами черных, по умолчанию воспринималась как расистская. Ну, то, что уровень жизни в этой стране был высоким, что в страну шла мощная иммиграция, что экономика стабильна, а сами черные были довольны существующим положением - это, разумеется, никого не волновало. Только белых иммигрантов в Родезию до конца 70-ых годов было более 200000.
Хром, медь, алмазы, сельхозпродукция – все это добывалось и производилось в Родезии. Страна кормила если не всю Африку, то больше половины точно. В августе 1971г. вводится твердый курс доллара Родезии = 1,40 доллара США, в декабре 1971г. в связи с девальвацией доллара США курс понижен до 1,52 долл., с 5 февраля 1973г. – 1,69 долл. США. 5 июня 1973г. повышается золотое содержание родезийского доллара и установлен курс 1,733 долл. США за 1 родезийский доллар. С 22 сентября 1975г. 1,6 долл. США за 1 родезийский доллар. ВВП в 1976 г. составлял 1903,5 млн. родезийских долларов (в ценах 2012года).
Однако Великобритания смотрела на этот вопрос по-другому. То, что у Родезии до этого был 40-летний опыт мирного демократического самоуправления, что в этой стране проводились регулярно честные и свободные выборы, что все граждане независимо от цвета кожи решали свою судьбу сами, а не по указке Лондона, - все это не было принято во внимание. Уступая так называемому мировому общественному мнению и требованиям Организации африканского единства, Великобритания готовилась "сдать" Родезию. Однако Лондон оказался не готов к тому, что родезийцы решили сами определять свое будущее. В 1964 году к власти там пришёл "Национальный Фронт" во главе с премьером Яном Смитом.
Великобритания была категорически против такого поворота событий, официально объявив его "мятежом в колонии" (тот факт, что Родезия никогда не была британской колонией, политики с Даунинг-стрит проигнорировали). Но максимум, чего удалось добиться Великобритании, это введения против Родезии политических и экономических санкций, которые, однако, ощутимого результата не принесли. Ряд стран мира проигнорировали возмущенные выступления африканских диктаторов с ооновской трибуны и при помощи Южной Африки и португальского Мозамбика продолжали вести торговлю с Родезией. А призыв премьер-министра Смита к жителям страны "опираться на собственные силы" вызвал в Родезии экономический подъем, так что местный доллар на юге Африки стал такой же желанной валютой, как юаровский рэнд.
В унисон с Великобританией и "мировой общественностью" о "расистском режиме" Яна Смита заговорили и страны социалистического лагеря. СССР, Китай и КНДР начали оказывать черным националистам, проводившим террористическую политику, военную и финансовую помощь - сначала неофициально, а потом и открыто. Непокорную страну нужно было поставить на колени любыми средствами.
Мировые СМИ проливали крокодиловы слезы по поводу несчастных голодающих родезийцев, в упор игнорируя тот факт, что голода в стране не было, а у черных была работа и еда (иначе как объяснить то, что черные с половины континента иммигрировали в Родезию)
Дальше больше. Из книги Роберта Мура «Майор Майк» :
«…По распоряжению командующего к Скаутам Грея был придан журналист из английской прессы для освещения деятельности полка. Журналист (в книге его фамилия Бауман), молодой парень, на первый взгляд был нормальным парнем, всё рвался посмотреть и заснять самую настоящую войну.
Правда на поверку оказался трусоват, после часа езды в седле, начал жаловаться на усталость, а от приглашения Вильямса действительно заснять хронику боя, отказался под предлогом, что лучше поснимает лошадей. Зато он постоянно шлялся по барам, не отказывая себе в дешевом пиве и других удовольствиях. Когда Скауты задержали террориста, для дальнейшей передачи его в службу контрразведки, Бауман проявил к нему нездоровый интерес и умолял майора разрешить ему лично допросить террориста. Причем явно было видно, что под допросом имелось в виду элементарные пытки.
В итоге, пробыв со Скаутами несколько недель, Бауман отбыл восвояси.
Через некоторое время грянул скандал. Оказывается, Бауман, неудовлетворенный скукой, упросил нескольких африканцев попозировать ему для постановочной фотографии. Несколько людей были одеты в камуфляжную форму, один изображал террориста. На шею "террориста" накинули петлю, а к голове приставили полицейскую дубинку.
В таком виде фото и появилось в прессе. За этот репортаж, журналист получил Пулитцеровскую премию - "за объективное освещение конфликта".
Протесты Родезии и указания на то, что фото было фальшивым, действия не возымели: страна назначена была козлом отпущения, а, значит, все средства хороши. Вильямсу пришлось из армии уйти. Все знали, что снимки вранье, но сделать никто ничего не мог - армии тоже иногда необходимо сохранять лицо…»
На самом деле «борзописца» звали Дж. Росс Боман (J. Ross Baughman)
Родезийское правительство понимало, что свободная пресса есть необходимый элемент развитой страны, и поэтому журналистов старалось привечать. К сожалению, в большинстве своем они платили откровенной ложью. Группа британских журналистов в присутствии группы африканских детей кинула в помойку несколько серебряных монет, а потом с удовольствием фотографировала, как дети роются в мусоре, ища эти монетки. Другой журналист заснял в Сесил Парке, в Солсбери, нескольких спящих африканцев, жарко, полдень, дело обычное. Позже в британской прессе появляется эта фотография, снабженная подписью в духе, вот, мол, полиция Родезии открыла огонь по безоружным демонстрантам и всех постреляла.
Писать про армию Родезии трудно. Написано уже очень много, что уже само по себе интересно. Немногочисленная родезийская армия дала всему миру такой урок, что многие ее операции вошли в учебники по тактики.
Акции, методика действий, подготовка бойцов специальной группы «Скауты Селуса» являются образцом и примером для спецназа во всем мире по сей день.
А операция "Молоковоз" (подрыв нефтехранилища в Мозамбике) силами Родезийской САС - это просто отдельная песня. Гугл Вам в помощь.
3 сентября 1978 года экипаж самолета Vickers 782D Viscount южно-родезийской авиакомпании Air Rhodesia (регистрационные знаки VP-WAS) выполнял рейс по маршруту Кариба – Солсбери (Южная Родезия). На борту находилось 52 пассажира и 4 члена экипажа.
Вскоре после взлета в правое крыло самолета попала ракета класса «земля-воздух». Экипаж приступил к аварийному снижению и попытался выполнить посадку на открытое место среди покрытой зарослями кустов поверхности земли. При посадке самолет столкнулся с ирригационным каналом, перевернулся, разломился и загорелся.
Самолет сбили боевики военного крыла ЗАПУ, партии Джошуа Нкомо (протеже СССР), проникшие в Родезию с территории Замбии с помощью ПЗРК Стрела-2М (9K32M).
Далее повстанцы убили 10 из 18 оставшихся в живых пассажиров этого рейса. Остальные люди были на следующий день спасены.
Разъяренные родезийцы провели операцию «Гатлинг» - массированный рейд на территорию Замбии, в привлечением ВВС и частей спецназначения. Уже 18 октября 1978 года авиация отбомбилась по базам террористов, после чего были выброшены десанты САС, Скаутов Селуса, Родезийской легкой пехоты, зачистившие лагеря. Эта операция больше известна как Green Leader – во время рейда командир «зеленой» эскадрильи майор Крис Диксон передал диспетчеру аэропорта Лусаки недвусмысленное сообщение прекратить всякую активность, поскольку воздушное пространство контролируется родезийскими ВВС.
Во время этой знаменитой атаки произошел инцидент над которым смеялась впоследствии вся Родезия. Когда пилот Кенийского самолета, пытавшегося в этот момент совершить посадку в аэропорту Лусаки, получил отказ, то в возмущении он спросил диспетчера: "Кто тут вообще контролирует ситуацию?" на что диспетчер Лусаки скромно ответил: "Я так полагаю, что родезийцы"
После этого любой слух о появлении ВВС Родезии у границ Замбии долгое время вызывало там форменную истерику.
12 февраля 1979 года боевики ЗИПРА сбили еще один гражданский самолет Air Rhodesia Viscount «Umniati» рейс Rh827. Все 59 человек находившиеся на борту погибли.
Через две недели родезийские самолеты отбомбились по Анголе. Операция была проведена 26 февраля 1979 года. Целью являлся крупный лагерь террористов в Вила да Лусо (ныне Луэна), в провинции Мошико, в восточной части страны. В лагере было сосредоточено более 3 тысяч отлично подготовленных боевиков, которых готовили кубинские и восточногерманские инструктора. За пару недель до рейда, из ГДР в Африку прибыла очередная партия советников, числом около 500. Часть из них была направлена в этот лагерь. И террористы, и советники небезосновательно считали, что Вила да Лусо находится вне досягаемости родезийских ВВС. Лагерь прикрывался ангольскими истребителями, в 300 километрах от Вила да Лусо располагался аэродром Энрике де Каравальо, на котором базировались кубинские МиГи. К тому же путь от Родезии до Анголы контролировался радарами – правда ПВО Замбии была поставлена и обслуживалась Великобританией, а за ПВО Анголы отвечал СССР.
В операции «Тщеславие» принимали участие 4 самолета из 5-й эскадрильи (один из самолетов был собран буквально по частям из запчастей). Бомбардировочная эскадрилья (девиз «Найти и уничтожить») базировалась в Нью-Саруме и состояла из бомбардировщиков English Electric Canberra B2 и English Electric Canberra T4. В основном эскадрилья осуществляла фоторазведку и бомбардировку неприятельских позиций.
Рейд удался. Лагерь и все его обитатели были уничтожены.
Армия, сражавшаяся против половины мира не ограничивала себя границами Родезии. Да и выбора особенно не было. Главнокомандующий вооружённых сил Родезии генерал - лейтенант Питер Уоллс сказал: «Если бы мы обращали внимание на то, что говорит Запад, нам давно бы свернули шею."
Армия Родезии была самой эффективной из всех, когда-либо существовавших к югу от Сахары. Ей удавалось невозможное - порой десантники Родезийской легкой пехоты совершали по три боевых десантирования в день, а разведчики из полка Скаутов Селуса за 7 лет своего существования истребили 70 процентов чернокожих партизан, воевавших против Родезии. Но несмотря на это, страна с ограниченными ресурсами не может в течение длительного времени воевать фактически против половины мира.
Родезийская армия выиграла все битвы, но проиграла войну. Политика, сэр…
Пала Родезия в 1980 году. Маленькая страна 13 лет вела беспощадную борьбу с террористическими бандами. Ситуация усугубилась после того, как в 1975 году из Мозамбика были изгнаны "португальские колонизаторы", а руководитель местной террористической организации Самора Машел стал президентом (всем известно что стало с Мозамбиком ). Машел не просто разрешил террористам открывать на территории Мозамбика лагеря подготовки боевиков, но и помогал им деньгами, имуществом и оружием, щедро делясь всем тем, что бесплатно поставлял Советский Союз и другие страны Варшавского договора. В столице Родезии, Солсбери, в супермаркетах и общественных местах стали происходить взрывы, в которых гибли десятки людей... По шоссе невозможно стало перемещаться без вооружённого конвоя. Фермеры окапывались и укреплялись, как во время войны - но одновременно воевать и вести сельское хозяйство они не могли.
Армия Родезии была самой эффективной из всех, когда-либо существовавших к югу от Сахары. Ей удавалось невозможное - порой десантники Родезийской легкой пехоты совершали по 3 боевых десантирования в день, а разведчики из полка "Скаутов Селуса" за 7 лет своего существования истребили 70 процентов боевиков, воевавших против Родезии.
Но несмотря на это, страна с ограниченными ресурсами не может в течение длительного времени воевать фактически против половины мира. В итоге к концу 1970-х годов стороны пришли к соглашению о формировании в Родезии нового правительства национального единства, а Ян Смит согласился уйти в отставку. По результатам выборов 1 июня 1979 года новым премьером стал епископ Абель Музорева, а страна стала называться Зимбабве-Родезия.
Теоретически все санкции с нее должны были быть сняты, поскольку в Родезии установилась демократически избранная власть.
Однако президент США Джеймс Картер не сдержал слова - под влиянием посла США в ООН Эндрю Янга, пообещавшего Картеру взамен поддержку со стороны государств Организации африканского единства (и чернокожих избирателей в США, что, впрочем, Картеру не помогло, ибо он не был переизбран на пост президента). Не поддержала отмену санкций и Великобритания, под давлением со стороны стран ОАЕ (особенно Нигерии, которая прямо увязала вопрос о поставках нефти Лондону с сохранением санкций в отношении Родезии). Наконец, новым правительством остались недовольны террористы в самой Родезии. Главари террористических группировок Джошуа Нкомо и Роберт Мугабе, которые не участвовали в выборах, поскольку это не отвечало их целям, результаты голосования не признали и заявили, что чимуренга (освободительная война) вспыхнет с новой силой. При содействии британского правительства начались новые переговоры, и в итоге правительство Музоревы ушло в отставку, а на начало 1980 года было назначено новое голосование. На этих выборах победил Роберт Мугабе - его армия провела эффективную "предвыборную кампанию" под негласным террористическим лозунгом: "Голосуй за нас - или погибнешь вместе со всей семьей".
Выборы нового родезийского правительства сопровождались многочисленными нарушениями, прямыми угрозами и насилием над мирным населением, однако Лондон назвал их самыми чистыми из всех, проводившихся на Африканском континенте. Международные наблюдатели из стран Британского Содружества в это время следили за тем, чтобы родезийские Вооруженные силы были распущены, а вооруженных бандитов, открыто угрожавших населению, старались не замечать. Излишне говорить, что ни одна террористическая группировка не была разоружена.
На время новых переговоров, предшествовавших выборам 1980 года, Родезия была "возвращена" под контроль Великобритании и формально управлялась с Даунинг-стрит. Над страной развевался не бело-зеленый флаг, а флаг Великобритании. Лондон был доволен - родезийцев "поставили на место", а страна на этот краткий период все-таки стала официально именоваться "колонией". Но 18 апреля 1980 года флаг Великобритании был спущен с флагштока на площади Родса в Солсбери, и вместо него в небо взвился новый флаг - бывшее знамя партии Мугабе с внесенными в его рисунок небольшими изменениями. Ян Смит, первый и последний премьер-министр Родезии, не счел для себя возможным присутствовать при том, как погибает страна, в которой он родился и за которую сражался.
Первое, что сделал Мугабе, представитель племени машонов, на президентском посту - совершил акт геноцида в отношении конкурирующего племени матабелов. В течение года, 5-ю бригаду спецназа Зимбабве, состоявшую из профессиональных террористов, ранее воевавших с властями Родезии, готовили северокорейские инструкторы. И после года подготовки 5-я бригада спецназа обрушилась на поселения матабелов, уничтожая всех, кто попадется под руку с нечеловеческой, запредельной жестокостью. Это называлось "Операция "Летний дождь". В ходе этой операции погибло, по разным оценкам, от 20 до 50 тысяч матабелов. Это в десятки, сотни, тысячи раз больше, чем убивала, к примеру, расистская полиция ЮАР при подавлении массовых беспорядков в бантустанах (бантустаны - это места, выделенные для поселения племен в расистской ЮАР, их территории были изолированы друг от друга).
Военные усилия в рамках международных санкций стоили Родезии один миллион долларов в день. Военные расходы в 1979 году составили 47 % государственного бюджета. Численность европейского населения сократилась с 262 000 в 1972 г. До 90 000 к концу 1979 г.
Все это вынудило правительство Родезии пойти на соглашение с умеренными партиями черного большинства о проведении всеобщих выборов.
Итоги выборов убили Родезию. К власти пришло «большинство», сначала чернокожий епископ, а позже бывший школьный учитель Роберт Мугабе. Страна начала называться Зимбабве, а дальше…
А дальше Вы все, наверное, знаете – «..Инфляция в Зимбабве по итогам 2007 года — 100 тыс. %.
4 декабря 2008 вслед за появлением в Зимбабве купюры в 100 млрд зимбабвийских долларов (921 доллар США) правительство этой страны объявило о вводе новой купюры достоинством 200 млрд долларов.
В начале XXI в. численность белого населения составила ок. 0,5% (в 1980 – 5%). Темпы прироста населения резко снизились до 0,62% (оценка) из-за пандемии СПИД (инфицированных – ок. 1,3 млн.) и эмиграции. Страну покинули до 4 млн. зимбабвийцев, каждую неделю от СПИДа умирает 5 тыс. чел. В 2006 рождаемость составила 24,59, смертность 24,06 при детской смертности 62,97 на 1000 новорожденных. Средняя продолжительность жизни сократилась с 61 года (1991) до 45,77 лет…»
В своих мемуарах "Горький урожай" первый и последний президент Ян Смит вспоминал, как, встретившись с Робертом Мугабе вскоре после победы последнего на выборах 1980 года, просил его об одном - сохранить страну. "Я сказал Мугабе: "Вы получили в руки житницу всей Южной Африки. Сохраните ее". Действительно, только в двух странах во всей субэкваториальной Африке уровень жизни негритянского населения ощутимо повышался из года в год. Этими странами были "расистские режимы" ЮАР и Родезии.
Ян Смит умер 21 ноября 2007 года от неизвестной болезни в своем поместье в Южной Африке.
Цивилизованный мир, который привел Мугабе к власти в 1980 году, в 2015 году старается не замечать "проблему Зимбабве". Белые люди в дорогих костюмах не любят, когда им напоминают об ошибках.
Вместо послесловия.
1. Совет Безопасности ООН, резолюция № 232 от 16.12.1966 г.
"...2. постановляет, что все государства — члены Организации Объединенных Наций должны препятствовать:
a) ввозу на их территории асбеста, железной руды, хрома, чугуна, сахара, табака, меди, мяса, мясных продуктов и шкур, кожи и кожаных изделий, производимых в Родезии и экспортированных оттуда;
b) всякой деятельности их граждан или на их территориях, которая содействует или рассчитана на содействие экспорту вышеуказанных товаров из Родезии, и любым операциям их граждан или на их территориях с этими товарами, производимыми в Родезии и экспортированными оттуда, в т.ч. любой перевод средств в Родезию для целей такой деятельности или для таких операций;
c) отправке на судах или самолетах под флагом этих государств каких-либо из этих товаров, производимых в Южной Родезии и экспортированных оттуда;.."
2. Из интервью с полковником ВВС Родезии Питером Петтер-Боуйером (2008 год), автором книги «Winds of Destruction» («Ветер разрушений»).
В. - Учитывая, что Родезии больше нет, кто такие родезийцы? Где они? О чем мечтают и на что надеются?
О. - Уверяю вас, родезийцы вполне себе живы. Я родился, жил и служил в армии как родезиец. Те, кто приезжали в Родезию со всех концов света принимали как данность, что они теперь родезийцы – и они продолжали считать себя родезийцами. Старое название страны ушло – но наша национальность и наш патриотизм остался.
Сегодня родезийцы рассеялись по всему миру; большинство из тех, кто может работать, живут и чувствуют себя неплохо. И все они, за редчайшим исключением, постоянно вспоминают ту хорошую жизнь, которая была в Родезии.
Очень много взрослых африканцев, помнящих те дни, постоянно вздыхают по временам, когда еще не было Мугабе, когда работы было полно, на столе была еда, семьи были здоровыми, а давало им возможность учиться в хороших школах и получать квалифицированную медицинскую помощь.
3. "...Agysimba, Sophala, Monomotapa, Zimbabwe... we called, we call and we will call this land RHODESIA!"
п.п.с
В 1979 году Родезия относилась к числу наиболее экономически развитых стран на африканском континенте.
А в 2011 г. Британский еженедельник «The Economist» объявил столицу Зимбабве город Хараре наихудшим местом для проживания из всех возможных.
В настоящее время Зимбабве относится к числу наиболее бедных государств в Африке (а значит, и в мире).
Вырезав матабелов, Мугабе взялся за белых фермеров и изгнал их из страны, отнял у них плодороднейшие земли и сельскохозяйственную технику...
В 1990-е годы 65 процентов всей сельхозпродукции и 78 процентов зерна производилось именно в товарных фермерских хозяйствах.
В начале XXI века десятки фермеров были убиты на своих землях, а многим пришлось бросить все и бежать. В итоге Зимбабве из страны, когда-то кормившей половину Африки, превратилась во вторую Эфиопию, зависящую от иностранной продовольственной помощи. Фермы были заброшены. Техника растащена на запчасти. Некогда плодороднейшие земли пришли в запустение. Ирригационные системы разрушены. Огромные стада крупного рогатого скота вырезаны подчистую и давно съедены.
Экономика страны скорее мертва, чем жива. Только 6 процентов населения имеет работу. Собственная валюта была отменена после того, как дело дошло до печатания 100-триллионных купюр зимбабвийского доллара. Теперь прямое хождение там имеет доллар США. Зато состояние самого Мугабе составляет несколько миллиардов долларов США.
Вложения
__________________
Дайте мне еще шампан бокальского))))
Последний раз редактировалось Oksnia; 16.11.2015 в 21:40.
