[Oksnia]

Ржавчина как тюнинг

Если увидите во дворе страшно гнилой, ржавый и облезлый автомобиль новой модели, то не спешите делать поспешные выводы.

Скорее всего перед вами машина в стиле Rat-look (крыса), это такое направление тюнинга, которое придумали в Калифорнии в 1980-х. Кузов автомобиля стилизуется под коррозию и выцветшую краску, как бы искусственно состаривается до внешности автомобиля, который лет 20 гнил на свалке. При этом под капотом стоит мощный пламенный мотор и на дороге такая машинка должна удивлять всех несоответствием внешности и динамических характеристик.

Давайте узнаем про это направление побольше …

Появление самого слова rat связывают с персонажем, некогда созданным Эдом Ротом (Ed Roth)– Rat Fink’ом. Говорят, что именно благодаря его картинкам крысами начали называть машины с характерной внешностью.


Rat Fink – это зеленая (реже серая или других цветов) крыса, изначально задумывалась, как анти-герой ответ Микки Маус. От этого она такая страшная: зеленая шерсть, выпученные глаза, большой рот с кучей острых зубов и красная растянутая футболка и инициалами R.F. Именно благодаря своему неординарному или даже страшному виду, вначале Rat Fink пришелся по вкусу тусовке ротхотов, а затем перекочевал на автомобили в стиле Rat Look.

Так же существует мнение, что rat – это аббревиатура, которая расшифровывается как recycled automotive transport: машины, возвращенные к жизни, которые уже побывали на свалке. Но второй вариант звучит довольно надуманно. И чтобы понять, откуда же пошла вся эта история с «крысиным видом», надо обратиться к истории и посмотреть, кто и зачем мог так «издеваться» над кузовами своих машин.

Каковы же были мотивы и причины появления тех машин, которые мы сейчас называем рэт луком? С чего вдруг они приобретали с одной стороны стильный, с другой стороны совершенно непрезентабельный вид?

Тут можно выделить три варианта развития событий. Начнем с самого банального, что могло происходить с машиной – естественного старения. Это получалось, когда машина, к примеру, принадлежала долгое время одной семье, эксплуатировалась каждый день, передавалась от отца к сыну и т.д. Она поддерживалась в исправном техническом состоянии: если было нужно, то подваривалась, но о капитальном ремонте и полной перекраске речи не шло. Само собой, такая машина была построена приверженцем того или иного стиля – будь то лоурайдер, хотрод или кастом. Иначе она просто не привлекла бы наше внимание. К этой же категории можно отнести и долго простоявшие на улице или в гараже автомобили, которые были куплены у старых владельцем, немного приведены в чувства и снова вошедшие в эксплуатацию.



Второй вариант – машина не была доделана. Такое случалось особенно часто с владельцами хот-родов, которым надо было успеть к какому-либо соревнованию или мероприятию или просто не терпелось прокатиться на своем вновь собранном автомобиле. Они просто не успевали покрасить машину либо вообще не заморачивались с покраской – валит и ладно.

Был и третий вариант – намеренное желание ввести в заблуждение окружающих видом своего автомобиля. Он тоже в первую очередь касался гонщиков. Подробно такая ситуация описана в романе Ремарка «Три товарища». Если кто не читал, то там идет речь о гоночном автомобиле, но на который для ежедневного использования был смонтировал старый, невзрачный кузов (дело, кстати, происходит в Европе 1928 года):

- Мы, конечно, могли бы придать машине куда более привлекательный вид, но, по определенной причине, сознательно не делали этого, – рассказывает главный герой этого повествования.

Далее можно даже процитировать небольшой отрывок: Вот ради таких гонок мы и не меняли кузов “Карла”. Стоило ему появиться где-нибудь на шоссе, как тут же находился охотник обставить его. На иные машины он действовал, как ворона с подбитым крылом на свору изголодавшихся кошек. Он приводил в состояние сильнейшего возбуждения водителей самых мирных семейных авто экипажей. Всем хотелось его обогнать.

Даже самые солидные бородачи, отцы семейств, и те попадали под власть неодолимого честолюбия, когда перед ними, подпрыгивая и спотыкаясь на ухабах, двигалось это нечто на колесах. Никто из них не мог додуматься, что внутри этого смехотворного сооружения бьется великое сердце – отличный гоночный двигатель!

Ленц утверждал, что “Карл” играет чисто воспитательную роль. Он учит людей чтить творческое начало, которое всегда заключено в неприметной оболочке. Так рассуждал Ленц, который сам себя называл последним из романтиков.....



Вообще появление рэт лука во многом связано с хот род культурой, а именно с появлением рэт родов. Если поначалу, после второй мировой, хот роды строили все кому не лень, лишь бы были руки и немного свободного времени, то к концу 70-х началу 80-х ситуация стала меняться. Постепенно производством машин стали заниматься большие мастерские и, часто, создаваемые автомобили не были пригодны ни для гонок, ни для ежедневной езды. Если раньше автомобиль, пусть даже такой специфический как хот род, рассматривался многими как машина на каждый день, то теперь большинство из них даже не касались асфальта шинами – только покрытий различных выставочных комплексов куда их привозили на трейлерах. Производство хот родов превратилось в индустрию, причем в основном для довольно состоятельных людей. Не последним, кто приложил к этому руку, был Бойд Кодингтон. Хот род культура, в ее изначальном виде, к концу 80-х стала загибаться. И именно рэт роды стали своеобразным глотком свежего воздуха.

В 1987 году Джим Jake Якобс (Jim Jake Jacobs), совладелец большой мастерской Pete&Jake сделали нечто эпохальное – после многих лет строительства хотродов и кастомов, Джэйк достал со своего склада на заднем дворе запчасти и собрал Форд фаэтон всего за 28 дней: без крыльев, с шинами с широкой белой боковиной, с ржавым кузовом от модели «Форд А» 28 года на раме от машины 32 года, с выставленным напоказ small-блоком от «Шеви» и трехступенчатой коробкой от «Форда» 39 года. С кузовом практически не работали, интерьер отсутствовал – только сидения для водителя и пассажира и руль. Летом того же года на этой машине Джим поехал на шоу Goodguys West Coast Nationals. Он с гордостью припарковал свою машину среди дорогих и блестящих хот родов от самых известных мастерских.

И чтобы окончательно всех добить, Джэйк достал пару литров красной автомобильной краски и начал красить свое творение кисточкой. Прямо на выставочном стенде. К нему стали присоединяться его друзья и знакомые. К концу дня Джэйк имел свежевыкрашенный красный хот род, построенный в духе первых хот родов сорокалетней давности.

И, тем не менее, машина на этом шоу получила приз. Годом позже, Том Мидли (Tom Medley), который отвечал за призы на том шоу, вспоминал, как он вручал приз Джэйку: «До него через центральную сцену проехало уже несколько красивых машин, которые толпа приветствовала бурными овациями, но когда там показался Джэйк, наступила полнейшая тишина – все были в шоке». Вывод Тома был простым: «Тебе не надо иметь сотни тысяч или миллионы долларов, чтобы наслаждаться автомобилем. Вся эта история показала, что культура ушла куда-то не туда. Что на выставках надо не просто смотреть на машины: их надо трогать, сидеть в них, хозяин должен выезжать и жечь резину». Официально, Джэйк считается первым, кто сделать то, что сейчас называют рэт родами.



Ключевая особенность стиля Рет Лук является ржавый кузов автомобиля или стилизация его под такой (зачистка до металла или грунта, выцветшая краска, сквозная коррозия). Но несмотря на кузов повидавший виды, на подобные автомобили ставятся дорогие олдскульные диски подчеркивающие старину, красится в белый цвет обод резины, доводится (реставрируется) до идеального состояния двигатель, подвеска, днище и прочие агрегаты, салон остается на выбор хозяина, его или реставрируют или заменяют, но состояние обычно идеальное.

Кузов автомобиля тоже подвергается ремонту, но только в тех местах, где этого не будет видно, например: в колесных арках, внутри салона и других труднодоступных взгляду местах. Изюминка Рет Лук стиля — это обманчивое первое впечатление у окружающих и некий протест против гламура. Увидев подобный автомобиль в городском потоке многие скажут: "как эта помойка вообще передвигается?", и только немногие способны понять, сколько сил и денег потребовалось владельцу, чтобы стилизовать автомобиль под Rat Look и довести его до ума. Как говорится: "встречают по одежке …"

[Oksnia]

Рубрика в этот день
О российском военно-морском флоте

Сегодня отмечается День Военно-Морского Флота России. (В 1939-м большевики из каких-то своих соображений назначат его на 24 июля – а потом, в 1980-м, перенесут на последнее воскресенье этого месяца… что удивительно – в новые времена дату трогать не стали!..) Правда, тогда речь шла о ВМФ СССР – а ещё раньше это был Российский Императорский флот; а до того – Регулярный Военно-Морской Флот России; а прежде… Впрочем – по порядку.

…Поскольку страна у нас, как ни крути, в основном, сухопутная (а в древние времена была, прямо-таки, совсем сухопутная) – то и флот у неё молодой… в то время как греки и персы задолго до н. э. вовсю сшибались на каких-нибудь триремах – наши предки ни о чём таком и не помышляли…

Тем не менее, уже в IX веке Вещий Олег на чём-то прибывает в Константинополь – чтобы приколотить там свой щит. (Согласно популярной байке, хитрые греки перегородят залив цепью… тогда не менее хитрые славяне выволокут свои ладьи на сушу, поставят на колёса, распустят паруса – и с ветерком подъедут к воротам! Видимо, со щитом, молотком и гвоздями наготове). Ну, ладно…


…Всё же, признать эти самые ладьи настоящим военным флотом не получается – то были суда, так сказать, двойного назначения; никаких боевых машин на них не стояло – а вот перевозить ратных людей, и, соответственно, брать кого-нибудь на абордаж они могли… Примерно то же самое можно сказать о «чайках» на которых ходили к туркам за зипунами лихие запорожцы (правда, пока не подозревая, что вскоре окажутся в составе Московского царства).

…Принято считать, что наш ВМФ начался с фрегата «Орёл», спущенного на воду при Алексее Михайловиче в 1668-м – но это не совсем так… Ещё в 1570-м Иван Грозный нанял немецкого капитана по имени Карстен Роде…(Если быть точным, тот состоял на службе у Ливонского короля Магнуса – который, в силу обстоятельств, на момент приходился нашему царю вассалом…)

…Одним словом – шла Ливонская война, и шведы с поляками грабили наши торговые суда на Балтике. Грозный оплатит небольшой корабль – а Роде установит на него три пушки (и ещё какое-то вооружение, вроде пищалей); наберёт три десятка человек команды; прихватит абордажные кирки – и рванёт каперствовать!.. (При этом имея царскую грамоту: «…силой врагов взять, а корабли их огнём и мечом сыскать, зацеплять и истреблять согласно нашего величества грамоты… А нашим воеводам и приказным людям того атамана Карстена Роде и его скиперов, товарищей и помощников в наших пристанищах на море и на земле в береженье и в чести держать».

….Однако, считать Роде нашим первым военно-морским капитаном мы не можем – в основном, из-за его безобразного поведения… В кратчайшие сроки этот крайне удачливый (и, видимо, на редкость умелый) морской разбойник на русской службе наделает шороху по всей Балтике, захватив двадцать два разных корабля, включая военные – и доведя свою эскадру до шести единиц!.. Увы, капитана сгубит жадность – вместо того, чтобы тащить добро хозяину (а уговор был такой – Роде получал жалованье от казны!) …так вот – он норовил спихнуть награбленное где-нибудь в Копенгагене… и, в конце концов, попался…

Иван слал ноты протеста: «…а цена тем кораблям и товару пятьсот тысяч ефимков. И Фредерик-король велел его, поймав, посадить в тюрьму. И мы тому весьма поудивилися…», – однако, всё впустую… следы Роде теряются где-то в датских застенках…

...Идём дальше. В 1634 году уже к Михаилу Фёдоровичу прибудет голштинское посольство – немцы просили разрешение ходить водным путём в Персию. Царь охотно согласится!.. Но – так сказать, на условиях «долевого участия»: «…лес покупати им у наших людей вольною торговлею, а плотников к тому корабельному делу, к их корабельным мастерам в прибавку, наймовать наших подданных охочих людей …а от тех плотников корабельного мастерства не скрывать и не таить». Непрост был первый Романов!..

…Через два года совместное предприятие спустит на воду трёхмачтовый вооружённый корабль – и совместное же посольство двинет на нём в Персию. (Справедливости ради – галера шла под шлезвиг-гольштейнским флагом, и названа была в честь тамошнего герцога – «Фредерик»).

В проекте было ещё девять кораблей!.. Однако, всё пошло не так – на Каспии бедолага «Фредерик» попадёт в трёхдневный шторм, потеряет все мачты, будет выброшен на берег где-то возле Дербента – и впоследствии благополучно разграблен местными… (Эх, «Михаилом» надо было называть!..)

…Что дальше?.. Дальше была очередная война со шведами – и в 1656-м наш гребной флот вдребезги громит скандинавов у Котлина (остров в 30 км от Санкт-Петербурга) – а потом боярин Ордин-Нащокин закладывает верфь в только что захваченной крепости Кокенхаузен (её переименовали в Царевич-Дмитриев; сейчас это – латышский Кокнесе). Планов было, что называется, «громадьё» – строить флот, ходить по Балтике, но… вскоре со шведами придётся мириться (собственно – чтобы без помех воевать с поляками). Мы в очередной раз отдадим всё, завоёванное непосильным трудом, – и сожжём заложенные корабли!..

…Однако, мысль о флоте крепко запала в боярскую голову – и в 1667 году Ордин-Нащокин снова принимается за строительство – на этот раз, на Оке, в селе Дединово Коломенского уезда. (Работали датчане – но опять вместе с нашими). И вот, в мае 1668-го, на воду сойдёт тот самый фрегат «Орёл», с которого и принято начинать историю нашего военно морского флота

P.S. …Увы, гордо походить по Каспию ему тоже не удалось – в 1670-м судно, прямо на причале, захватят разинцы… дать ладу трёхмачтовой махине повстанцы не смогут, и – то ли спалят фрегат, то ли просто разграбят и разгромят…

P.P.S. …Существует версия, что именно на «Орле» был впервые поднят триколор – и уж точно под это судно был составлен наш первый корабельный устав… Впрочем, это – совсем другая история.

[Oksnia]

Компания-Бахадур

Погоня за длинной рупией

Европа поддерживала торговые связи с Азией всегда - хмурые погонщики верблюдов сгружали кОрОваны на границах Византии, предприимчивые евреи-армяне везли всё это в Константинополь, там венецианцы и генуэзцы затаривались "экзотическим товаром" и развозили его уже по всей Европе. К привычным еще античным людям красителям, пряностям и предметам роскоши постепенно добавлялись новые модные товары - шелковые ткани, фарфор, сахар, чай. Но широким массам европейцев всё это было практически недоступно - слишком дорого. Огромное число посредников вздувало цены (не было ни одного кОрОвана верблюдов, который ходил бы из самой Индии прямо до Византии, не говоря уже о Китае и Индокитае, так что стоимость неслабо накручивалась еще на этом этапе), и в Лондоне или Париже за "восточные штучки" приходилось платить золотом буквально по весу. Бедняки, впрочем, жили прекрасно, ибо нельзя тосковать о том, чего никогда не видел, но вот "обеспеченные слои" давила немалая жаба, и, согласно основному закону экономики, чем более они становились обеспеченными, тем жаба была тяжелее.

Однако с прогрессом в мореплавании ситуация стала меняться. Испанцы и португальцы, а позже еще и голландцы, "отжали" генуэзцев и венецианцев на вторые роли в Средиземном море, а когда заимели колонии в Индии, Африке и Америке, так вообще "взяли шишку", став в Европе практически монополистами по перевозкам из этих дальних стран. На тогдашних примитивных судах везти товар из той же Индии было даже не шибко быстрее, чем посуху, к тому же риск потерять корабль на море был весьма высок. Но всё с лихвой искупалось отсутствием посредников: загрузил корабль перцем на Малабарском берегу - и пригнал его в Лиссабон, и все 200% прибыли после реализации "чисто твои".

Англичане в силу примитивной отсталости в кораблестроении, навигацких науках и "общей культуры мореплаваний" плелись в хвосте. Они начали всего лишь с "сокращения плеча" перевозок, создавая компании - объединения торговцев, в складчину снаряжавших морские кОрОваны, ходившие с той или иной регулярностью в определенные места для покупки определенных товаров с целью их перепродажи в Англии. В 1407 году основали Компанию торговцев-предпринимателей Лондона (всеядная организация, конкурировавшая в основном с Ханзой), в 1530 году - Испанскую компанию, в 1551 году - Московскую (торгующую у диких аборигенов меха и "пеньку-поташ всякие", существовала до 1808 года), в 1553 году - Компанию купцов-предпринимателей Новых Земель, в 1579 году - Восточную (торговавшую на Балтике до 1672 года), в 1581 году Турецкую и в 1583 году Венецианскую, объединенные в 1592 году в Левантийскую компанию (действовала до 1825 года), в 1585 году - Барбарийскую, ака Марокканскую компанию.

Однако поставщики самых дорогих колониальных товаров, пряностей и специй, оставались недосягаемыми - в XVI веке "было вам не тут", и право торговать с "варварами" имела только та страна, которая договаривалась с тамошними правителями, а любые конкуренты рассматривались как ворующие потенциальные доходы, и подлежали немедленному выпиливанию. Воевать же с Испанией и Португалией, державшими индийскую торговлю, было "сцыкотно", особенно когда обе эти страны слились в одну при Филиппе II фон Хабсбурге. Все эти "сихоки" ("морские ястребы") и прочие "полублагородные пираты Рыжей Бесс" осмелели только тогда, когда при Елизавете I Тюдор началась война с Испанией. В 1595 году сворой таких "джентльменов удачи" была захвачена огромная португальская торговая каракка "Мадре де Дьос", плывшая из Ост-Индии, размеры добычи с которой ужаснули англичан - 500 000 фунтов, почти половина того, что тогда лежало в казне королевства!

Так появилась идея создать специальную компанию для торговли в Ост-Индией - свою, с блэкджеком и шлюхами. Так 31 декабря 1600 года появилась организация, названная Управляющий и Компания купцов Лондона, торгующих с Ост-Индией, позднее сократившаяся до Достопочтенной (ака Британской) Ост-Индской компании (неформальные названия - Джон Компэни, Компания-Бахадур, или просто Компания - The Company) с аббревиатурой ОИК (EIC). Название раскрывало структуру объединения - пайщики выбирали управляющего и 24 директора, составлявших совет компании. Каждый директор назначал определенных служащих, то есть, получал "верных людей" в структуре, с помощью которых проводил свою и избравших его пайщиков политику. ОИК получала от королевы монополию на торговлю со всеми странами от мыса Доброй Надежды до Магелланова пролива на 15 лет. Покровительство королевы было очень важным - без него нельзя было вывозить серебро за пределы Англии (сие каралось уголовно), а восточные царьки расставались со своими товарами лишь за звонкую монету (примитивные европейские ткани, скобяные изделия или прочая фигня их не интересовали от слова "абсолютно"). ОИК получила лимит на вывоз до 30 000 фунтов в год.

Первое плавание нанятой компанией эскадры началось 13 февраля 1601 года, когда из Вулиджа отплыли четыре корабля под командой капитана Джеймса Ланкастера - опытного мореплавателя, уже бывавшего в Ост-Индии (первая в мире английская экспедиция, заплывшая за мыс Доброй Надежды) в 1591-1594 годах и в Бразилии в 1594-1595 годах (откуда привез товаров на 50 000 фунтов). Еще один известный мореход, Джон Дэвис (даровавший свою фамилию проливу между Канадой и Гренландией) был главным лоцманом экспедиции. Что любопытно - в самой Индии англичане так и не побывали, зайдя на Никобарские острова, а потом сразу направившись в Индонезию. Ланкастер держал флаг на корабле "Ред Драгон" и поил команду лимонным соком, почто именно они понесли меньше всех на эскадре потерь от цинги.

Достигнув Индонезии, Ланкастер заключил выгодный договор с султаном Аче[ха] Аладдином III Раят Шах Саидом ал-Мукаммилом и основал первую факторию (торговый пост) ОИК в городе Бантам на острове Ява. Также удалось наладить торговые связи с купцами на Молуккских островах (они же Острова Пряностей), где тоже основали факторию. В довершении всего удалось захватить в Малаккском проливе 1200-тонную португальскую каракку. Так что в Лондон Ланкастер в 1603 году возвратился с большой прибылью - новый король Яков I Стюарт произвел его в рыцари, а пайщики ОИК выбрали в совет директоров. До 1608 года компания снарядила еще 15 кораблей в Ост-Индию (один в ходе плавания таки утонул), и уже пятая экспедиция принесла чудовищную прибыль в 234%. Посему Яков I, не дожидаясь окончания 15-летнего срока, продлил в 1609 году привилегию ОИК на троговлю с восточными странами... Так появилась первая в Англии транснациональная корпорация.

Кесарево - кесарю (начало)

Чтобы продолжать разговор о дальнейшей судьбе ОИК, надобно "сделать раздвоение" - сперва рассказать о взаимоотношениях компании с властями в Англии, а уже потом поведать о ее делах в Ост-Индии. Ибо ежели в Британии пайщики были скромными законопослушными торговцами и служащими, то на Востоке каждый из них превращался в царька, а то и в божка, а в совокупности все они составляли там огромного и всевластного Левиафана... В общем, сегодня - о том, как жилось компанейцам на родине.

Без одобрения со стороны короля компания просто не могла существовать - перед каждым плаванием очередного снаряженного ею кОрОвана надо было получать у ЕКВ, Тайного совета (предшественника кабинета министров) или Звездной палате (чрезвычайный тайный суд при короле) разрешение на вывоз серебра из страны (иначе - секир-башка). До 1615 года капитана каждого кОрОвана назначал лично король и выдавал ему специальные полномочия управляющего и генерала всех купцов, моряков и других наших подданных, с правом военного суда (с 1615 года ЕКВ делегировал сие право самой компании). Также капитаны получали официальные послания от лица главы государства для переговоров с восточными правителями. Иногда ОИК просто использовала монарха как вышибалу-рэкетира - в 1609 году Яков I запретил продавать ввезенный из Нидерландов перец, пока Компания не реализует собственные запасы.

Впрочем, друзьями два первых Стюарта были ненадежными и всё время норовили что-нибудь из общего имущества стыбзить, или занимались банальным шантажом и вымогательством. В 1604 году тот же Яков I продал еще одну лицензию на торговлю с Востоком некоему Эдварду Майклборну, который 18 месяцев... пиратствовал в Индийском океане, сильно подмочив там репутацию "честным английским коммерсантам". В 1607 году такую же лицензию получил некий капитан Пенквелл(занимавшийся тем же самым), а в 1618 году сэр Джеймс Каннингэмвообще получил патент на создание Шотландской Ост-Индской компании, и ОИК пришлось заткнуть ему жадную наглую пасть денежной компенсацией, а королю выплатить, чтобы впредь такой фигней не занимался, 20 000 фунтов. И всё это несмотря на то, что "управляющий и директора" тратили ежегодно 1200 фунтов на "подарки ЕКВ"...

По этой же кривой дороге пошел и Карл I Стюарт - в 1635 году он заявил, что "всё равно же Компания не ведет торговлю ну прямо со всей-всей Азией", и выдал патент на создание Ассоциации Куртэна, возглавляемой финансистом сэром Уильямом Куртэном, внес в нее пай на 10 000 фунтов, запретил ОИК торговать в факториях, основанных Ассоциацией, и выдал "альтернативщикам" разрешение на пять лет вывозить из Англии по 40 000 фунтов серебром в год (примерно на 10 000 больше, чем в среднем вывозила за экспедицию ОИК). Измывался при попустительстве монарха над негоциантами и канцлер казначейства барон Фрэнсис Коттингтон - в 1638 году заставил продать селитру королю по заниженным ценам, а в 1640 году приобрел перца на 68 000 фунтов и... тупо не заплатил (вот как можно!). Периодически Стюарты пытались влезть в тесные ряды без мыла - стать пайщиками компании и приобрести этим право влиять на назначения и вмешиваться во внутреннюю политику. Якову I в 1624 году компанейцы почтительно дали отлуп, заявив, что "это уронит Ваше монаршье достоинство".

Хреновато получалось у Стюартов и крышевать ОИК на государственном уровне. У Якова I была идея-фикс насчет союза с Испанией, и все враждебные действия испанцев и португальцев против англичан в Индийском океане он просто оставлял без ответа. Затем пришла очередь голландцев - основав свою ООИК (Объединенная Ост-Индская компания, Verenigde Oostindische Compagnie - сокращенно VOC), нидерлендеры начали гебридную войну в Индонезии и Японии, отжимая оттуда британцев. В 1623 году случилась Амбо[й]нская резня - 10 служащих ОИК на острове Амбон были обвинены в "заговоре" супротив ООИК и казнены отрубанием головы. купцы потребовали у Якова I правосудия, но в Европе бушевала Тридцатилетняя война, в которую Англию "вмазали" ее германские родственники (курфюрст Фридрих V Пфальцский, зять Якова I), и Стюарту нужна была помощь Объединенных Провинций, потому он спустил жалобу на тормозах. Обнаглевшие голландцы тупо захватили английскую факторию на острове Ран, и, фактически, с тех пор Британия и потеряла какие-то перспективы в Индонезии и Японии, превращенных в "нидерландский заповедник" вплоть до XIX века.


Хреновасто относился к компании и парламент - большинство коммонеров (депутатов Палаты общин) принадлежали к наисовременнейшим школам экономической мысли, каждая из которых ненавидела монополии. Интерлоперы (или фритрейдеры) были вообще за свободу торговли, сторонники Джерарда де Малинса считали преступлением вывоз из страны драгметаллов, мануфактуристыненавидели Джона Компэни за дешевый индийский текстиль. Пришлось даже основать собственную ручную экономическую школу - Томаса Мана, который доказывал, что чем больше золота-серебра вывозится из страны, тем круче (российские олигархи бешено аплодируют), потому что отрицательный баланс торговли с Востоком компенсируется положительным балансом от торговли в Европе привезенными с Востока товарами (российские олигархи чешут лбы и "ничо не понимают")... В общем, экономисты срались.

Зато ОИК очень вовремя просекла политическую фишку и уже в 1640 году обратилась к парламенту, обвинив короля в неэффективном управлении, и потребовала ликвидировать Ассоциацию Куртэна. И в разразившихся далее событиях Английской революции пайщики твердо поддерживали парламент. Правда, когда в 1643 году купцы отказались дать компанейские пушки для защиты Лондона от полчищ роялистов, коммонеры полностью сменили директорат ОИК. Зато в 1650 году Долгий парламент постановил, что торговля с Востоком - монопольная привелегия Компании, и Ассоциация Куртэна сдохла. Однако же установление диктатуры лорда-протектора Оливера Кромвеля принесло суровые перемены - индепенденты (религиозные радикалы, к которым принадлежал диктатор) всегда и везде были против всяких монополий. Интерлоперы фактически перехватили всю торговлю с Ост-Индией. Настали суровые годы...

Очень скоро выяснилось, что "островок свободной торговли" не имеет в мире жестокого меркантильного протекционизма XVII века никаких шансов на выживание. Ломанувшиеся в Индию интерлоперы сбили своим избыточным предложением цены на английские товары, подняли закупочные цены на восточные, а также уронили цены, по которым продавали колониальный товар в Европе - в общем, сплошные непрофиты и для себя, и для казны. Каждый отдельный купец, чем-то прогневавший индийских Моголов, рисковал обрушить их немилость на всех его коллег - на Востоке не вникали в тонкости свободной конкуренции, предпочитая принцип коллективной ответственности. К тому же "одинокие морские голуби" очень быстро попадали в лапы злобного Левиафана - нидерландской ООИК, большой и сильной торговой компании-монополиста, бороться с которой в одиночку был не вариант. Так что лорд-протектор Кромвель очень скоро понял - нужно укреплять собственную ОИК, чтобы вернуть прибылЯ и на равных бороться супротив голландцев на морях.

Но Государственный совет продолжал сиськи мять, ссылаясь на "не до собачек нам, мы тут мировые дела рулим". Тогда в январе 1657 года собрание пайщиков постановило - ежели не дадут новую хартию на монополию, то имущество и права на торговлю продаем, кассу закрываем. Чиновники намек поняли - 6 февраля на заседании Госсовета полностью поддержали монопольный принцип индийской торговли. А 19 октября 1657 года сдался и Кромвель - подписал-таки новую государственную хартию для ОИК. Причем сразу революционную - из госрегулируемой компания превратилась в акционерную, получив возможность собирать дополнительный капитал, продавая ценные бумаги (так уже давно делал главный конкурент - ООИК). Во-вторых, документ продлевал срок деятельности директоров с года до двух (чтобы руководство компанией было более стабильным и менее кидающимся по сторонам). В-третьих, ОИК получила право основывать и укреплять поселения за пределами Англии, перевозить туда поселенцев, оружие и припасы (и всё без пошлин). Лимит вывоза валюты был поднят до 100 000 фунтов серебром в год, а степень участия пайщиков в делах компании теперь регулировалась суммой их взноса: минимум - 100 фунтов, за 500 - уже право участвовать в собраниях акционеров, за 1000 - баллотироваться в директорат. А всех интерлоперов, которых догонят, суда компании получали право обыскивать и конфисковывать (и суда, и грузы).

Всё это было просто супер, но буквально через три года власть радикально поменялась - произошла Реставрация, и в страну вернулся ЕКВ Карл II Стюарт. За сотрудничество с режимом "узурпатора-цареубийцы" (мертвого уже Кромвеля) могло так сильно нагореть, что директория ОИК постановила уничтожить все экземпляры хартии и сделала вид, что "а ничё ваще не было, чо!". И смиренно попросила у короля новую хартию (как дедушкО Ваш давали, и папа тоже!). Карл II милостиво повелевать соизволил докУмент выдать уже в 1661 году, и отчего-то даже тот был очень сильно похож на "пропавшую грамоту Кромвеля". Новыми были только два пункта - теперь ОИК могла арестовывать корабли интерлоперов и доставлять их в Англию, а также получила право суда над своими служащими в торговых факториях. За сие благодарные купцы отвалили Карлу II за 18 лет его правления 2 млн фунтов "подарков", а его брату Джеймсу, герцогу Йорку - подарили все свои монопольные права на торговлю и поселения в Западной Африке (возьми се, Б-же, чо нам не гоже...). Затем Карл II в 1667 году сделал ОИК "царский подарок с барского плеча" - за заем в 30 000 фунтов отдал полученный от Португалии (в качестве приданного королевы Екатерины де Браганса) остров Бомбей со всеми суверенными правами - издавать законы, судить, воевать, собирать налоги и даже чеканить монету. Хотя на самом деле это было то же самое "бери, Б-же" - осуществлять собственную власть так далеко королю было дорого и затратно, так что "неликвид" и спихнули купцам, которые бытро нашли ему достойное применение...

Яков II Стюарт за свое короткое правление вообще превратил ОИК в "государственное государство" - по хартии 1683 года компания получало право вводить военное положение в факториях и на судах, объявлять войну "варварским народам" по своему усмотрению, набирать и обучать офицеров, солдат и моряков. Также было получено право даровать муниципальную хартию Мадрасу, превратив его в полноценный город - на условиях Джона Компэни. Также ОИК были дарованы адмиралтейские полномочия - самой захватывать и судить захваченных в море "недобросовестных конкурентов". Когда один из пострадавших интерлоперов, Томас Сэндис, подал в суд, требуя признать незаконным право короля давать юрлицам торговые монополии, верховный судья Джордж Джеффрис (тот самый, который услал Питера Блада и Джереми Питта в суровое рабство на Барбадос) заявил, что враги Компании - враги короля (ну а суд Сэндис проиграл).

В это же время случился первый большой скандал внутри самой компании. Группа "консерваторов" во главе с управляющим Джозайей Чайльдом стояла за "жесткую монополию" - пайщиков было всего 556, основным капиталом распоряжались 40-50 человек, реально всеми делами управляли всего 10-12 человек. Поскольку капитал был ограниченным, "толстосумы" просто скупали паи и не давали доступ "честным торговцам" к доходам и делам компании. Для сохранения этого положения "консерваторам" требовалась поддержка властей, потому они солидаризировались с партией тори. "Обновленцы" во главе с Томасом Папильоном ратовали за расширение капитала (и числа пайщиков) путем свободной продажи ценных бумаг всем желающим, и потому стояли за оппозиционных вигов. На "несогласных" натравили всё того же Джеффриса, который обвинил Папильона в подстрекательстве к мятежу, и тот вынужден был сбежать в Нидерланды.

Однако каждый раз, когда ОИК добивалась режима наибольшего благоприятствования, политическая ситуация менялась и приносила очередной облом. В 1685 году Славная революция свергла с престола Якова II. Новыми королями стали Мария II Стюарт и ее муж Вильгельм III Оранский, но смысл революции был в том, что теперь в стране все важные вопросы решал не монарх, а парламент. Палата общин "изучила вопрос" после очередной жалобы (поселенцев острова св. Елены на губернатора ОИК) и потребовала увеличить капитал до 1,5 млн фунтов, а также ограничить сумму паев в руках одного акционера 5000 фунтов. Это было, по сути, очередное проталкивание "обновленчества". Но Чайльд смог подсуетиться взятками в Тайный совет (на 80 000 фунтов) и получить новую королевскую хартию в 1693 году. Правда, кое-чего пришлось лишиться - капитал был таки увеличен до 744 000 фунтов, а доля одного акционера ограничена 10 000 фунтов.

Однако "подлые обновленцы" во главе с вернувшимся из эмиграции Папильоном снова взбудоражили парламент в 1694 году - коммонеры потребовали бухгалтерские книги ОИК и обнаружили отсутствие указаний на то, куда за пять последних лет были потрачены 103 000 фунтов. Председатель совета директоров Томас Кук загремел в Тауэр, где дал показания, шокировавшие своей неожиданностью - компания дает взятки! "Парламентское расследование" начало выдергивать нитки из таких уважаемых людей, как генпрокурор, председатель Тайного совета (то бишь, глава правительства) Томас Осборн, герцог Лидс, и даже (ах тыж **** ж!) некоторые парламентарии! Но тут вмешался король - за очередные 10 000 фунтов от ОИК Вильгельм III распустил парламент, а поскольку коммонеры не успели проголосовать по результатам расследования, это дело просто развалилось.

Окончание

В 1698 году "случилось страшное" - появился конкурент. Группа интерлоперов, названных "доугейтскими авантюристами", собрала 180 000 фунтов уставного капитала и потребовала зарегистрировать их как компанию - но не короля, а парламент, раздраженный на ОИК из-за истории с расследованием, закончившимся ничем. Правительство тормозило дело, но из-за неудач в Войне Аугсбургской лиги отчаянно нуждалось в деньгах, и канцлер казначейства (то бишь министр финансов Англии) Чарльз Монтегю, граф Халифакс, придумал "гениальную" штуку - выставить монополию на торговлю с Индией на аукцион. Разоренная войной ОИК смогла предложить взаймы короне всего 700 000 фунтов, а "доугейтские авантюристы" внезапно выложили 2 млн. Казна пожадничала и взяла деньги, так что Палата общин смогла провести закон о создании Английской компании, торгующей с Ост-Индией. Правда, парламент не мог дать хартию - это была прерогатива короля. Однако король после всей этой истории не мог отказаться - и в сентябре 1698 года "ОИК-2" свою хартию получила.


Кстати, подоплекой всех этих разборок торговцев была политика - за спиной создания альтернативной компании, подотчетной парламенту, как и появившегося в 1694 году первого в стране акционерного Английского банка, не могущего дать денег королю в долг без согласия коммонеров, стояли виги, контролировавшие Палату общин - они боролись за ограничение власти короля. В этой ситуации директорат ОИК проявил иезуитскую хитрость - часть капитала новой компании была выкуплена, и Джон Компэни получил право на часть долга в 2 млн фунтов, а до тех пор, по закону, распускать "старое общество" было нельзя - то есть, до морковкиного заговения, ибо корона и не собиралась особо сей долг возвращать. На Востоке же интерлоперы столкнулись с ситуацией "кто вы такие, я вас не знаю, идите накуй" - у них не было факторий, укрепленных фортов, гаваней и договоров с туземными правителями. Итого, помяв немного сиськи, "новая компания" приняла потрясающее по неординарности решение - слиться со "старой". Процесс начался в 1709 году и завершился в 1709, после чего ОИК снова стала монополистом в восточной торговле Англии.

Все эти события не только воскресили феникса Компании из пепла, но и сделали его сильнее и толще. С начала XVIII века ОИК становится одним из главнейших (наряду с Компанией южных морей и Английским банком) кредиторов правительства, отпихивая мелких конкурентов супернизким процентом (до 3% годовых). Во-вторых, наученные горьким опытом, директора наконец-то завели в парламенте собственное лобби, которое защищало их интересы. В-третьих, лобби появилось не только в Палате общин - ОИК обрастала "своими людьми" в лондонской мэрии, среди торговцев, а также моряков (капитаны "индийцев", судовладельцы и судостроители), которых стали называть "домашними войсками". В 1713 году королева Анна Стюарт дала компании новую хартию - аж до 1730 года. В 1730 году группа упрямых "фритрейдеров" снова попыталась добиться отмены монополии - но на защиту ОИК встал уже парламент, хартию король Георг II Ганноверский продлил до 1766 года, а в 1744 году досрочно продлил уже до 1780 года.

В целом Компания-Бахадур в XVIII веке превратилась в фактически уже непотопляемого Левиафана. Когда в 1720-х годах Компания южных морей была втянута правительством в сложную и мутную схему списания госдолга, накопившегося за годы Войны за испанское наследство (скупила все долговые обязательства, начала под их гарантию бесконтрольно печатать и продавать акции, которые в конце концов рухнули в цене, пустив по ветру КЮМ, а с нею и обязательства акционерам выплатить по долгам правительства) и обанкротилась, обрушив весь английский рынок, ОИК только выиграла - теперь только она (и Английский банк) могли быть кредиторами короны. В общем, ничто не мешало Джеку Компэни обтяпывать свои делишки в Индии...

[Oksnia]

Нам нужен ваш перец, шелк и мотоцикл

Обозрев титанические усилия, прилагаемые ОИК в Англии для того, чтобы оставаться в авангарде торговли с Ост-Индией, перенесемся теперь во времени и пространстве в эту самую Индию, чтобы поглядеть, как создавалась самая великая в истории коммерчески-колониальная империя.
Вкратце же можно сказать - Великие Моголы (которых так никогда не называли - сей титул изобрели как раз англичане в своих писаниях), когда не резали друг друга, активно пытались захватить весь п-ов, но у них так до конца и не получилось - как и сделать всех индийцев мусульманами. Однако "хотелок и пыталок" именно в начале XVII века у шаханшахов (ака падишахов - смысл, в общем-то, был один) было еще вельми предостаточно.

Что же касается экономики (куда более интересовавшей отважных британских мореплавателей), Индия была "землей изобилия", но отнюдь не перца и прочих пряностей, как думают многие (хотя перец там тоже выращивали - на Малабарском берегу, но вот пряности сами ввозили) - главную статью экспорта составляли ткани, хлопчатобумажные и шелковые, от самых грубых и дешевых до самых тонких и дорогих. Купцы везли их в Англию столько, что тамошние сукноделы периодически кричали о "карауле, грабют, последнюю шерсть заставляют даром отдавать!". Нуждались Моголы (и прочие хиндустанские царьки поменьше) в лошадях, драгметаллах и тех же пряностях. Так что поначалу купцов из ОИК, ломившихся на Острова Пряностей (Молуккские, в более широком смысле - вся Индонезия), Индия интересовала только как перевалочный пункт. Но весьма скоро до самых смекалистых дошло - туземцы на островах полные лохи в тканях, и можно покупать сравнительно дешево индийское полотно (меняя на дефицитное там серебро по хорошему курсу) и толкать его, беря перцем и пряностями. Так полуостров стал важным звеном в восточной торговле, а уже потом до негоциантов дошло, что те же самые ткани можно с успехом сбывать и в Европе.

Так у ОИК появился интерес к Моголам - в 1609 году командовавший третьей экспедицией кампании капитан Уильям Хо[у]кинс добился аудиенции у падишаха Джахангира, который пожаловал англичанину титул хана и разрешил основать торговую факторию (постоянный торговый пост) в Сурате. Но весьма скоро наивные альбионяне столкнулись с суровостью несправедливой "селявы" - местные гуджаратские купцы сами хотели торговать с островами, и конкуренты им были особо не нужны. Того же самого хотели и пронырливые португалы, которые с "гуджаратскими" нашли друг друга и залоббировали британцев при дворе Джахангира. Фактория накрылась кокосовым орехом. А когда настырный капитан уже шестой экспедиции ОИК Хенри Миддлтон всё равно в 1611 году приперся торговать в Сурат, местный мутасадди (на фарси - "менеджер среднего звена", что-то типа управляющего имуществом + мэр) Мукарраб-хан так сильно пригрозил аборигенским купцам, что они бежали с торгов, даже не получив денег за проданные англичанам товары.

Нужно было срочно что-то делать - и находчивые альбионяне прибегли к приему, который им никогда не отказывал, то бишь к морскому разбою. Миддлтон направился в Индийский океан, где стал "гоп-стопить" индийские суда, направлявшиеся в Красное море - изымал их товары, "оплачивая" мало кому в Индии сдавшимся английским шерстяным сукном. Еще бОльшего успеха добился в 1612 году капитан Томас Бест, который "прямо с ноги", еще толком не подплыв к берегу, захватил корабль из Сурата. И, несмотря на всё свое величие, тьмочисленность и высокомерие, Моголы стухли - ибо ни они, ни их индийские подданные никогда не были отважными мореплавателями и флотоводцами, и с ВМФ у них был практически полный ахтунг. Не случайно их до того нагнули португальцы - народ не из самой сильной и богатой на людей и ресурсы европейской страны. К тому же с чисто восточным прагматизмом и фатализмом аборигены решили - раз проблематично их догнать и поймать, лучше дадим им торговать и будем брать пошлины в казну.

Так в 1613 году появился первый договор ОИК с "местным самоуправлением" - назимом (главой области) Гуджарата и мутасадди Сурата с одной стороны и компанией и королем Яковом I с другой. За 3,5% от выручки британцы получали право построить факторию с самоуправлением и гарантией судебной защиты властей от козней туземцев и португальцев (на суше). Вскорости привилегии фактории подтвердил своим фирманом (указом) падишах Джахангир, который милостиво принял приехавшего к нему с подарками фактора (чиновника фактории) Каннинга. Обрадованный посланник тут же... был отравлен португальцами, ибо, в отличие от Моголов, они на море особо никого не боялись и были готовы побиться за монопольное право торговать в Индии. Дело решилось в ноябре 1612 года - Бэст схватился с превосходящими силами португальского флота на рейде фактории и поколотил их на глазах жадно следящей за невиданным зрелищем морской баталии могольских ратей. Были убиты сразу два зайца - португальцы получили укорот, а туземцы вельми впечатлены отвагой и силой "белых сахибов", и Джахангир разродился новым, еще более выгодным для ОИК фирманом.

Однако упрямые лузитане сдаваться сразу не собирались - в 1615 году году эскадра вице-короля Португальской Индии дома Жеронимо де Азеведо явилась в Сурат и принялась жечь и топить местные суда, потребовав от мутасадди Мукарраб-хана разорвать торговое соглашение с англичанами. Однако стоявший на рейде капитан Николас Даунтон с четырьмя кораблями напал на конкурентов и обратил в бегство, после чего неустрашимый могольский чиновник отказался вести дела с "бандитами из Гоа" и твердо заверил "друзей из Англии" в мире, дружбе и жвачке. А начавшаяся война с португальцами закончилась в 1635 году полной победой британцев, которые, к слову, помогли в 1622 году персидскому шаханшаху Аббасу I Великому взять португальский остров Ормуз - побежденные открыли все свои фактории от Басры до Макао. Упал престиж лузитан и при дворе Великих Моголов - никто не любит побежденных, и все хотят дружить с победителями.

Воодушевленные альбионцы решили "доковать горячее железо" и отправили ко двору в Агре аж целого королевского посла Томаса Роу - который привел Джахангира в восторг, подарив портрет короля (падишах был пленен представительностью оного многобородатого мужчины), но за три года так и не смог добиться практически ничего. Ибо не учел восточный менталитет - бесполезно заключать сделки с верховными правителями, если не подмазывать все следующие звенья бюрократической цепи. А когда понял, то уехал из столицы и рекомендовал никаких послов более туда не слать - падишах будет подарки гребсти, фирманы выдавать, а бакшиш (тут его называли пешкаш), чтобы они исполнялись, всё равно надо нести тем же самым чиновникам, с которыми можно было договориться и неофициально, а иначе они и с фирманом шаха будут волокитить и саботировать до победного конца.

Еще одним неприятным открытием англичан было то, что у Моголов в принципе не существовало понятия государственной преемственности и ответственности - со смертью правителя все его договоры, фирманы и пожалования становились недействительными и требовали "перезаключения" с новым монархом. Ибо носителем суверенитета выступала не территория, не народ, и даже не совокупность институтов власти, как в Европе, а только личность падишаха - всё вокруг было его собственным, и он лишь милостиво уступал кое-что "во временное пользование" тому, кому хотел (а мог, и довольно часто, расхотеть и отнять). В общем, Восток показывал торговцам свое тонкое лицо в профиль, и становилось ясно, что легкой и простой жизни для ОИК тут тоже не будет...

На картинке ад-дин Мухаммад Джахангир, падишах империи Великих Моголов в 1605-1627 гг.

[Oksnia]

В какой-то степени отношения ОИК с Моголами и их администрацией на местах были "параллельны "тому, что происходило в Англии - монархия хотела от купцов "своих собственных" профитов, мало вдаваясь в то, чего хотели сами негоцианты. Во-первых, туземных чиновников всегда интересовало "еще денег" - даже подписывая какие-то соглашения, типа "мы любим и уважаем фирман падишаха и мамой клянемся его выполнять", "конопляно-крапивное семя" тут же требовало "еще пешкаш". Во-вторых, свято соблюдался принцип "деньги давай" - на какие бы ухищрения не шли британские коммерсанты (типа, продавали свои товары португальцам в Гоа, чтобы не платить таможенный сбор Моголам), чиновники всё равно требовали свое со всего, что двигалось на расстоянии, которое они могли достать вытянутой рукой (просто приставили стражу к складам фактории и не разрешали выдавать товары португальцам без таможенного сбора). В-третьих, Моголы сразу ввели коллективную ответственность за деятельность пиратов - если какой-нибудь залетный разбойник грабил их суда, они шли и арестовывали факторию. На возмущенные крики ОИК "это не мы, это бандиты!" восточные люди качали тюрбанАми и говорили, что английский король отвечает за всех своих поданных так же, как падишах за своих.

В XVII веке, имея на Индийском берегу только фактории (в 1612 году - в Сурате, в 1626 году - в Армагаоне, в 1634 году - в Масулипатаме, в 1639 году - в Мадрас[патам]е, в 1640 - в Хугли, в 1642 - в Ориссе и Баласоре), британцы терпели и кряхтели. Поэтому как только у компании появился свой собственный кусок земли - остров Бомбей, купленный у короля Карла II (который ему достался в качестве приданного за королевой Елизаветой Португальской), ОИК сразу начала обустраивать его как "абсолютно независимое от всяких дикарей владение", назвав Бомбейским президентством (Bombay Presidency). Суратских купцов всячески завлекали торговать в Бомбее, и местные власти с раздражением смотрели на то, как сборы и пешкаши уплывают у них из-под носа. Успехи в Бомбее были столь впечатляющи, что правлению ОИК не терпелось "смочь и повторить" в каком-нибудь еще месте.

Повод нашелся быстро. В 1664 году субадаром (губернатором) субы(провинции) Бенгалия был назначен Мирза Абу Талиб, более известный как Шаиста-хан, человек редкостных даже для Азии XVII века жадности, наглости и бесстыдства. Фирманом, который падишах Аурангзеб выдал компании в 1680 году, он фактически подтерся, толкуя "темные смыслы фраз" в нужном ему ключе - экспортная пошлина 3,5% в фактории Хугли, 5%-ная пошлина на ввозимое серебро (которым ОИК расплачивалась за покупаемые товары), а "подарки и откаты" с удовольствием брал, но ничего не отменял. В Лондоне среди "ястребов", возглавляемых заместителем управляющего компании баронетом (титул пониже барона, но повыше рыцаря - английское ноу-хау) Джозайей Чайлдом, возникла идея "знатно проучить" наглых аборигенов, послав войска. Правда, не все в компании были такими идиотами (воевать с огромной империей на пике могущества - при Аурангзебе...), и представитель "голубей" Уильям Хеджес отправился в 1682 году в Бенгалию, где договорился с Шаиста-ханом о том, что получит у падишаха (субадар был его дядей по матери и "имел влияние" при дворах) "самый правильный фирман", в котором все спорные вопросы будут разрулены "к обоюдной выгоде и согласию".

Однако в самый разгар неторопливых восточных переговоров (в 1684 году - что, кстати, может обозначать и то, что Шаиста-хан попросту "тянул вола" и "крутил динамо") субадар узнал о намерениях Чайлда. И решил попросту выгнать "этих лживых и беспринципных детей свиньи и обезьяны", указав Хеджесу на дверь. Вариантов не оставалось - только война. В Бомбей губернатором полетел еще один "ястреб", однофамилец баронета Джон Чайлд, который заявил, что ежели Могол попробует на него напасть, то "он отправит того обратно залпом из задницы"... А всё происходившее потом получило название Войны Чайлда (точнее бы было таки Двух Чайлдов, но в песню слово не вставишь), и напоминало одновременно какой-то бред сивой кобылы и дешевую оперетту. "Партия войны" распустила перья и отправила в Индию первую в истории британскую военную экспедицию - аж 300 человек.

Остается лишь удивляться наглости и идиотизму торговцев, уверенных, что таким "ударом" они чего-то добьются от огромной империи. Что мог сделать грозный отряд из 300 человек на двух кораблях, приплывший в 1686 году? Бомбардировали порт Хугли, сожгли там 500 домов. Два раза высаживались на берег - и два раза отплывали обратно в Бомбей. Ну и грабили могольские суда - пиратили, проще говоря. Чайлд в Лондоне довольно хмыкал, что "без торговли с нами подданные Моголов будут умирать от голода тысячами". В общем, оба Чайлда вели себя, как дети. Пока не пришел лесник и всем не наподдал - могольский "морской человек" Сиди Якуб-хан привел флот к Бомбею и обложил его.

Посидев годик в осаде, британцы капитулировали в 1690 году. За "стопицоттыщ" денег и унижение в виде лежания представителей ОИК перед ним в пыли Аурангзеб согласился отозвать войска и восстановить торговлю. Более того - британцам было разрешено построить на реке Хугли поселение, ставшее впоследствие Калькуттой, центром Бенгальского президентства. Ибо Могол был занят "маратхской язвой" и боялся, что если сильно прижать ОИК, она перебежит на сторону его врагов. В общем, из первого военного столкновения с индийцами англичане вышли хоть и с позором, зато с профитом. Правда, фирмана нового, конечно же, никто им не дал...

Первый губернатор Бомбейского президентства Джордж Оксенден

[Oksnia]

Великая победа русского оружия, спасшая Россию. И ей не посвящено ни одного фильма

Вы, скорее всего, знаете про многие великие русские победы, даже если они представляли из себя стычку пары-тройки сотен вооруженных дружинников, как распиаренные донельзя Ледовое побоище и Невская битва, например. Но сегодня самое время поговорить о событии, которое по совершенно непонятной причине, старательно обходится стороной.


А ведь это событие на самом деле сыграло в истории России роль, куда большую чем то же Ледовое побоище. Не меньшую чем Куликовская битва и стояние на Угре. По своему значению, с учетом времени, оно сопоставимо с битвой под Москвой в 1941 году. Оно собственно и было точно такой же битвой, почти под Москвой, всего в полусотне километров от нее. И даже случилось примерно в тех местах.

В школьных учебниках про эти события нашлось место буквально в паре строчек. А ведь если бы события тогда пошли по-другому, Русского государства, скорее всего, просто не было. Так, осталось бы Московское княжество. И то не факт.

Речь сегодня пойдет о битве при Молодях. С 29 июля по 2 августа 1572 года крымские татары, которые всего год назад сожгли и разграбили Москву, получили жесткий и показательный урок, что соваться на русские земли не стоит.

Урок им этот преподала русская армия под командованием князя Михаила Ивановича Воротынского.

С чего все началось

Все началось с того, что в 1571 году крымский хан Девлет-Гирей сжег и разграбил Москву, награбив массу драгоценностей и уведя огромный полон. В следующем, 1572 году был организован новый поход. Но на этот раз его ждали особенно тщательно.

Несмотря на разгром 1571 года были приняты беспрецедентные меры по укреплению южной границы. Татар ждали, потому что Девлет-Гирей потребовал выплаты постоянной дани, а его послу в ответ на это вручили топор.

В 1572 году татары шли уже не просто набегом, пограбить и откатиться назад. Нет, они шли завоевывать Московское царство, громить его полностью, чтобы как минимум забрать Казань и Астрахань, а возможно, и саму Москву. О том, что татары были настроены совсем не так как раньше, доказывает например, то, что в летописях и разрядных книгах, рассказывающих о событиях 1572 года, специально отмечается, что татары не грабили по дороге. А не грабили они, потому что добыча снижала их мобильность. А именно мобильностью была сильна ударная татарская сила.

Обороной на Оке и засечной черте руководил князь Михаил Иванович Воротынский. Именно ему и его воеводам и принадлежит честь спасения России от крымских татар. Князь прекрасно понимал, что удержать засечную черту по всей ее огромной линии он не сможет. Рано или поздно татары прорвутся.

Поэтому засечную черту рубеж по Оке, конечно, держали, но одновременно гостей из Крыма ждал сюрприз. Воротынский планировал после прорыва дать оборонительное сражение, так как сил у него было хоть и довольно много, но все равно меньше, чем у крымского хана. Поэтому планировался оборонительный бой с опорой на предварительно построенный «гуляй город».

«Гуляй город» представлял собой крепость из толстых дубовых досок, сбитых в щиты. Их перевозили на санях и быстро собирали в стены в нужном месте. Для обороны использовались специальные пищали и пушки, которыми расстреливали наступающих татар через бойницы. Но для этого было надо, чтобы крымчаки захотели полезть на это укрепление. А полезут они на него или нет, было непонятно.

Собственно, битва при Молодях

Татары подошли к бродам на Оке 26 июля 1572 года. Ударили там, ударили тут. А потом навалились в районе впадения Лопасни в Оку и захватили переправу через Сенькин брод. Воротынский узнал о том, что татар прорвались утром 28 июля. И тут ему пришлось пережить самые сложные часы во всей этой кампании, а возможно, что и в жизни.

Дело в том, что татары уже рванули к Москве и до нее им оставалось полсотни километров. Русская армия осталась сзади татар. В самой Москве, конечно, был гарнизон, но между столицей татарами войск больше не было. И тогда Воротынский принял решение ударить по тылам наступающих татар. Не пытаться преградить им путь к Москве, а бить по арьергарду, в расчете на то, что враг повернет и побоится идти на столицу, имя в тылу мощный ударный кулак русских. Так и получилось.

Удар по арьергарду нанес передовой полк Дмитрия Хворостинина. Если что – он был опричник (это я к тому, что опричники был разные). И он рисковал собой и своими людьми по полной программе. Потому что его задачей было ударить по татарам так, чтобы те оценили степень угрозы и повернули на русских. На Хворостинина. А потом ему еще надо было отступить. Но не просто так, а туда, куда было надо Воротынскому. Он уже знал, куда. Для развертывания гуляй-города было присмотрено место у Молодей. Там татарам пришлось бы из-за особенностей местности атаковать гуляй-город в лоб.

И у Хворостинина все получилось. Он заманил большой татарский отряд точно под пушки и пищали гуляй-города и непрошенным гостям вломили в первый раз. Все это случилось за длинный день 28 июля. В тот же день Девлет-гирей повернул от Москвы, чтобы сначала разобраться со стоящим в его тылу гуляй-городом русских.

30 июля татары весь день атаковали гуляй-город, в котором засела русская армия. Атаковали, получали из пищалей и пушек и откатывались назад. В ответ русская конница выезжала из-за укреплений и нападала на татар, а потом снова скрывалась за укреплениями. В этой круговерти татары умудрились потерять своего главнокомандующего Дивей-мурзу. Его захватил в плен простой суздальский дворянин по имени Темир Алалыкин. Ага, простой русский татарин. Так бывает. Бой был упорный, потери понесли и те, и другие.

После боя 30 июля татары два дня приводили себя в порядок, а 2 августа пошли на решительный штурм гуляй-города. Дело дошло до рукопашной. В отчете в разрядной книге коротко написано:

«тотаровя пришли к гуляю и изымалися у города за стену руками; и тут многих тотap побили и руки пообсекли безчисленно много»

То есть дело дошло до боя за укрепления. Боеприпасы у русских заканчивались, провизия тоже. Неудивительно, ведь гуляй-город разворачивали срочным маршем, обозов с собой много не привезли.

Татары спешили разобраться с Воротынским. Потому что Девлет-гирею подкинули ложную грамоту о том, что от Новгорода уже идет на помощь царь Иван с большой военной силой. Нашелся же герой, который согласился попасться крымчакам, зная, что из него вытянут все жилы. Крымчаки поверили и ударили по гуляй-городу всей силой. Они не знали, что им приготовлен еще один сюрприз.

Все дело в том, что помощь от Новгорода никакая не шла. Но Воротынский оставил в укреплениях только часть войск, а Большой полк во главе с князем тайно вывел из укреплений, обошел татарскую орду и ударил по татарам с тыла. В тоже время Хворостинин, оставшийся в гуляй-городе за старшего, открыл огонь из всего, что стреляло и тоже устроил вылазку. Удара с двух сторон татары не выдержали. Кроме того, атаку Воротынского приняли за подход подкреплений из Новгорода.

Девлет-Гирей поскакал к переправе. За ним остальные татары. А русские рубили бегущих по полной программе. На поле у Молодей остался ханский сын и внук, многие мурзы попали в плен. Разгром был полный и тотальный.

Крымское ханство получило настолько жестокий удар, что даже в самые сложные для Московского царства годы, когда поляки под командованием Стефана Батория будут захватывать город за городом, татары не сдвинутся с места и не нападут на Россию. Следующий набег состоится почти через 20 лет, в 1591 году. Тогда сын Девлет-Гирея Гази-Гирей II дойдет до Москвы и тоже будет там разгромлен. Но это другая история.

А мне остается только упомянуть, что Михаила Воротынского крупно наградили. Но уже в следующем 1573 году он по непонятной причине был казнен. Причем в «Синодике» Ивана Грозного упоминания о нем нет. Есть смутные упоминания о начале местнического спора Воротынского с другим боярином. Кстати, в том же году его сын стал муромским воеводой. А о казни Воротынского мы знаем со слов Курбского и Штадена, которые вообще-то много чего наплели. Очень мутная и непонятная история, о которой можно только строить предположения.

Но факт остается фактом. В конце июля 1572 года русские войска одержали великую победу в битве недалеко от Москвы. А потом эта победа была по непонятным причинам если и не забыта, то почему-то не попала в список великих военных подвигов русского оружия. Хотя именно эта победа этого заслуживает в обязательном порядке. Кстати, в отличие от все того же распиаренного Ледового побоища, поле битвы при Молодях было найдено российскими археологами группы Олега Двуреченского. Но памятника на месте битвы нет. Только реконструкторы проводят свои фестивали по этой эпохе.

Михаил Воротынский на памятнике тысячелетию России

[Oksnia]

Полюбившаяся некоторыми одноклубниками рубрика В этот день…
О «Непобедимой армаде»

Согласно источникам, 8 августа 1588 года бесславным разгромом завершился поход на Англию испанской Непобедимой армады (Armada Invencible – она же: Grande y Felicísima Armada)… Источники эти, правда, в основном – британские. (А для новых поколений – замечательное, в сущности, кино «Елизавета: Золотой Век»… хотя, его главный герой, Клайв Оуэн (то есть – сэр Уолтер Рели) хроникёрами в том бою не замечен… в отличие от своего коллеги и основного конкурента, сэра Фрэнсиса Дрейка… Впрочем – какая разница?..) Что ж – по порядку…

…Для исторической ретроспективы – Испания тех времён была супердержавой с обширными владениями в Европе, Африке и Азии – не говоря уж о Новом Свете… в свою очередь, Англия – «региональным» островным королевством, вдобавок – обременённым сомнительной королевой-женщиной и ещё более сомнительным вероисповеданием… не говоря уж пустой казне… (Однако – не забудем про неукротимый британский характер!..)

…Тем не менее, великое противостояние началось именно с материальных проблем – не в силах более слышать про тяжко гружёные заокеанскими сокровищами испанские корабли, Елизавета развязывает на них охоту!.. (Формально Её Величество – по крайне мере поначалу – держалась от своих приватиров в стороне… однако в каждом рейде корона имела долю… Потому большинство знаменитых пиратов того времени, фактически, находились на королевской службе – а вот уж тех, кто не делился, вешали на реях…)

…Испанский Филипп II шлёт свояченице протесты – Елизавета кротко обещает «разобраться»… между тем Дрейк сначала грабит знаменитый «Серебряный караван»; затем проходится «огнём и мечом» по американским колониям (одновременно, неожиданно для самого себя, совершив второе в истории кругосветное путешествие)… добыча составит баснословные полмиллиона фунтов – корсар посвящён в рыцари прямо на борту своей «Золотой лани»!..

...Отношения осложнялись целым рядом других обстоятельств... Например – Елизавета энергично (вплоть до посылки войск) поддерживает бунтующих против «испанского ига» голландских сепаратистов-протестантов. (Справедливости ради – это началось после того, как папа Сикст V отлучит королеву от церкви – заодно освободив её подданных от присяги и призвав их к мятежу!.. В Англии бунта, правда, не произойдёт…)

…Так или иначе, факт остаётся фактом – папа громогласно призывает испанского короля покарать нечестивую протестантку!.. (Как мы помним, на предыдущей королеве – ревностной католичке Марии Кровавой – Филипп был женат… а к Елизавете безуспешно сватался... Не то чтобы вдовство давало ему права на английский престол… но, во-первых, королю недавно удалось присоединить Португалию на ещё более сомнительных основаниях; во-вторых – королева-девственница и сама была не вполне легитимна. (Поскольку в своё время официально признана незаконной дочерью – не говоря уж про отлучение). Филипп начинает подготовку…

(Некоторые специалисты полагают, что благословивший мероприятие понтифик вёл двойную игру, одновременно держа в курсе англичан… может, и так – однако и без того список кораблей Армады ходит по всей Европе – причём, обнародовал его лично Филипп!.. О конечной цели похода тоже существуют разные мнения… некоторые полагают – испанский король всего лишь намеревался хорошенько припугнуть докучливых островитян и отбить у них охоту разбойничать. Впрочем, сами-то англичане были уверены, что враг остановится не иначе, как взяв Лондон – именно эта позиция возобладает и у последующих историографов… Также предполагается, что в Англии имелась серьёзная католическая «пятая колонна» – на которую испанцы при высадке могли рассчитывать…)

…В любом случае – подготовка велась пять лет, а сигналом и поводом станет казнь Марии Стюарт… (Приютив свергнутую шотландцами королеву, Елизавета терпела её интриги и заговоры два десятка лет!..) Однако – «мировое сообщество», что называется, «выразит решительный протест»… (Как так – протестантка убила католическую монархиню!..) Непобедимая Армада отправляется в свой роковой поход…

…Флот состоял примерно из ста тридцати судов, на которых разместятся почти две с половиной тысячи пушек и тридцать тысяч человек (девятнадцать тысяч из них – солдаты… (Заметим – подогревая себя страхами, англичане тоже времени зря не теряли – на поверку, их флотилия окажется даже больше!..) Важная деталь… всей подготовкой испанцев руководил адмирал Альваро де Басан – однако, перед самым походом он неожиданно помрёт, и король назначит своего кузена – Алонсо Переса де Гусмана, герцога Медина-Сидония – человека достойного во всех отношениях, но… далёкого от военного дела, что, как считают, самым роковым образом скажется на судьбе миссии… Впрочем....

Мы остановились на том, что Непобедимая Армада выступает в поход – причём, по стечению обстоятельств, командование принял кузен короля (и «невоенный человек») герцог Медина-Сидония… Тем не менее, администратором он был превосходным – после первого же шторма, оценив ремонтные работы и запасы провизии, а также подсчитав убыль от заболевших, адмирал отпишется Филиппу в духе: «Может – ну его?..» Но король останется непреклонен – идти на соединение с войском герцога Пармского, брать его на борт – и высаживать десант на враждебном острове!.. (Вышеупомянутый Алессандро Фарнезе к месту встречи опоздает – после чего воинское счастье ему изменит – герцог будет ранен и умрёт… между прочим – в Спа. А ведь до этого он практически сломил сепаратистов – даже взял Антверпен!.. Но мы отвлеклись…)

…В Ла-Манше громоздкую Армаду начинают осаждать более маневренные английские суда. (К тому же, у островитян было больше дальнобойной артиллерии). Приняв боевой порядок, Медина-Сидония невозмутимо следует своим курсом (то есть – на рандеву с упомянутым герцогом Пармским) – и бросает якорь в Кале. В ту же ночь испанцы получают первый серьёзный удар… (Или, всё-таки, наносят его себе сами?.. Надо сказать, два корабля были потеряны до этого – один утратил мачту при столкновении; на другом случился пожар… адмирал прикажет их бросить – англичане не замедлят отпраздновать первые трофеи!..)

…На сей раз всё куда серьёзней – из темноты на Армаду надвигаются восемь горящих брандеров!.. (Принято считать, что это была идея Дрейка). Запаниковав, испанцы начинают прорываться из гавани, рубя якорные канаты и сталкиваясь друг с другом... (По другим сведениям – соответствующий сигнал был поднят на адмиральском корабле). Брандеры не причинят флоту вреда, однако, своей цели англичане достигнут – Армада сломает боевой порядок, и в таком состоянии будет вынуждена 8 августа принять бой вблизи Гравелинской отмели.

…Заметим – флот Её величества (более 220 боевых судов) к тому моменту имел существенный численный перевес!.. Тем не менее, восьми- (или даже – девятичасовое) сражение отнюдь не завершится разгромом испанцев… (Да, англичане не потеряют ни одного корабля – и всего сто человек; однако, потери Армады составят шестьсот человек – при трёх потопленных и таком же количестве повреждённых и захваченных судов… Некоторые источники доводят это количество до десяти – но сражение прекратится не «за явным преимуществом», а из-за того, что у сторон банально закончатся боеприпасы. (Один из английских капитанов заметит: «Столько пороха потратили, столько времени были в бою, и всё впустую!»)

…В конечном счёте, Медина-Сидония решит отступать на север, вдоль побережья Шотландии. (Есть мнение, что в этом направлении испанцев снёс ветер – а сам адмирал был готов продолжить бой). …Независимо от причин – у берегов Ирландии флотилия попадёт в двухнедельный шторм – им-то Армада и будет по-настоящему разгромлена; к концу сентября в Испанию вернутся лишь шестьдесят потрёпанных кораблей – и не более трети изголодавшихся матросов и солдат…


…Удостоверившись в уходе врага, Елизавета явится на побережье – в сияющей кирасе, и с историческими словами: «Мой возлюбленный народ! …У меня есть тело, и это тело слабой и беспомощной женщины, но у меня сердце и желудок короля, и я полна презрения к тому, что Падуя, или Испания, или другой монарх Европы может осмелиться вторгнуться в пределы моего королевства; и прежде чем какое-либо бесчестье падет на меня, я сама возьму в руки оружие, я сама стану вашим генералом, судьёй и тем, кто вознаграждает каждого из вас по вашим заслугам на поле боя… Мы вскоре одержим славную победу над врагами моего Бога, моего королевства и моего народа».

P.S. …Сказано – сделано; уже на следующий год к вражеским берегам отправится «Английская армада» Дрейка… и потерпит сопоставимый с испанской крах (из почти полутора сотен кораблей и двадцати двух тысяч человек вернутся восемь тысяч – и семьдесят судов). В свою очередь, доны, смирив гордыню, пересядут на менее пафосные, но более маневренные корабли – и нанесут англичанам ряд поражений; а в 1595-м и вовсе шокируют островитян, высадившись-таки в Корнуолле и спалив пару городов!.. На следующий год Дрейк отправится с ответным визитом по проторённой дорожке – в испанский Новый Свет; но снова потерпит фиаско и помрёт в Панаме от дизентерии… Англия сменит Испанию в статусе «владычицы морей» ещё очень нескоро... Впрочем, это – совсем другая история.

[Oksnia]

Компания-Бахадур продолжение

На службе Их Величествам

В 1696 году произошло знаковое событие - ОИК получила разрешение построить третий форт в Индии (притом что первый, в Бомбее, компания вообще построила на своей земле безо всяких разрешений, а второй, в 1639 году в Мадрасе, возвела на земле, которую местный князек ей "с плеча подарил"), причем не на своей земле, а на туземной. В Бенгалии тогда бушевало восстание сепаратистов под руководством мелкого помещика Шобха Сингха, и британцы испросили позволения возвести укрепление для защиты своей фактории в селении Шутанати, основанной в 1690 году. Не будучи в силах сами справиться с мятежниками, власти дали добро, и так появился Форт-Уильям (названный в честь короля Вильгельма III). Моголам, конечно, не очень хотелось разбрасываться своей землей, да еще разрешать на ней иностранцам строить военные укрепления, но торговля с ОИК уже приносила в казну миллион фунтов сборов в год, и деваться особо было некуда. А в 1698 году "процесс похода вразнос" продолжился: ОИК получила наследственное (в случае торговой компании - читай, вечное) право сбора налогов с трех деревень вокруг нового форта - Шутанати, Колкаты и Гобиндапура, взяв на себя обязательство часть доходов от этого перечислять в казну падишаха. То есть, стала заминдаром, пусть и самым мелким, но чиновником-землевладельцем империи Великих Моголов. Пацан Джек Компэни пришел к успеху и выбился во второе сословие... А на месте трех деревень вырос новый город - Калькутта, столица Бенгальского президентства ОИК (третьего после Бомбейского и Мадрасского).

Но не только с Моголами приходилось иметь дело - Средняя и Южная Индия оставались разделены на много мелких султанатов, [маха]раджеств и прочих князькивств. И с каждым надо было танцевать отдельный марлезонский балет - мелкие царьки еще более ранимы и обидчивы, чем великие императоры, комплекс Наполеона, что поделать. Например, в 1611 году султан Голконды Мухаммад Кули Кутб-шах (всякоизвестный поэт и культурный процветатель) разрешил ОИК открыть факторию в Маччхлипаттане. Свет на этом мелком пупке земли сошелся для англичан клином, ибо тут умудрялись делать лучший в Индии ситец. В 1614 году султан позволил компании торговать без пошлин - в обмен на выплату ежегодной суммы в 3000 пагод (пагОда - золотая монета весом в 3,37 г), что, кстати, было аналогично сделке, которую англичане позднее заключили с субадаром Бенгалии. Также Кутб-шах тщательно заставлял всех своих подданных, задолжавших компании, плОтить по счетам.

В султанате Биджапур складывалось не так удачно - власти не выказывали никакой заинтересованности в сотрудничестве с "неверными гяурами" и отказывались заключать какие-то соглашения, одновременно вымогая безразмерные и нерегулярные пешкаши. В 1663 году англичане плюнули на всё и ушли из большого футбола порта Карвар, но тут местные купцы кинулись за ними бежать, их догонять и тут же заставили султана Али Адил-шаха II выдать-таки официальное разрешение на торговлю и государственные гарантии. В других случаях, когда местные олигархи выкручивали руки ОИК, та не брезговала действовать и по лекалам организованной преступности - едва хавальдар порта Маччхлипаттан заставил купцов торговать только с тем партнером, на кого он указал пальцем (и с которым делил барыши от тут же вздутых расценок "специально для этих лохов из Еврошки"), как добропорядочные купцы устроили похищение сына чиновника и не отпускали до тех пор, пока "суровый экономический прижим" не рухнул.

Однако и в далекой Индии купцов из Ланден-сити догнал зловещий демон конкуренции. Причем ежели на родине их терзали сторонники свободной торговли, то в Индии догнали "прямые подражатели" - лица, сращивающие торговый капитал с политическим влиянием. В 1630-1640 годах в Голконде вошел в большую силу некий перс Мир Джумла из Исфахана, сын торговца маслом, подмявший под себя местный бизнес - торговлю алмазами. Наворочав состояние, он ударился в политику и добился наивысшего поста в султанате - визиря (главы правительства), фактически управляя султанатом вместо анемичного Абдуллаха Кутб-шаха. И когда английские купцы начали пытаться надуть его, вертя свои профиты и гешефты, Абрам Мир Джумла только посмеялся "за этих шлемазлов". Он попросту установил госмонополию на торговлю с иностранцами, заставив их покупать всё с накруткой цены в 20-25%.

Хуже всего для ОИК было то, что Мир Джумла совершенно в ней не нуждался - у него был собственный торговый флот, который ходил в Сурат, Аракан, Аютию, Ачех, Малакку, Бендер-Аббас, Джидду, Басру, Мекку, Аден, Маскат, на Макасар, Бантам, Цейлон, Мальдивы и другие места. А европейским товаром он разживался у французского миллионщика, олигарха XVII века Жана-Батиста Тавернье, который с помощью другана-визиря держал под колпаком всю европейскую торговлю индийскими бриллиантами. В 1657 году Мир Джумла перешел на службу к Великим Моголам, получил почетный титул-имя Муаззам-хан и был назначен диван-и-кулом (великим визирем). В междоусобной войне сыновей падишаха Шах-Джахана он прозорливо поддержал Аурангзеба, который, придя к власти, сделал его субадаром Бенгалии. К счастью для ОИК, на этом посту Муаззам-хан решил прославиться еще и как полководец, для чего начал тяжкую войну супротив Ассама, закончив которую в 1663 году, немедленно помер.

В султанате Ахмаднагар компания вообще столкнулась с государственным пиратством - тутошний регент Малик Амбар, чернокожий эфиоп из дворцовой гвардии рабов, прибрал к рукам малолетнего Муртазу Низам-шаха II и вел агрессивную антимогольскую и антибиджапурскую политику. Захватив биджапурские порты Чаул и Дабхол, "регрессивный нехр" собрал флот и начал грабить кОрОваны - в 1621 году попал под раздачу и сухопутный конвой ОИК, шедший в порт из Агры. На жалобу купцов Малик Амбар нагло ответил, что сами виноваты - надо было "ехать другими дорогами". Тогда компанейцы захватили в море судно из Чаула, а Дабхол обстреляли с моря. Но одержать окончательную победу ОИК помогли прикормленные чиновники в Сурате - в 1623 году задержали ахмаднагарские торговые суда и разрешили британцам конфисковать их груз. В 1623 году Амбар умер (в возрасте 80 лет), а его наследники уже через 10 лет пролили все полимеры, сдавшись Моголам.

На юге Индии, где как раз в середине XVII века окончательно разваливалась великая некогда империя Виджаянагар, было неожиданно легче - жители Малабарского берега уже давно воевали с португальцами и были рады любым союзникам. В 1616 году ОИК заключила договор о торговле с самури (португальская версия - заморин, по смыслу - правитель) города Кожикоде (Каликут), а в 1656 году основали тут факторию. На противоположном Карнатикском берегу ситуация была такой же - наяк (очередной титул князька) Вандиваша индус Дамарла Венкатаппа боялся экспансии мусульманского Голкондского султаната, и потому в 1639 году разрешил англичанам торговать во всем своем княжестве с уплатой всего половины пошлины, а в селении Мадраспаттнам - вообще беспошлинно. Взамен компания выстроила форт на отданной ей земле, чеканила свою монету и собирала с округи налоги, отдавая половину наяку. Так возникло второе президентство ОИК - Мадрасское. В 1645 году все эти привилегии подтвердил сюзерен наяка, последний райя (император) Виджаянагара Шри Ранга III. Когда же Голконда таки сковырнула наяка, всё тот же Мир Джумла попробовал отобрать выданные привилегии взад, но увы - Форт-Джордж оказался ему не по зубам, и после аж трех блокад друг за другом пришлось в 1672 году удовольствоваться ежегодными выплатами в 1200 пагод (при том, что таможенные сборы в Мадрасе в 1680 году составили 11,4 тысяч пагод в год).

[Oksnia]

Рубрика в этот день)

О Суворове и битве при Нови

15 (по нов. ст.) августа 1799 года, менее чем за год до смерти, фельдмаршал Суворов выиграл битву при Нови – крупнейшее и решающее сражение Итальянского похода (да, вероятно, и самое масштабное в своей карьере – сопоставимое с Измаилом). ...Добавим – оно длилось рекордные для Суворова пятнадцать часов!.. (Интересно, что под Нови фельдмаршал – редкий для него случай – хотя бы формально, имел численное преимущество над противником…

(Правда – учитывая союзных австрийцев. В нашей историографии принято относиться к их боевым качествам с некоторым пренебрежением – и цитировать Хемингуэя: «Австрийская армия была создана ради побед Наполеона – любого Наполеона», – однако, необходимо признать – именно при Нови эта самая армия действовала очень хорошо – и даже, можно сказать, «внесла решающий вклад». Хотя – не забудем, кто был главнокомандующим!..) Впрочем – по порядку.

…Как мы помним, Италия оставалась лоскутным одеялом из немалого количества государств, дележом которых активно занимались соседи… на тот момент Наполеон возьмёт, было, верх над всё той же Австрией – но отбудет в Египет… Франц I немедля сколачивает очередную коалицию – и требует в командующие Суворова (который пребывал в своей деревне – то ли в ссылке, то ли, в «горячем резерве»).

…Союзники одерживают ряд эффектных побед – но потрёпанные войска Жана Виктора Моро успевают убраться на Ривьеру. (Вскоре генерал окажется замешан в заговоре против Наполеона; уедет в Америку – и вернётся на поля сражений только в 1813-м – уже консультантом Александра I – и только для того, чтобы погибнуть в битве при Дрездене… (Согласно байке, пушку наводил лично мстительный Бонапарт) …Во всяком случае, ядро оторвёт Моро правую ногу – и повредит левую, пробив лошадь насквозь. Посмертно ему присвоят маршала… Но мы отвлеклись).

…Вполне удовлетворённый развитием событий, австрийский генштаб (с ласкающим русское ухо названием гофкригсрат) требует от Суворова дальнейшей зачистки итальянской территории. (То есть – осады уцелевших французских гарнизонов… Сам-то фельдмаршал рвался вторгнуться в собственно Францию!) Использовав передышку, Директория восстанавливает свою Итальянскую армию – и назначает командующим энергичного генерала Жубера. (Моро, впрочем, сдав полномочия, остаётся при войске – как выяснится, очень кстати).

Почти сорокатысячная французская армия ринулась брать реванш!.. Заняв упомянутый городок Нови (сейчас – Нови-Лигуре), Жубер внезапно обнаруживает на равнине мощную русско-австрийскую группировку – да ещё и во главе с Суворовым. (Утверждается, что фельдмаршала идентифицировали по белой рубашке… всего у него под командой было шестьдесят пять тысяч – но в бою, по разным причинам, участвовало около сорока).

…Расчёт на горячность Жубера не оправдался – тот отнюдь не пожелает спуститься с горных отрогов в долину. (А по некоторым источникам – даже даст приказ отступать – утром 15-го… Но уже в пять часов французский левый фланг будет атакован силами австрийского генерала Пауля Края!..)

…Надо сказать, диспозиция сражения не сохранилась – потому историографы до сих пор упражняются в предположениях насчёт суворовского замысла… Так или иначе – брошенный в бой прямо с марша, Край на протяжении долгих четырёх часов в одиночку штурмует сильную позицию противника. (Отбившись, Жубер соберётся, было, перейти в контрнаступление – но попадёт под пулю… Невзирая на последние слова умирающего – «Наступать!» – Моро ни о чём таком не помышляет, стягивая, тем не менее, силы на потревоженный настырными австрийцами фланг… Тем временем, Багратион с Милорадовичем (а затем и старый знакомец Суворова – Отто Дерфельден) начинают действовать в центре. (Где и располагался Нови). Французы держатся, отбивая атаку за атакой… К полудню всё ещё ничего не ясно!.. Фельдмаршал ободряет солдат – но русские откатываются раз за разом; обе армии измучены жарой…


…В этой патовой ситуации Суворов вводит в бой австрийский корпус Меласа. (Тот будет решаться около трёх часов… и, как говорят, тронется, только получив приказ о собственном расстреле). Однако, именно Меласу удаётся продавить ослабленный правый фланг противника – одновременно такого же успеха в центре, наконец-то, добивается Дерфельден… одна из французских дивизий оказывается в окружении и сдаётся… В шесть вечера Моро командует общее отступления…

…которое, впрочем, превратится в беспорядочное бегство – войска выдохлись... К восьми вечера всё будет кончено – французы потеряют семь тысяч убитыми; союзники – тысячу триста человек (больше всех досталось застрельщику сражения, Краю).

P.S. …Многие историографы злорадно повторяют: император Павел,мол, щедро наградит победителей – а Суворову отпишет, что тот «выше награждений»… Это вовсе не так – спустя считанные дни генерал-фельдмаршал будет «возведён, с нисходящим его потомством, в княжеское Российской империи достоинство с титулом князя Италийского»; более того – выйдет распоряжение оказывать ему императорские почести. А вот для России результаты этой трудной виктории окажутся невесёлыми… походу на Париж австрийцы снова предпочтут «наведение порядка» в отвоёванной для них Суворовым Италии – а его самого сбагрят в Швейцарию… Впрочем это – совсем другая история.

[Oksnia]

В этот день)))

О битве за Смоленск

16 (по нов. стилю) августа 1812 года началось Смоленское сражение.


Историки (включая будущего гения военной теории Клаузевица, который в те времена был простым русским офицером) упрекают Бонапарта в недостатке стратегического мышления – он вполне мог взять город без боя. Но целью императора был совсем не Смоленск – он навязчиво хотел «генерального сражения», а после соединения двух русских армий оно стало казаться возможным.

(…В нашей историографии немало написано о «трусливом» Барклае, и «пылком» Багратионе – но, отдавая должное фактам, отметим: «мудрый» Кутузов, приняв командование, ограничится тем, что угробит значительную часть спасённых Барклаем войск под Бородино – и отступит дальше, оставив Москву…)

…Между тем, принять бой под Смоленском было и впрямь затруднительно – превосходство европейской армии оставалось, примерно, двукратным. Причём на её стороне было не только количество – Бонапарт имел (и пока успешно поддерживал) репутацию полководца, которого невозможно победить в полевой битве. Тем не менее, русские огрызнутся – и сделают это очень убедительно.

…Среди событий, предшествовавших Смоленскому сражению, нельзя не упомянуть подвиг дивизии генерала Неверовского – построенная в каре, она пройдёт от Красного до Смоленска (то есть, как минимум, два десятка километров!) Всё это время наших солдат (среди которых было около половины новобранцев) атаковала кавалерия Мюрата – пехота отстреливалась, но неизбежно теряла строй при движении; около полутора тысяч солдат 27-й дивизии (из шести) будут вырублены в этом отступлении…

…Их мужество задержало противника… но ещё больше его задержит сам Бонапарт – готовясь к решающему сражению, император маневрировал! Однако, у Багратиона хватит дисциплины (или здравомыслия) подчиниться Барклаю – и русская армия, оставляя заслоны, продолжит отступление…

…Штурм Смоленска начался – по свидетельству очевидцев, бо́льшая часть наполеоновской армии наблюдала за атакой своих передовых частей, «аплодируя их отваге…» – конечно, нам трудно себе представить, как такое возможно…

…Понятней цитата из воспоминаний участника событий, графа Сегюра(воспоминания этого генерала впоследствии использует сам Толстой при описании Бородинской битвы):

«Развёртывая штурм, наши атакующие колонны оставляли длинный и широкий след из крови, раненых и мёртвых. Говорили, что один из батальонов, повёрнутый флангом к русским батареям, потерял целый ряд в своём подразделении от единственного ядра. Двадцать два человека пали разом...»

P.S. …Между прочим, первым Наполеон пошлёт в атаку на Смоленск (видимо, по старой памяти) доблестный корпус Понятовского… однако поляки не преуспеют ни в чём, кроме потерь. (В 1813-м Юзеф Понятовский отличится в битве при Лейпциге – и станет единственным иностранцем, удостоенным звания маршала Франции… а потом утонет в реке при отступлении).

А ещё в этот день

О сражении на Чёрной речке

16 августа 1855 года, во время Крымской войны, случилось злополучное Сражение на Чёрной речке, в значительной степени предопределившее падение Севастополя. (Как мы помним, это произойдёт уже в сентябре).

…Итак, примерно сорок тысяч русских двинулись на штурм Федюхиных высот. (Эта часть Крымских гор проходит от Балаклавы до Севастополя – и, между прочим, получила своё название по имени генерала Федюхина, участника той самой войны). Нашим противостояло около шестидесяти тысяч союзников (в основном – французов; были также сардинцы и турки).

…Вы скажете – безумие и самоубийство?.. (По мнению одного участника событий, противник соорудил на высотах «укрепления лучше севастопольских»… вдобавок, на пути наступавших простиралась естественная преграда – та самая река Чёрная). Тем не менее, русские полки двинутся в лобовую атаку – под убийственным огнём возьмут так называемый Трактирный мост – и атакуют склоны, буквально устилая их телами павших. (Вдобавок, войска входили в бой по частям – дивизия за дивизией; превосходящему численно противнику оставалось только поочерёдно расстреливать их на открытой местности...) В конце концов, наступление захлебнётся… русские отошли; их никто не преследовал. У нас выбыло до десяти тысяч (из них почти две с половиной – убитыми, включая трёх генералов); у противника – тысяча семьсот человек (убитыми – около трёхсот).

Буквально на следующий день ободренные интервенты усилят бомбардировки – и начнут подготовку очередного штурма города…

…Участник событий, Лев Толстой посвятил этому событию одно из, вроде бы, всего двух своих стихотворений:

На Федюхины высоты
Нас прошли всего три роты,
А пошли полки!..

Оттуда же ставшее поговоркой:

Гладко вписано в бумаги,
Да забыли про овраги,
А по ним ходить...

…Как известно, поражение – «всегда сирота»… но, всё же, попытаемся разобраться в событиях, предшествовавших этой катастрофе (и приведших к ней…)

…Итак, в феврале умер Николай I – императором стал Александр II,сторонник скорейшего выхода из войны. (Что он, в конце концов, и осуществит – причём на неожиданно мягких для проигравшей России условиях). Однако, поначалу царь строго соблюдает имидж «продолжателя дела батюшки» – он не мог просто так приказать сдать Севастополь и начать переговоры!.. В то же время – не верил в успех обороны… (Александра можно понять – гарнизон таял от болезней и под ежедневными артобстрелами). Так родилась идея – предпринять попытку снять блокаду…

…Именно об этом император намекнёт в письме командующему, князю Михаилу Горчакову – а для доходчивости пришлёт своим представителем генерал-адъютанта Вревского. (Существует мнение, что, наоборот, всех убедил именно барон Вревский: «Общую атаку… следует предпочесть гибельной эвакуации без боя», – впрочем, в этой истории все выжившие старательно валят вину друг на друга. Так или иначе – императорский посланец начнёт обрабатывать Горчакова…

…который и так всё понял!.. Прослужив два с лишним десятилетия под началом таких крутых людей как Паскевич и сам Николай I, князь улавливал волю начальства с полуслова). И вот роковое решение принято – при этом Горчаков пишет военному министру Долгорукову: «Не следует обманываться, я иду на неприятеля в отвратительных условиях. Благоволите вспомнить обещание, которое вы мне дали, – оправдывать меня в нужное время в должном месте. Если дела примут худой оборот, в этом вина не моя». То есть – командующий начинает битву, будучи заранее уверен в своём поражении!..

…С началом тоже не заладилось – и это одно из самых тёмных мест всей печальной истории… Если верить последующему рапорту Горчакова, атака на Федюхины горы была предпринята самовольно – и начал её генерал от кавалерии Реад, чьи две дивизии больше всех и пострадали. Якобы, тот неправильно понял посланный через адъютанта приказ!.. (Для справки – Николай Реад имел награды ещё за Наполеоновские войны; потом воевал в Польше и на Кавказе – современники отзываются о нём с исключительным уважением). Так или иначе – узнать, каков был приказ, нельзя… генералу почти в самом начале атаки оторвёт голову вражеской гранатой… Вслед за командиром будет перебит его штаб, а вскоре – и почти все офицеры…

…Справедливости ради – признанный одним из главных виновников, Вревский, был в гуще боя!.. Сначала под ним убьёт лошадь – Горчаков попытается отправить барона в тыл. (Командующий тоже находился под огнём). Вревский останется – и поменяет коня. Его тут же контузит – причём, ядром собьёт фуражку… генерал не двинется с места – следующее ядро угодит ему в голову… Совпадение или нет – но практически сразу Горчаков даст приказ к отходу…

[Oksnia]

Не хотела выкладывать, но рубрика обязывает для кругозора ...

В это день часть 2
Праздник сожженных детей

Ровно 150 лет назад, 16 августа 1869 года, на территории Парагвая произошла одна из самых страшных битв в мировой истории. Страшных - не по количеству погибших, которых насчитывалось примерно три тысячи.

История знает немало гораздо более кровопролитных сражений, в которых счет жертв шел на десятки тысяч. Битва, чей мрачный юбилей приходится на сегодняшнее число, знаменательна тем, что почти все погибшие в ней были детьми...



К середине 1869 года война Парагвая против коалиции, состоявшей из бразильцев, уругвайцев и аргентинцев, шла почти пять лет и фактически Парагвай ее уже проиграл. Кадровая армия была давно уничтожена, почти вся страна - оккупирована, но президент и верховный главнокомандущий Франсиско Солано Лопес с маниакальным упорством продолжал безнадежное сопротивление. Союзная армия во главе с принцем Гастоном Орлеанским несколько месяцев гонялась по памасам за остатками парагвайского войска. И наконец, она его настигла, получив шанс добить врага и закончить осточертевшую войну.

15 августа союзники прошли через городок Барреро Гранде и в тот же день разведка доложила принцу, что парагвайцы разбили лагерь у речки Июкири. Это место бразильцы называют Кампо Гранде (буквально – большое поле), а парагвайцы – Акоста Ню (поле Акосты, так как им когда-то владел некий Хуан де Акоста). Кампо Гранде действительно представляет собой большую, покрытую густой травой равнину площадью примерно 12 квадратных километров, удобную для действий конницы.


Здесь Гастон надеялся дать врагу последний бой, однако, Лопес снова перехитрил его. На поле Акосты он оставил лишь арьергард под командованием генерала Бернардино Кабальеро, приказав ему держать оборону пока хватит сил. Фактически арьергарду предстояло пожертвовать собой, поэтому не страдавший щепетильностью Лопес отдал под командование Кабальеро примерно четыре с половиной тысячи “наименее ценных” бойцов.

Лишь около 500 из них были взрослыми и уже успевшими повоевать мужчинами из шестого пехотного батальона команданте Бернардо Франко, а остальные – детьми из последнего весеннего призыва. Большинству из них было по 11-13 лет, но среди них встречались “солдаты”, которым еще не исполнилось даже десяти! С некоторыми из этих мальчиков пошли на войну их матери и сестры, записавшиеся в женский “легион амазонок”.

Оставшиеся на поле Акосты понимали, что их хладнокровно обрекли на смерть, но вера в вождя и в свое великое предназначение была столь крепка, что они с готовностью приняли этот жребий. Перед боем мальчики нарисовали сажей у себя на лицах усы и бороды, чтобы издалека казаться взрослыми и производить впечатление на противника. Часть из них была вооружена пиками и мачете, а остальные сжимали в худых руках деревянные учебные ружья с приделанными штыками. Настоящие мушкеты были лишь у взрослых солдат.

Утром 16 августа парагвайцы увидели приближение с запада длинной воинской колонны. Кабальеро приказал занять оборону на восточном берегу Июкири, а чтобы задержать неприятеля и укрыть свое войско от вражеских глаз он распорядился поджечь сухую траву на противоположном берегу.

В ответ на это принц, потеряв парагвайцев из виду и опасаясь, что они снова сбегут, дал команду атаковать немедленно и без артподготовки. В атаке, которую возглавил генерал Васко Алвеш Перейро, участвовали только бразильцы. Аргентинцы и уругвайцы оставались в резерве. Все бразильские пехотинцы, в отличие от босоногих парагвайцев, были обуты в сапоги или ботинки, а потому горящая под ногами трава их не пугала.

Дойдя до Июкири, бразильцы попали под обстрел из ружей и нескольких небольших пушек, который их не остановил. Солдаты преодолели вброд неглубокую речку, однако, на противоположном берегу их контратаковали ветераны шестого батальона при поддержке сотен юных бойцов. После короткой рукопашной схватки бразильцы окатились назад, утаскивая раненых, но этот успех обошелся парагвайцам в 50 погибших, среди которых был и команданте Франко.


Узнав, что атака отбита, Гастон вскочил в седло, намереваясь повторить ее и лично повести за собой солдат. Однако его, буквально схватив коня под уздцы, остановили офицеры свиты и с трудом уговорили не рисковать. Бразильцам, потерявшим четыре дня назад от пули снайпера генерала Мена Барето, не хотелось терять в очередном бою еще и главкома.

Немного остыв, принц дал команду установить напротив парагвайских позиций две батареи и, как только дым немного рассеется, начать обстрел. Одновременно он послал четвертую кавалерийскую бригаду полковника Иполито Рибейро в обход, чтобы она форcировала реку вне досягаемости парагвайского оружия, а потом нанесла внезапный фланговый удар.

К середине дня трава выгорела, а дым отнесло ветром. Бразильские артиллеристы открыли прицельный огонь по парагвайцам из двадцати нарезных орудий Армстронга и Ла-Хитта. В открытом поле парагвайцам негде было укрыться, так как вырыть окопы они не успели. Солдаты легли на землю, но это не спасало от шрапнели. Тем временем конница Рибейро форсировала Июкири примерно в двух километрах к югу от расположения противника. Взяв пики наперевес, всадники быстрым аллюром поскакали на врага.

Кабальеро поднял своих солдат и попытался построить их в каре, но неопытные и слабо обученные бойцы замешкались, а некоторые, видя летящую на них конную лаву, запаниковали и бросились врасыпную. Вместо ощетинившегося штыками квадрата, бразильцев встретила рыхлая толпа, которую всадники легко пробили насквозь, а потом принялись рубить и насаживать на пики всех, кто попадался под руку, не разбирая, – мужчина это, женщина или ребенок. Вскоре к беспощадному избиению присоединилась бразильская пехота, вторично перешедшая реку.

Парарагвайцы храбро, но неумело отбивались штыками и копьями, либо пытались скрыться, однако, мало кому это удавалось. Лишь две или три сотни солдат, в том числе генерал Кабальеро, которому по должности полагалась лошадь, сумели спастись.

В описании дальнейших событий бразильские и парагвайские источники радикально противоречат друг другу. Парагвайцы заявляют, что уцелевшие бойцы спрятались в густых зарослях деревьев и сухого кустарника, росших по краям поля, а бразильцы, чтобы покончить с ними, подожгли эти заросли, зная, что там укрываются, в основном, женщины и дети. В результате тысячи людей задохнулись в дыму или сгорели заживо.

Бразильцы же утверждают, что ничего подобного они не делали, а все жертвы сражения погибли от ружейно-артиллерийского огня или в рукопашных схватках. Как бы там ни было, а соотношение потерь не оставляет сомнений в том, что на заключительном этапе битвы бразильские солдаты озверели, начисто забыв о гуманности и милосердии.

Армия принца, согласно официальным данным, потеряла всего 46 человек убитыми и 259 – ранеными, а парагвайцев погибло около трех тысяч, точно их потери никто не считал. Еще 1200 солдат и офицеров попали в плен. Бразильцам достались все парагвайские пушки и 42 повозки, в том числе богато разукрашенная карета Лопеса, которой он редко пользовался, предпочитая седло.

На закате Гастон Орлеанский проехал по полю Акосты, усеянному тысячами изрубленных, исколотых штыками и разорванных шрапнелью детских тел. По воспоминанием одного из его адъютантов, капитана Альфредо Тауная, главком был потрясен увиденным. Он сидел на коне сгорбившись, ни с кем не разговаривал и лишь время от времени что-то невнятно бормотал. Принц был глуховат и, возможно, он думал, что говорит про себя, но ехавший рядом адъютант услышал его, разобрав две фразы: “Боже, ради чего все это?” и “зачем я здесь?”

В 1948 году парагвайцы официально провозгласили дату битвы на поле Акосты праздником под названием “День детей” (Dia de los Ninos) и с тех пор ежегодно отмечают этот жуткий “праздник”, делая эмоциональный акцент вовсе не на ужасе и трагизме произошедшего, а на героизме, патриотизме и самоотверженности юных солдат. Наивысшего подъема жертвенный культ Акоста Ню достиг при очередном диктаторе Альфредо Стресснере, правившем с 1954 по 1989 год, но и сейчас “День детей” регулярно проходит с таким размахом, какой может себе позволить относительно небольшая и небогатая страна.


Парагвайских мальчиков готовят к тому, что при необходимости каждый из них должен радостно и без колебаний отдать жизнь за родину, как это сделали их сверстники полтора века назад. А символами подобного воспитания являются проводимые 16 августа массовые шествия с государственными флагами, театрализованные представления и парады школьников в мундирах времен Великой войны.

Когда рухнула диктатура Стресснера, некоторые парагвайцы начали обвинять Лопеса в том, что он прикрылся детьми, чтобы тем самым отсрочить неизбежный крах своего режима. Они также говорят о неуместности празднования страшной даты, которая, по здравому рассуждению, должна стать днем национального траура. С этим, вообще-то, сложно не согласиться.

В таком ключе написана, например, книга парагвайского историка и журналиста Андреаса Колмана Гутьерреса “Акоста Ню”, изданная в 2013 году. Однако, с другой стороны, подобные мнения в Парагвае далеко не превалируют, и для большинства его жителей Франсиско Солано Лопес по-прежнему остается великим вождем и непогрешимым кумиром.


На поле Акосты почему-то нет никакого памятного знака. В середине прошлого века там стояло несколько покосившихся деревянных крестов, неизвестно кем установленных. Но потом они куда-то исчезли и на современных снимках их уже не видно. А само поле пользуется мрачной репутацией у жителей окрестных деревень. Хотя со дня трагедии прошло уже полтора столетия, они до сих избегют этого места и не пасут на нем скот. Суеверные крестьяне рассказывают, что по ночам оттуда доносятся звуки, похожие на жалобные крики и детский плач. Испуганно вслушиваясь, они думают, что это кричат и плачут души убитых, чьи непогребенные тела остались лежать на выжженной земле

[Oksnia]

В этот день… 26 августа

О том, как Тохтамыш Москву брал

26 августа 1382 года (всего через два года после Куликова поля!) ордынцы взяли Москву… И не просто взяли – но разграбили, сожгли, и угнали остаток населения в плен. Столица, впрочем, будет возрождена – но где же в этот момент находился победоносный Дмитрий Донской?..

…Ответ прост. Великий князь был в Костроме – по распространённой версии «собирая войска»; по иной – укрываясь от гнева Великого Хана. (Напомним – битый на Куликовом поле Мамай был просто военным командиром и невесть что о себе возомнившим узурпатором, а Тохтамыш – легитимным Ханом, или если угодно, Царём… и прочая, и прочая, и прочая…)

…История воцарения Тохтамыша богата событиями – но для нас важно, что к тому моменту он (при поддержке небезызвестного Тамерлана) прибрал к рукам Золотую Орду. (Годом раньше войско упомянутого Мамая прямо на поле боя присягнуло законному чингизиду… темник сбежит с казной в Кафу (нынешнюю Феодосию) к своим друзьям-генуэзцам – и, вполне закономерно, будет ими ограблен и убит).

Тотхамыш отправляет послов к Дмитрию – во-первых, поблагодарить за Куликовскую победу; во-вторых – напомнить о задолженности по дани… Московский князь встретит гостей любезно – а вот насчёт недоимки как-то замнётся… Это было ошибкой – летом 1382-го ордынцы совершают стремительный бросок; нижегородско-суздальский князь изъявляет покорность; рязанский, впридачу, показывает броды через Оку – и Тохтамыш оказывается под стенами Москвы…

…Как мы уже говорили, Дмитрий отбывает… оборону города возглавит некий литовский князь Остей. Дело он поведёт энергично – подавит возникшие, было, беспорядки (под защиту неприступных кремлёвских стен сбежалась вся округа); объявит город на осадном положении; и – зачем-то велит открыть винные погреба!.. В результате защитники «…напивались допьяна и, шатаясь, похвалялись, говоря: «Не страшимся прихода поганых татар, в таком крепком граде» …И потом вылезали на городские стены и бродили пьяные, насмехаясь над татарами, бесстыдным образом срамили их, слова разные выкрикивали, исполненные поношения и хулы».

…Надо сказать, определённые основания для такого оптимизма были!.. Два дня пройдут в безуспешных атаках; ордынцы понесут большие потери – в том числе и от московской артиллерии: «…иные тюфяки, а иные пушки великие пущаху». (Артиллерия, кстати, была трофейная – взятая при походе на Волжскую Булгарию незадолго до Куликовской битвы; тюркское слово «тюфяк» означает «трубка» – то есть, ружьё).

…Итак, 26-го Тохтамыш посылает послов: «Царь вам, своим людям, хочет оказать милость, потому что неповинны вы и не заслуживаете смерти… Ничего иного от вас царь не требует, только выйдите к нему навстречу с почестями и дарами …так как хочет он увидеть город этот, и в него войти, …а вам дарует мир и любовь свою».

…Возможно, москвичи бы засомневались – но среди парламентёров были знатные суздальцы и нижегородцы: «Верьте нам, мы ваши князья христианские, вам в том клянемся»… Ворота откроются, делегация во главе с Остеем выйдет наружу… и будет моментально изрублена!.. Ордынцы ринутся внутрь: «И была в граде сеча зла и вне града тако же сеча велика. И до тех пор секли, пока руки и плечи их не ослабли и не обессилели они…»

…Дочиста ограбив город, Тохтамыш удалится восвояси… Московский князь через некоторое время явится на пепелище. По подсчётам специалистов, будет захоронено двадцать четыре тысячи трупов – при том, что население Москвы в те времена не превышало сорока тысяч…

P.S. …Самое примечательное в этом непродолжительном вторжении – князь Дмитрий сохранит ярлык на великое княжение!.. (Правда, он тут же выплатит двухлетнюю заложенность по дани и отошлёт в Орду сына). Впрочем, это – совсем другая история.

[Oksnia]

А ещё … 26 августа

О Цезаре в Британии

Прям, день завоеваний!.. И продолжим мы Юлием нашим Цезарем, которому в 55 году до н. э. вздумается высадиться в Британии. (Отдельный вопрос – как он вообще узнал о её существовании… историки полагают, что отдалённый остров выдали галлы, которые с местными торговали). Так или иначе – Цезарь соберёт под сотню довольно ненадёжных кораблей (других тогдашняя промышленность не делала) – и рванёт через Ла-Манш… примерно с двумя легионами.

(Два легиона – нешуточная сила (шесть – семь тысяч солдат) – но хроники свидетельствуют о невероятной спешке, в которой проводилось мероприятие – и делают вывод, что затевалась «разведывательная экспедиция»… зная Цезаря, как-то слабо в это верится!..)

…Точное место высадки неизвестно… историографы сходятся, что это произошло где-то вблизи нынешнего Дувра. (Поначалу римляне выберут целью именно его – однако на прибрежных скалах расположились толпы недружественно настроенных аборигенов… пришлось задействовать «План Б»).

Вероятно, бритты, по тёмности, ещё не знали о непобедимости Рима!.. Десанту придётся двигаться под градом копий – и по пояс в воде… впрочем, легендарная легионерская дисциплина и здесь возьмёт верх. (Тем более, что с кораблей ударят по врагу из катапульт и пращей). Цезарю удастся занять плацдарм… но, как выяснится, трудности на этом только начались!..

…Потоптавшись вдоль берега (о который, впридачу, приливом начало разбивать корабли); и наголодавшись (торопливый Цезарь не озаботился вопросами снабжения – а бритты иноземных фуражиров не жаловали), легионы отправятся восвояси. Завоевать Британию во все времена было делом непростым...

…А вот у британцев с континентом получалось куда лучше – и они это докажут 26 августа 1346 года в Северной Франции. Впрочем....

[Oksnia]

Продолжаем и завершаем с 26 августа)))

О битве при Креси

26 августа 1346 года в Северной Франции произошла Битва при Креси, которую специалисты считают одним из решающих сражений Столетней войны… (К тому моменту она шла всего три года…)

…Итак, после высадки английский король Эдуард III довёл до нормандской деревушки Креси, от силы, десять с небольшим тысяч человек. Французский Филипп VI располагал, как считают некоторые историки, 30–50 (или даже – ста!) тысячами – но это кажется явным преувеличением…

…Так или иначе – именно в том бою валлийские лучники продемонстрируют своё искусство, перебив самоуверенных французских рыцарей. (Тут возникает неясность: каким образом стрелки могли отражать атаки тяжёлой кавалерии в течение нескольких часов? Даже если допустить, что стрела, пущенная из знаменитого длинного (то есть – примерно соответствующего росту человека) лука пробивала доспехи, а скорострельность составляла около десяти выстрелов в минуту?..)

…Дело не только в лучниках – согласно источникам: «…английские пушки швыряли железные шары с помощью огня… Те издавали громоподобный шум и поражали множество людей и коней… вся равнина была покрыта людьми, сражёнными стрелами и пушечными ядрами». Что это были за орудия – неясно, но факт остаётся фактом: французская кавалерия атаковала шестнадцать раз! …И с огромными потерями откатывалась обратно – а тех, кому удавалось преодолеть «ливень стрел», встречали спешенные английские рыцари. К вечеру будет ранен Филипп VI – король прикажет оставить поле битвы, усеянное трупами французской знати… (Впрочем, многие были ещё живы – англичане брали их в плен, рассчитывая на выкуп; а тяжелораненых добивали – поскольку здесь вознаграждение не светило).

P.S. …Сражение при Креси станет серьёзным ударом по репутации тяжёлой кавалерии – справедливости ради, заметим: рыцари тех времён были относительно уязвимы в своих кольчугах; любимый кинематографистами полный доспех появится только в XVI веке… правда, вскоре станет бесполезным – из-за огнестрельного оружия.

[Oksnia]

Кстати о столетней войне


Ссоры между Англией и Францией начались ещё в XII веке. Это было неизбежным следствием того факта, что герцог Нормандский, вассал короля Франции, захватив Англию и ставши её королем, остался при этом вассалом короля Франции как владелец своей вотчины на её территории. Так сказать, два в одном: на Острове я суверен и король, а на материке я вассал. Такое двусмысленное и напряженное положение не могло не вести к конфликтам.

А особенную пикантность этой ситуации придало то обстоятельство, что земель этому вассалу принадлежало прямо-таки неприлично МНОГО.



Вышло это так.

Само происхождение Генриха (1154—1189, родоначальник Плантагенетов) как бы символизировало объединение Британских островов и континентальных владений. Его мать Матильда происходила из Нормандской династии, она была внучкой Вильгельма Завоевателя. Отец Генриха II был французским графом из семьи Анжу. К тому же в 1152 г., еще не будучи английским королем, Генрих женился на Алиеноре Аквитанской (1122—1204), дочери герцога Аквитанского Гильома де Пуатье, которая принесла ему в качестве приданого огромные владения на юго-западе Франции – Аквитанию… Таким образом, под властью английской короны оказалась примерно половина французских земель: вся западная их часть, кроме независимого герцогства на полуострове Бретань.
Тесно и причудливо переплелись судьбы двух королевских домов. Особенно тревожную ноту в этот семейно-феодальный катаклизм вносило то, что герцогиня Алиенора Аквитанская была не только признанной первой красавицей Западной Европы и богатейшей невестой, но и разведенной женой французского короля из дома Капетингов Людовика VII (1137—1180).
Конечно, вся Европа знала, что инициатором развода был Людовик VII... Развод в XII в. в католической стране был делом трудным, но оскорбленный муж добился разрешения римского папы на расторжение брака (а значит, на потерю огромных богатых владений на юго-западе, которые принадлежали Алиеноре по наследству и превосходили в несколько раз личные владения французского короля).

"Примерно половина французских земель"! Согласитесь, что это не такая мелочь, утрясти споры вокруг которой можно не прибегая к военным конфликтам. Так что война между Плантагенетами и Капетингами была неизбежностью, а начало её - лишь вопросом времени. И как только у Франции возникла небольшая проблема с престолонаследием (на место Капетингов пришли Валуа), Плантагенеты немедленно заявили о своих правах.

Заметим мимоходом, что английская знать говорила на французском языке. Это надо хорошенько осознать, чтобы представить себе ситуацию: английские аристократы той эпохи – это французы, завоевавшие Англию. По-английски в Англии говорило простонародье. С этой точки зрения Столетняя война – это цепочка разборок французских аристократов между собой. Братва, оставшаяся на континенте, отжала земли у братвы, которая перебазировалась на Остров. Островитяне попытались возмутиться, но в конечном итоге с треском проиграли и обиженно уплыли восвояси. Вот краткая история Столетней войны, если в двух словах и если не подглядывать за кулисы.


Однако реальная картина, конечно, чуть сложнее. Во-первых, для нас важно, что воевали не только английские Плантагенеты с французскими Валуа и Капетингами. В деле участвовали многие европейские государства, чуть не пол-Европы.

Прежде всего, на протяжении всех веков англо-французского противостояния союзником Франции на Острове выступала Шотландия. Стоило англичанам возобновить боевые действия против французов, как они тут же получали удар в спину с севера. И это не было случайным совпадением. Между королями Шотландии и Франции существовал военный договор, который постоянно возобновлялся.

Причины позиции Шотландии абсолютно ясны. Относительно большие успехи централизации в Англии привели к тому, что феодальная экспансия стала характерной чертой ее политики несколько раньше, чем в других странах. Первыми объектами экспансионистских устремлений английских феодалов при Генрихе II стали ближайшие соседи Англии: Ирландия, Уэльс, Шотландия. В середине XII в. утратила независимость часть Уэльса, в 70-х гг. началась колонизация Ирландии. На Британских островах лишь Шотландия сохраняла свою территориальную целостность и активно сопротивлялась наступлению английской монархии. В борьбе за независимость она, естественно, обратилась к поискам поддержки извне. Это совпадало с интересами французской монархии, нуждавшейся в опоре в неизбежно предстоявшей борьбе с Плантагенетами.

В апреле 1173 г. французский король и граф Фландрский вторглись в Нормандию, а шотландское войско начало войну на севере Англии... Этим было положено начало долгой и сложной политической борьбе, в которой Шотландскому королевству и графству Фландрии предстояло сыграть заметную роль...

Шаг за шагом Франция отжала у Англии основную часть её континентальных владений. Если в 1176 году королю Англии принадлежала добрая половина Франции (причем не просто половина, а лучшая в климатическом смысле половина), то после войны 1204-1208 годов за Англией на материке осталась лишь Гасконь (та самая - родина знаменитого Д'Артаньяна).



Гасконь.


В 1204 г. умерла Алиенора Аквитанская, кастильский король Альфонс VIII немедленно ввел войска в Гасконь, которая по договору тридцатипятилетней давности должна была отойти к Кастилии как приданое дочери Генриха II. По существу, Кастилия приняла участие в войне на стороне Франции... Путем большого напряжения сил Иоанну удалось выбить кастильские гарнизоны из Гаскони. Решающую роль в этом сыграли гасконские города, которые прочно связали свои торговые интересы с Англией. Здесь впервые проявилось огромное значение крепнущих англо-гасконских экономических связей в политической судьбе французского юго-запада. Так же как и опыт военно-политического сближения Франции и Кастилии, этот фактор стал одним из важнейших в англо-французских отношениях несколько позже – примерно с середины XIII в.

Собственно говоря, не очень понятно, почему все эти события не относят к битвам "Столетней войны". На поверхностный взгляд, они практически ничем и не отличаются от событий 1337-1453 годов, которые являются их логическим продолжением.

Ведь что было-то? Просто в середине XIV и в первой половине XV века аристократическая группировка Плантагенетов попыталась взять реванш, отбив у аристократической группировки Валуа земли, которые у них отжали в начале XIII века. Оба раза они вначале имели совершенно потрясающий успех, а затем терпели столь же сокрушительное поражение. В конечном итоге Англия Столетнюю войну проиграла, в итоге потеряв вообще все свои земли на континенте, включая и Гасконь.

А следом за своим сокрушительным поражением на континенте Англия и у себя на острове пережила кровавую междоусобицу, известную всем под именем "Война Алой и Белой Роз". По форме, война Роз была династической борьбой между разделившимися ветками династии Плантагенетов - Ланкастерами (Алая Роза) и Йорками (Белая Роза).



Если разобраться во внутренней логике войны Роз, то становится очевидно, что в этой гражданской войне стороны четко разделились на "партию мира" (Алая Роза) и "партию войны" (Белая Роза). "Белые" (Йорки) были недовольны недавним поражением в Столетней войне и настойчиво требовали продолжения банкета. «Белые» и были в этой гражданской войне нападающей стороной, рвущейся к власти. Власть они временно получили, но скоро опять потеряли.

Есть интересный исторический факт, что когда «Белым» приходилось бежать из Англии, они бежали в Бургундию, в состав которой входила тогда Фландрия. Фландрия – это нынешние Бельгия и частично Нидерланды. О Фландрии и её роли в Столетней войне придется говорить особо, потому что она очень велика. Шотландия на протяжении всей Столетней войны воевала всегда на стороне Франции, а Фландрия - на стороне Англии.

"Алые" (Ланкастеры) же то время, когда они терпели поражения и нужно было спасаться бегством, бежали или во Францию, или в Шотландию. То есть, друзья и враги были те же, просто война перешла из международной стадии в стадию гражданской.

Грубо говоря, «Алые» были в это время на стороне Франции («партия мира»), а «Белые» - на стороне Англии («партия войны»).

Победила же в той гражданской войне дружба в лице Генриха VII (Тюдора), графа Ричмонда. В ходе переворотов и междоусобиц были в целом взаимно истреблены оба враждующих дома. А Генрих Тюдор мог считать себя династическим наследником Ланкастеров (по женской линии), ну а супруга у него была из Йорков. Однако же при этом прибыл Генрих Тюдор на английскую землю, естественно, из Франции, которая и стала окончательной победительницей в этой утомительной трехвековой тяжбе. Так что всё устроилось самым лучшим образом (для Франции).



Последняя битва случилась в 1485 году, когда последний Йорк, Ричард III, прославленный Шекспиром в одноименной драме как величайший злодей, был убит в бою, а победитель Генрих Тюдор здесь же, на поле брани, и возложил на себя сбитую с головы злодея корону Англии.



На этом, собственно, все разборки между Валуа и Плантагенетами и завершились в связи с окончательным истреблением последних.

Таким образом, настоящими хронологическими границами Столетней войны надо бы считать 1204-1485 годы, называть её следует Трехсотлетней, а общий исторический смысл можно определить как выдавливание семейства враждебных Французскому дому Валуа французских же Плантагенетов, хозяев Англии - выдавливание их как с континента, так и вообще из жизни. Что и было достигнуто в полной мере в ходе «Войны Роз». В итоге же всех этих трехвековых приключений на английский престол сел в конце концов фактический ставленник Франции, Генрих Тюдор. Вот что произошло на исторической сцене, если вкратце.

Но при такой постановке вопроса картина получается для патриота Англии очень уж грустная, потому историки, говоря об этом конфликте, по большей части не говорят о событиях 1204-1485 годов в целом, а ограничиваются лишь одним веком, называя Столетней войной только эпоху 1337-1453, на протяжении которой Англия дважды очень и очень решительно и успешно огрызалась. Настолько решительно и настолько успешно, что она была на грани победы, и даже само дальнейшее существование Франции как независимого от Англии государства дважды оказывалось под вопросом.

Ведь последний Ланкастер, Генрих VI, английский король, был и вовсе коронован в Париже как король Франции. Впоследствии он по ходу гражданской войны был убит "Белыми" (Йорками) в Тауэре.


Это очень любопытная историческая фигура. В его судьбе сплетаются все нити Столетней войны, совмещаются все её трагические противоположности - и величайший триумф Англии в Париже и глубочайшее в её истории падение, цветасто именуемое "Войной Алой и Белой Роз".

Такова историческая сцена.
А теперь попытаемся по возможности заглянуть за кулисы всех этих событий.

[Oksnia]

Война стоит немалых денег. А столетняя война стоит невероятных, немеряных денег. Любая большая война нуждается в богатых спонсорах, ну а Столетняя война нуждалась в невероятно богатых спонсорах. Более того, эти спонсоры должны были иметь в этой войне материальную заинтересованность, доход. Иначе они бы просто не потянули такое мероприятие.

Почему? Потому что короли Средневековья были людьми, довольно ограниченными в материальных средствах. Вести на свои средства столетнюю войну они при всем желании бы не смогли. Вопрос о спонсорах Столетней войны уже ставился в современной литературе и историкам, роющимся в архивах, удалось назвать пару фамилий. Это Барди и Перуцци, знаменитые на всю Европу флорентийские банкиры позднего Средневековья. Базой тех и других была Флоренция, однако - цитирую:

Филиалы предприятий Барди открывались в Сицилии (Sicily) и Венеции (Venezia), Генуе (Genua) и на Майорке (Mallorca), на Кипре (Cyprus) и Родосе (Rhodes), в Авиньоне (Avignon), Антверпене (Antwerp), Брюгге (Brugge), Лондоне (London) и Париже (Paris).

Массовому современному читателю в этом списке бросятся в глаза прежде всего Лондон и Париж, однако искушенный в теме человек в первую обратит внимание на другие имена: Венеция, Генуя, Брюгге.

Средневековые "столицы" вовсе не делали экономической погоды в ту эпоху. Думаю, Барди держали там свои филиалы не столько в экономических целях, из желания поживиться, сколько в политических видах - как рычаги влияния на политику королей. А вот Брюгге (Бельгия), Генуя и Венеция (Северная Италия) - это были настоящие экономические центры, где вершились по меньшей мере финансовые судьбы тогдашнего католического мира. И пребывание там филиалов предприятий Барди и Перуцци несомненно делает последним честь.

И вот, именно Барди с Перуцци предлагаются нам в качестве претендентов на звание "Спонсоров столетней войны":

С начала двадцатых годов XIV века в делах Барди и Перуцци особое значение начинают приобретать операции их лондонских филиалов. Король Эдуард II, остро нуждающийся в деньгах для своей личной жизни и государственной деятельности, берет у них взаймы весьма крупные суммы, предоставляя в возмещение депозит таможенных пошлин, королевской десятины, ряда особых налогов, приравнивая их по правам к английским купцам, разрешая вывозить шерсть на особо льготных условиях.
Также в 1317 г. Барди и Перуцци получают в депозит сбор по всей Англии большей части папских доходов. Со всем этим сочетаются ссуды обширному кругу частных лиц, в первую очередь из окружения короля.
«Колоссальные, невиданные ранее в Англии, суммы стекаются со всех концов страны, от всех слоев её населения в кассы жадных, расчетливых и непоколебимых в своей жажде наживы итальянских дельцов. Контора их как гигантский паук сосет кровь из всей Англии, и Англия реагирует на это единодушной народной ненавистью.» — Гуковский М. А. Итальянское Возрождение. - Л., 1990
В 1326 г. разъяренная толпа лондонцев нападает на контору и магазины Барди и подвергает их разгрому и разграблению. Однако, Барди и Перуцци продолжают свою деятельность в Англии. В следующем 1327 году на престол вступает юный Эдуард III, сразу же начавший войну с Шотландией и усиленную подготовку к войне с Францией и на почве этого находившийся в натянутых отношениях с парламентом. Постоянно нуждаясь в деньгах и не желая обращаться за ними к парламенту, Эдуард III ещё в большей степени, чем его предшественник, прибегает к финансовой помощи Барди и Перуцци, не только передавая им ещё ряд королевских доходов, но и закладывая королевские драгоценности.
К началу тридцатых годов Барди и Перуцци окончательно и полностью сосредоточивают в своих руках все государственные и церковные налоги и поборы, становясь как бы министерством финансов Англии. Происходит это настолько полно, что сам король, королева, двор — получают средства на свои личные нужды только из контор флорентийских банкиров по особому, заранее составленному списку.

В 1340 г. Эдуарду III не удается одним ударом разгромить Францию, война принимает затяжной характер —Столетний.

В том же 1340 г. Флорентийская республика выпустила билеты государственного займа для борьбы с чумой и неурожаем, на которые начислялось 15 % годовых. Это при том, что средняя рентабельность коммерческих предприятий той эпохи составляла 17 %. По бумагам же Барди и Перуцци можно было получить всего 8 % годовых — поэтому их владельцы поспешили от них избавиться, но наличных средств у Барди и Перуцци попросту не было — все «съела» война.
Эдуард III, у которого флорентийцы попытались получить хотя бы часть денег, заявил, что платить по своим обязательствам он не намерен. После заявления короля, фактически объявившего о своем банкротстве, глава компании Перуцци скончался там же, в Лондоне, от сердечного приступа. Попытки получить долги французской короны привели к тому же эффекту — денег флорентийцы не увидели.
В 1340 и 1342 г. Барди делают три безуспешные попытки спастись путем политического переворота во Флоренции.
В 1343 году о своем банкротстве объявляют Перуцци, которые сумели выплатить своим кредиторам 37 % обязательств. Барди держатся ещё три года, а когда в 1346 году и они объявлены банкротами, им удается выплатить ещё больше — 45 %.

Позвольте, но ведь к 1340-му году - году фактического банкротства флорентийских банкиров - военные действия между Валуа и Плантагенетами только-только начали разгораться. Только 3 года прошли из заявленных нам в общепризнанной исторической интерпретации ста шестнадцати лет "Столетней войны" (1337-1453)!

И это - "спонсоры Столетней войны"?! Даже не смешно.

Выяснив, что Флоренция спонсировать Столетнюю войну не потянула, англичане обратились к своим спонсорам в Венеции. Это логично, потому что эпоха расцвета Флоренции, эпоха Медичи – это следующий век, XV. Причем скорее вторая половина этого века, чем первая.
Пятнадцатый век ближе к нам и он частично заслоняет собой век четырнадцатый. И вот результат: как только люди вспоминают об Эпохе Возрождения, они тут же начинают говорить о Флоренции, о знаменитых Медичи. Я ничего не имею против Медичи и Флоренции, но ведь надо понимать, что это ФИНАЛ Эпохи Возрождения, прославившийся величайшими достижениями в искусстве. Но Эпоха Возрождения - это не только финал, а также не только искусство. И начинается эпоха Возрождения отнюдь не в XV веке. У неё имеется очень важный политический и экономический аспект. И в этом аспекте на первый план, как ни прячь, выходит Венеция – самое сильное, богатое и влиятельное государство тех веков.

Фактические правители "республики" Флоренция, дом Медичи, необыкновенно прославились в XVI-XVII веках тем, что две представительницы этого дома стали королевами Франции (Екатерина Медичи в 1547-1559, Мария Медичи в 1600-1610). Франция – великая держава, и тот факт, что две дамы из Флоренции сделались французскими королевами, несомненно делает Флоренции честь. Но было бы неправильно делать отсюда вывод об особом значении в Италии именно Флоренции. Тем более, когда мы говорим совсем о другой эпохе, о XIII-XV веках, когда сама Франция ещё была по сути провинциальным государством, целесообразность самого существования которого порой была под вопросом, что ясно показывает в том числе и история Столетней войны.

История непутевых флорентийских "спонсоров Столетней войны", столь быстро и печально обанкротившихся вскоре после её начала, ясно показывает, что вовсе не во Флоренции организовывались по-настоящему крупные финансовые и политические акции в XIV веке. А сообщение, что Перуцци демонстрируют английскому королю «невиданные ранее в Англии суммы» денег и в конце концов «окончательно и полностью сосредоточивают в своих руках все государственные и церковные налоги и поборы», гораздо больше говорит о более чем скромной роли Англии в ту эпоху, чем о величии банкиров Флоренции.
Так кто же в действительности финансировал Столетнюю войну, кто проплачивал и, следовательно, был кровно заинтересован в домашней ссоре внутри Анжуйского Дома (напомню, что Валуа и английские Плантагенеты - это две ветки одного французского дерева - Анжуйского Дома).

[Oksnia]

Известно, что Шотландия была верной союзницей Франции в борьбе с Англией.
Принято говорить также, что Фландрия была союзницей Англии в войне с Францией.

Осмелюсь предложить: это Англия была союзницей городов Фландрии в их войне с Францией.

Достаточно осознать, что такое Фландрия.
Gravensteen - Замок графов Фландрии - находится в городе Гент, это примерно 50 км от Брюгге в сторону Брюсселя. "Между 1000 и 1550 годами Гент был вторым по величине городом Европы, уступая только Парижу"
Собственно Фландрия – это, грубо говоря, Бельгия. Роль этой территории в истории Европы и всего мира как-то не осознается большинством граждан. Хотя ничего секретного в ней нет. Вся информация доступна и как бы общеизвестна, просто она – разрозненна.

Чтобы понять, что такое Фландрия, достаточно собрать эти разрозненные факты в одном месте. Ну, начать с того, что там находится город Аахен, который был столицей империи Карла Великого. Оттуда вышел Первый Крестовый поход на Иерусалим – единственный удачный крестовый поход, если не считать таковым зловещий Четвертый поход, уничтоживший Восточную Римскую Империю (известную нам как Византия). Именно граф Фландрский сделался императором новообразованной Латинской Империи (на территории Византии).

Потом Фландрия три века боролась за свою независимость с Францией – и победила. Именно там было то, что называется «Северным Возрождением».

"Северное Возрождение" - Ян ван Эйк, Хуберт ван Эйк, Робер Кампен, Гуго ван дер Гус, Рогир ван дер Вейден, Ханс Мемлинг, Квентин Массейс и Бернар ван Орлей, Босх и Брейгель, а также Иоахим Патинир, Адриан Изенбрант, Ян Провост, Ян ван Скорела.

Потом Голландия один век боролась за свою независимость с Испанией во время высочайшего взлета испанской мировой империи – и опять победила. Этот период известен у нас как «Нидерландская буржуазная революция», которая была одновременно и «буржуазной», и «национально-освободительной», и религиозной (кальвинисты против католиков).
Гёзы и Тиль Уленшпигель, король Филипп, герцог Альба и Вильгельм Оранский Молчаливый, потомок которого (тоже Вильгельм Оранский) стал ни больше ни меньше как королем Англии.

Потом Голландия сделалась владычицей морей. Если посчитать для каждой бывшей в истории империи отношение населения колоний к населению метрополии, то Голландия с большим отрывом опережает даже Великобританию. Собственно говоря, многие британские колонии – это в прошлом Голландские колонии, позже отжатые Британией.
Потом Голландия полвека воевала с Англией – и опять победила! Мало кто осознаёт сегодня, что цепочка англо-голландских войн заканчивается по сути-то дела победой именно Голландии. Просто в современной истории тот факт, что Вильгельм Оранский, правитель Голландии, сделался королем Британии, соединив на двадцать лет оба королевства под одной короной – этот факт именуется в истории Англии «Славной революцией» и подается как победа свободы и демократии над темными силами регресса.
А было так: голландцы разрушили старую добрую Англию изнутри, ввергнув её в цепочку внутренних смут, революций и переворотов, которые и завершились «Славной революцией». Что в ней славного – этого даже сами англичане объяснить не могут, а уж они мастера на интерпретации. Впрочем, какое бы то ни было, даже самое неудачное, но завершение смут и возвращение к спокойной жизни – это всегда славно.

Именно голландцы построили город Нью-Амстердам, в ходе англо-голландских войн сделавшийся Нью-Йорком.
И именно 13 голландских семейств, по слухам, являются настоящими верховными (теневыми) хозяевами этого города и всех Североамериканских Штатов. И это весьма справедливо: ведь не имея мудрой и тонкой, направляющей события руки нипочем не смогли бы ковбои и фермеры добиться независимости – от кого?! - от Британии в период её взлёта. Ну, или в лучшем случае, отбрыкавшись от Британии при военной помощи Франции, подпали бы они под контроль Франции. А они сумели вырулить между двумя враждующими Империями и обрести реальную независимость. Фермеры и ковбои?
Именно в Голландию ездил наш царь Пётр I, чтобы научиться строить корабли и стильно управлять государством. И по большей части именно голландцами были все те многочисленные «немцы», которые его окружали, консультировали и направляли в его многотрудной прогрессорской деятельности по автоколонизации Московского государства.

Думаю, этого небольшого списка деяний славной Голландии достаточно, чтобы осознать, что значение этой небольшой территории для прошлого, настоящего и будущего нашей Планеты как правило сильно недооценивается. Оно огромно.

Это значение является огромным (а по сути определяющим) также и в истории Столетней Войны. А Фландрия – это наиболее богатая и процветающая часть нынешнего Бенилюкса в ту эпоху, когда имела место «Столетняя война».

Чтобы понять значение Фландрии в Столетней войне, сначала рассмотрим историю боевых действий XV века.

Итак, XV век. В прошлом (XIV) веке в 1337-1360 годах Англия один раз уже отхватила солидный кусок Франции, но затем в 1365-1375 полностью потеряла все завоеванное. Англичане разбиты, деморализованы и уже не решатся на что-либо серьезное. У них восстание Уота Тайлера, дворцовый переворот, узурпатор у власти и проч. и проч.

И, конечно, Столетняя война не вспыхнула бы с новой силой, если бы во Франции не произошел внутренний раскол, своя гражданская война, в чем-то похожая на «войну Роз». А именно, смертельно рассорились между собой два самых влиятельных аристократических дома: Бургундский и Орлеанский.
Враждующие стороны именовались соответственно бургиньоны и арманьяки. И опять та же картина, что у «Алых» и «Белых» на Острове: Бургиньоны выступали за Англию, а Арманьяки – против Англии.
Именно раскол внутри самой Франции - основное содержание второго этапа Столетней войны.

Драка между бургиньонами и арманьяками (1407-1435) завершилась тем, что арманьяки овладели короной Франции, однако признали независимость Бургундии. После этого, объединившись, они окончательно и бесповоротно разбили Англию, победоносно завершив Столетнюю войну.
Для нас в контексте разговора о Фландрии здесь важно то обстоятельство, что герцог Бургундский был в то время также и графом Фландрским, властелином фламандских городов. Зная это обстоятельство, нетрудно было бы даже и не зная - вычислить априори, что Англия выступила в этой междоусобице сторонницей именно Бургундского дома.
А знаменитая Жанна Д’Арк, нанесшая делу англичан серьезный и, как выяснилось, непоправимый ущерб, совершенно неслучайно именовалась именно «Орлеанской» девой, ведь она была сторонницей Орлеанского дома.

Всё абсолютно логично, не так ли? Разделение на две команды производится не по принципу «за Англию» и «за Францию», но совсем по другому принципу: «за Фландрию» - «против Фландрии».

И внутри Франции в период драки Бургиньонов и Арманьяков, и внутри Англии во время войны Роз, обнаруживаются явное разделение именно по этому принципу. Воюют между собой не Англия и Франция, но какие-то другие силы. Какие-то две силы, каждая из которых имеет своих сторонников и своих противников как внутри Англии, так и внутри Франции.

Так верно ли считать, что война шла между Англией и Францией? Мне кажется, что такое понимание дела – поверхностно. Оно весьма приблизительно отражает логику событий и годится лишь как первое, самое грубое описание событий, для школьников 7-го класса. Того же, кто пытается разобраться в реальной логике событий, это описание событий только запутает.

Пока герцог Бургундский (сначала тайно, а потом и явно) действовал заодно с англичанами, Англия шла к победе и гибель Франции казалась просто неотвратимой. Понадобилась вся пламенная вера Орлеанской Девы, чтобы хоть немного переломить ход войны. Но стоило герцогу Бургундскому примириться с Орлеанским домом - и тут же стало очевидно, что шансы Англии на успех равны приблизительно нулю. Сами англичане это так и поняли. И сколько ни бились, просвета больше и не увидали.

В этом случае, при рассмотрении событий XV века невозможно отделаться от мысли, что англичане со всей их жаждой восстановления исторической справедливости и возвращения континентальной вотчины их королей были просто-напросто цинично использованы в качестве ударного инструмента в домашней ссоре двух французских домов. Не так очевидно, что и сама эта ссора двух французских домов тоже вдохновлялась извне – но жизненный опыт подсказывает, что любые домашние ссоры всегда вдохновляются извне.

Говорят, 14-летний Генрих VI, узнав о вероломстве бургундского герцога, вдруг заключившего союз с Орлеанским домом, просто-напросто расплакался. И его можно понять: на голове мальчика лежал двойной венец Английского и Французского королевства и он (по слухам, очень добрый, ранимый и справедливый ребенок) свято верил, что благодаря ему оба несчастные государства, уставшие от бесконечной войны, обретут наконец покой. В тот день ему открылось, что на земле не найти покоя. И двойной венец слишком тяжел для смертного. А может быть, он даже смутно предощутил дыхание своей собственной смерти в лондонском Тауэре в 1471 году. Так или иначе, внезапно со всей очевидностью выяснилось, что его личная историческая роль уже сыграна – сыграна, увы, гораздо быстрее, чем ему хотелось бы.
Вообще, надо отметить, что Бургундия действовала в гражданской войне арманьяков и бургиньонов не по-рыцарски. Конечно, подлостью успели отличиться обе стороны. Но начало цепочке коварств и вероломств положили все-таки бургиньоны. Сначала в 1407 году герцог Бургундии Жан Бесстрашный организовал убийство герцога Людовика Орлеанского, после чего партия бургиньонов сохраняла первенство вплоть до 1413 года, когда отряды арманьяков взяли Париж. Тогда бургиньоны вступили в тайные переговоры с Англией, которая и начала новый виток войны (1415). А уже после всего этого (1419) арманьяки организовали убийство Жана Бесстрашного. В ответ на это его сын, Филипп Добрый, заключил явный договор с Англией, признав будущего наследника Английского короля (как раз нашего Генриха VI) будущим королем Франции (договор в Труа, 1420). В 1431 году 10-летний Генрих был коронован в Париже, а в 1435-м – цитирую Басовскую:

Четырнадцатилетний Генрих VI «расплакался из-за измены герцога», в Лондоне вспыхнули резкие антибургундские настроения. Горожане распевали оскорбительные песенки о герцоге, затевали ссоры с его подданными. При дворе раздавались воинственные призывы к немедленной войне против Филиппа Бургундского. Однако возможности Англии для ведения победоносной войны во Франции становились все менее реальными. Прежние военные успехи требовали затрат, но приносили большие доходы. Неудачи последних лет делали войну все более разорительной. Парламент постоянно рассматривал вопрос о новом налогообложении, включая даже духовенство. И все же ценой большого напряжения сил англичане предприняли в 1436—1439 гг. еще одну отчаянную попытку добиться перелома в войне. Пока шел сбор средств и подготовка войска для отправки во Францию, английский двор попытался, опираясь на давние проанглийские позиции городов Фландрии, восстановить их против герцога Бургундского. Генрих VI обратился к ним с письмами, в которых клеймил «измену» герцога условиям договора 1420 г. и призывал к выступлению на стороне Англии. Ответная индифферентность горожан доказала, насколько далеко зашла их экономическая и политическая переориентация. Была также сделана неудачная попытка заключить союз с германским императором.
Тем временем из Франции приходили страшные известия: по всей занятой англичанами территории вспыхивают антианглийские восстания, английские гарнизоны сдают города на северо-западном побережье. Французские войска, опираясь на поддержку горожан, захватили столицу Франции Париж. Войско Филиппа Бургундского при активном участии фландрских горожан осадило Кале – английскую твердыню на севере Франции.
В этой почти катастрофической ситуации англичане прибегли к традиционной для начальных этапов войны тактике опустошений. Высадившиеся в 1436 г. в Кале английские войска во главе с герцогом Ричардом Йоркским совершили грабительский устрашающий рейд по Фландрии. Как пишет английский хронист Бенет, они «сожгли многие города и получили большую добычу».
Автор «Краткой английской хроники» выразился еще более определенно: англичане «опустошили всю Западную Фландрию».

Почему случилась столь радикальная «переориентация» городов Фландрии, этого Басовская не объясняет. Перед этим на протяжении всей книги «объясняется», что города Фландрии были заинтересованы в торговых связях с Англией, этим-де и объясняется их антифранцузская позиция. Но вот, оказывается дело-то вовсе не в «экономических связях». Связи никуда не делись, просто Англия стала не нужна городам Фландрии после того, как Фландрия обрела в лице герцога Бургундского независимую от Англии силу, способную обеспечить Фландрии независимость от Парижа.

Англии показали на её реальное место, и Англия разобиделась. Но вставать в позу было уже бесполезно, войну англичане все равно проиграли.

А что касается «экономических связей», их Фландрия в любом случае не теряла, потому что нищая островная Англия того времени была заинтересована в торговле с Фландрией гораздо сильнее, чем богатая континентальная Фландрия – в торговле с Англией. У Фландрии были гораздо более интересные торговые связи с мощнейшими торговыми империями того времени: Генуей и Венецией.

Да и сама торговля между Англией и Фландрией крутилась не сама по себе. По крайней мере в XIII веке. У Норвича в «Истории венецианской республики» читаем:

(Крит и Кипр) вместе с частью Мореи прославились производством сладкого, крепкого вина, известного как мальвазия (по названию порта Монемвазия, откуда по большей части его вывозили), которое с такой охотой поглощали англичане и их соседи из стран Северной Европы (то есть, в первую очередь Фландрия). В 1330-х годах появился некоторый постоянный стандарт для этого вина, и венецианские купеческие галеры везли его в Англию, где меняли на английскую шерсть... Ее везли во Фландрию, где взамен шерсти грузили на суда кипы одежды фламандского производства — отличного качества шерстяные плащи и платья, продавать которые можно было по всей Европе и даже в Леванте. Этот торговый треугольник приносил такую прибыль, что в 1349 году его национализировали и превратили в государственную монополию.

Словом, кто был по-настоящему заинтересован в торговом обмене между Фландрией и Англией – так это Венеция. А Венеция – это была вам не какая-то Англия, это было настоящее государство, которое реально могло проспонсировать Столетнюю войну, да хоть Трехсотлетнюю – если это было ей выгодно.

Таким образом, причина союза Англии с Фландрией, так резко разрушившегося после заключения мира между бургиньонами и арманьяками, лежала не в экономической плоскости. Англия нужна была городам Фландрии лишь как союзник против Орлеанского дома, а не сама по себе. В данном случае не Англия использовала Фландрию в своих целях, а как раз наоборот: Англия была использована Фландрией в её целях. Это ясно видно как по динамике противостояния 1407-1453 годов, так и по его результатам: в конечном итоге Англия не получила от Столетней войны ничего, кроме разочарования, разорения и внутренней смуты и французского ставленника на престоле. Фландрия же, напротив, добилась своей цели – независимости от Парижа. Вначале использовав с этой целью Бургундский дом, затем Англию, а затем ставшую независимой Бургундию.

Но вот вопрос: а зачем, собственно говоря, Фландрия боролась за «независимость»? В наше время «борьба за независимость» является как бы самодостаточным объяснением, закрывающим тему. Эта идеологема так крепко вбита в умы современников, что всякие глупые вопросы ( типа: а зачем за эту самую «независимость» бороться?) даже и неудобно задавать. Но нас интересуют реальные мотивы, а не идеологическая мифология, как бы убедительно она ни звучала. Итак, зачем Фландрии понадобилась независимость от Франции? Историки почти ничего не говорят на этот счет, не считая довольно мутных рассуждений о «национальном своеобразии». Но я не верю в самодостаточность подобных концепций.

Всякое «национальное своеобразие» является реальной политической силой лишь до тех пор, пока оно кому-то на руку. Какому-то конкретному влиятельному человеку, а лучше – группе таких людей.

Макиавелли говорит, что за любым политическим конфликтом всегда стоит борьба двух элитных групп: группы, стоящей у власти, и группы, идущей к власти. Эта простая, но очень глубокая мысль гораздо яснее и жизненнее описывает реальность, чем демагогические идеи «интересов нации» или «классового сознания», подлинное назначение которых, как с полной откровенностью говорил Маркс, не в том, чтобы объяснить мир, а в том, чтобы изменить его. Инструментом «изменения мира» является манипуляция сознанием, которая совершается при помощи демагогических концепций.
Итак, нам нужно выяснить, какие две элитные групп (одна – стоящая у власти, другая – идущая к власти) стоят за событиями второго этапа Столетней войны (1407-1453 годов, борьба Бургундии против Орлеанского дома, в которую в качестве ударной силы привлекалась Англия)?

Представляется вероятным, что одной из этих двух групп была элита Фламандских городов, «формирующаяся буржуазия» (как принято говорить). А другой? Собственно Орлеанский дом на эту роль не годится, потому что какая, в сущности, разница для фламандцев, кто будет считаться их сюзереном – бургиньоны или арманьяки? Это ведь абсолютно безразлично во всех смыслах, включая «классовый» и «национальный». Ибо те и другие – не фламандцы, и те, и другие – феодалы.

Значит, надо искать какое-то реальное действующее лицо (группу), которая стояла за кулисами, за спиной исполнителя – в роли которого, собственно, и выступал в эти годы Орлеанский дом. Так же, как дом Бургундский исполнял роль, написанную для него (предположительно) элитой фламандских городов. Как сейчас принято говорить, «формирующейся буржуазией».

[Oksnia]

В поисках кандидата на роль «спонсоров» Орлеанского дома, мы прежде всего вспоминаем о Генуе и Венеции. Конфликт между этими крупнейшими торговыми империями тех веков был настолько масштабным и продолжительным, что он не мог не оставить хотя бы каких-то следов в истории Столетней войны.

Что нам известно об этом?

Прежде всего, историкам известно, что Генуя наладила регулярные и масштабные торговые связи с Фландрией раньше, чем Венеция - уже в XII веке. И это понятно. До взятия Константинополя в 1204 году Венеция целиком ориентировалась на Восток.

По словам Норвича,
Венеция долгое время поворачивалась к Италии спиной и смотрела на Восток. Сложный узел средневековой итальянской политики, гвельфы и гибеллины, император и папа, бароны и общины мало ее занимали. В конце концов, когда Венеция создала континентальную империю, ее характер обрел собственные — уникальные и причудливые черты.

После Четвертого Крестового похода Венеция, необыкновенно усилившись, стремилась включить в свой оборот так же и западную Европу. Но к тому времени эта территория была уже освоена стремительно растущей и усиливающиеся Генуей, которая, в свою очередь, была заинтересована в расширении на Восток. Столкновение между двумя хищниками было неизбежным.

Первый серьезный удар нанесла Генуя. Генуэзцы ударили Венецию в самое больное место: они организовали восстановление Византийской Империи. В 1261 году Латинская Империя исчезла с необъяснимой легкостью, как будто её и не бывало. Это было организовано генуэзцами, и именно в рабочем порядке борьбы против Венеции. Теперь Константинополь не хотел иметь никакого дела с Венецией, которая сыграла ключевую роль в организации катастрофы 1204 года. Все торговые привилегии на Востоке были предоставлены Генуе.

Но Венеции удивительно быстро удалось восстановить свои прежние позиции.
Вот что повествует Норвич о восстановлении Византии и последовавших затем событиях:

Венеция обладала не только тремя восьмыми самого Константинополя, ее колонии и торговые фактории были рассыпаны по побережью Эгейского моря, вокруг Восточного Средиземного и Черного морей. До сих пор их защищал мощный венецианский флот, базировавшийся в бухте Золотого Рога, а теперь стоянка там была им запрещена. От Михаила Палеолога они не ожидали ничего, кроме неприкрытой враждебности. Его империя была истощена и доведена до нищеты, а потому сам он не мог быть для Венеции серьезным соперником. Но он был не один: за несколько месяцев до его победы он вступил в союз с генуэзцами, которые почти сто лет оспаривали первенство Венеции в Леванте. В обмен на военную и финансовую помощь он пообещал им налоговые и таможенные уступки и собственные территории в главных портах империи, включая и сам Константинополь, — короче, все те привилегии, которые в 1082 году даровал Венеции Алексей Комнин и на которых было основано коммерческое благополучие республики.
Взаимоотношения Венеции и Генуи, и в лучшие времена натянутые, в последние годы совсем ухудшились, и с 1255 года республики находились в состоянии открытой войны.
...новый император был осторожным человеком, он знал, что венецианская морская мощь превосходит генуэзскую и что Венеция может одержать еще более внушительные победы, чем при Акре. Он принял благоразумное решение: натравливал республики друг на друга. Для этого разрешил венецианцам сохранить свою колонию в Константинополе и оставил им мелкие торговые привилегии. Их официальный представитель был разжалован из подесты (теперь им стал генуэзец) и занял более низкую должность — байло. К императорскому столу по большим церковным праздникам его уже не приглашали. Часть венецианского квартала города передали генуэзцам, и их колония быстро расширялась. Несколько лет спустя к ней прибавился весь район Галаты. За пределами столицы венецианцы вынуждены были стоять в стороне: их соперники заняли торговые рынки, на которые у венецианцев раньше была монополия: так это стало в Смирне, на Хиосе, Лесбосе и, что обиднее всего, на побережье Черного моря, откуда их с тех пор изгнали.
...Война разрослась на всем Восточном Средиземноморье. Среди Эгейских островов и возле берегов Эвбеи и Пелопоннеса вспыхивали бесчисленные мелкие схватки. В одной из таких схваток генуэзцы по глупости перехватили караван, идущий в Риальто. Большие флотилии регулярно ходили в Европу с восточными шелками и специями. Генуэзцам удалось избежать уничтожения только потому, что венецианский адмирал, командовавший эскортом, отказался рисковать драгоценным грузом и не пустился в погоню. В других случаях им не так везло, например, при встрече у западной Сицилии: тогда свыше 1100 генуэзских моряков попрыгали в воду и утонули, а другие шестьсот на двадцати семи галерах были захвачены в плен и переправлены в лагуну.
Между тем оскорбительное высокомерие и заносчивость генуэзцев в Константинополе сделали их еще более непопулярными, чем венецианцев, так что, когда новости об очередных победах венецианского флота стали доходить до императорского дворца, симпатии Михаила изменились.
...К 1264 году в Венецию прибыли греческие послы, и на следующий год был заключен договор, согласно которому республике предлагали привилегии, если и не сравнимые с утраченными, то во всяком случае улучшившие безрадостное положение дел. Но венецианцы не торопились. На византийском Востоке царила сумятица, а пока будущее Европы оставалось неопределенным, не было смысла принимать на себя обязательства. Только в 1268 году республика наконец решилась принять предложение Михаила. Даже и в этом случае согласилась не более чем на пять лет перемирия.
...Михаил выдвинул условие, что генуэзцы сохранят данные им права. Он сознавал опасность старой политики, при которой одной из республик давалось полное преимущество за счет другой. С этих пор между ними настанет свободная конкуренция. И Михаилу будет выгодно такое соперничество, при этом менее привилегированный соперник не станет создавать враждебных альянсов.
.... Венеция одним махом восстановила свое торговое первенство в Леванте, а ведь семь лет назад она считала, что навсегда утратила влияние. Своим реваншем она частично была обязана удаче, но многое зависело от дипломатичного и хитроумного дожа Дзено и его советников.
За семьдесят лет XIII века Венеция заявила о себе как о мировой державе. Сначала республика обрела огромные территории на Востоке, разбогатела и укрепилась, затем утратила эти земли и, наконец, снова их вернула.


Но борьба Венеции и Генуи на этом, естественно, не прекратилась. Она только начала разгораться. Она продлилась почти два века. Норвич считает окончанием этой борьбы 1380-й год, год Куликовской битвы. И это не совсем случайное совпадение: поход Мамая против усиливавшегося Московского княжества был проплачен генуэзцами. Не справившийся со своей задачей Мамай был казнен генуэзцами в Крыму. Куликовская битва была таким образом одним из периферийных фронтов борьбы между двумя торговыми империями и внесла свою скромную лепту в общеевропейский разгром Генуи. Случайно или нет, но Дмитрий Донской объективно принес пользу именно Венеции, разгромив её противницу Геную на одном из направлений глобальной геополитики той эпохи.

Однако решающие события этой большой войны разворачивались на Средиземном море.

Цитирую Норвича:

В апреле венецианцы потерпели серьезное поражение. Новый генуэзский флот под командованием Марко Маруффо захватил Таддео Джустиниани и 12 кораблей, на которых он вез зерно из Сицилии, — в Венеции голодали почти так же, как и в Кьодже. После этого Пизани и Дзено, беспрерывно патрулировавшие лагуну, забеспокоились. С наемниками тоже возникали проблемы (особенно с надоедливыми англичанами), держать их под контролем удавалось, только обещая надбавку и двойную плату. Каким-то чудом обоим адмиралам удалось избежать открытого сражения с Маруффо, в котором они попросту были бы разбиты, и не допустить соединения его сил с осажденными соотечественниками. Наконец Маруффо отступил и высадился в Далмации. 24 июня 4000 умирающих от голода осажденных генуэзцев, отчаявшись получить помощь, сдались, не выставляя условий.
В Венеции был праздник. Это была не просто победа, это было избавление. Буквально все население города на лодках всех видов и размеров с «Бучинторо» во главе вышло из города, чтобы поприветствовать старого дожа, который вместе с флотом принимал участие в шестимесячной осаде. Эта процессия вернулась к Моло,[164] ведя за собой 17 разбитых галер и их жалкую команду — все, что осталось от флота Пьетро Дориа. С наемниками расплатились сполна, как обещали. Один из них, англичанин по имени Уильям Голд, который предположительно не был мятежником, получил за свои заслуги 500 дукатов дополнительно.
Все-таки война еще не совсем закончилась. Маттео Маруффо оставался в Адриатическом море. Пизани надеялся, что выйти оттуда ему не удастся. Наконец после нескольких недель беспорядочных и безуспешных поисков он настиг дюжину генуэзских галер у побережья Апулии. Им удалось сбежать, но в бою Пизани был тяжело ранен. Флот вернулся в Манфредонию, где 13 августа Пизани скончался. Памятник ему, сперва стоявший в Арсенале, теперь находится в юго-восточной апсиде церкви Санти Джованни э Паоло. Среди изобилия скульптур в церкви он незаметен, и большинство путеводителей, к сожалению, о нем не упоминают. Но ни за кем из похороненным в этом здании при жизни так охотно не шли, никого так не любили, как Витторо Пизани. Ни о ком не отзываются соотечественники с такой благодарностью. Не будет преувеличением сказать, что он спас Венецию, без него она бы не уцелела.
Карло Дзено, теперь уже в звании главнокомандующего, продолжил широкую кампанию от побережья Пелопоннеса до генуэзских вод, но значительных успехов не достиг. В это время в Венето Каррара и его союзники тоже подверглись давлению. Венецианцы всегда считали, что от владений на суше больше бед, чем пользы. Теперь они решили хотя бы не отдавать их ненавистному Карраре. Их решили отдать герцогу Австрийскому с одним лишь условием, что он оккупирует их своими силами от имени республики. Герцогу большего и не требовалось. Перед угрозой превосходящих сил Карраре пришлось отступить.
Война наконец утихла, и две истощенные республики с благодарностью приняли посреднические услуги графа Амадея VI Савойского. Переговоры о мире в Турине собрали не только Венецию и Геную, но и всех, кто принимал участие в военных действиях: Венгрию, Падую, Аквилею и даже Акону и Флоренцию. Венеция, как победившая сторона, заявила о праве выдвигать условия, но в конечном итоге условия были приняты совсем не такие, на которые мог бы рассчитывать победитель. От Каррары она получила обратно крепости вокруг лагуны, необходимые для защиты. Зато пришлось официально отречься от Далмации и Тенедоса, непосредственного повода для войны. Их забрал Амадей VI Савойский, чтобы распорядиться по своему усмотрению.

Подводя итоги последнего этапа войны, Норвич заключает:

Если не заглядывать далеко, остается признать, что Венеция в этой войне ничего не выиграла. Генуя тоже. Настоящими победителями стали теневые фигуры: король Венгрии и герцог Австрийский. События в Кьодже, несмотря на весь героический драматизм, привели только к страшной разрухе. После взаимного разорения и кровопролития оба противника в политическом смысле остались каждый при своем. Это и подтвердил Туринский договор, после чего обе республики продолжили торговать в Леванте и Средиземном море вместе.

Итак, если верить Норвичу, организаторами этого этапа войны были теневые фигуры: король Венгрии и герцог Австрийский. Думаю, это умозаключение Норвича является прямым следствием аристократической аберрации в понимании истории Средних веков. Тем более, что он сам же разрушает его в следующем абзаце:

Однако со временем стало ясно, что победа Венеции была значительнее, чем казалось вначале. Прошло немного времени, и Венеция удивила как друзей своих, так и врагов темпами экономического восстановления. А Генуя, наоборот, пришла в упадок. Ее система управления начала рушиться, ее раздирала на части борьба фракций. За пять лет ей предстояло сменить десять дожей, а затем на полтора века попасть под французское владычество. Только в 1528 году под предводительством Андреа Дориа ей удалось вернуть независимость, но мир к тому времени изменился. Больше никогда она не представляла угрозы для Венеции.

То же самое говорит об этой эпохе и Макиавелли в «Истории Флоренции»:

Генуэзцы то пользовались свободой, то подпадали под власть либо французских королей, либо дома Висконти, вели существование бесславное и считались в числе самых ничтожных государств.

Таким образом, только до 1380 года Генуя является самостоятельным игроком, но зато до своего сокрушительного поражения именно она наряду с Венецией является самым сильным игроком.

Давайте посмотрим, не обнаруживается ли в событиях Столетней войны генуэзский след. И если да, то на какой из двух противоборствующих сторон?

У Басовской находим по поводу участия Генуи в Столетней войне следующее:

Первую крупную военную победу одержали англичане на море 24 июня 1340 г. в битве при Слейсе у берегов Фландрии. Стремление Эдуарда III нанести удар по французскому флоту было вполне понятным. Для успеха войны на континенте надо было добиться преимущества на море. В противном случае в тылу английской армии постоянно находилась бы опасная сила, способная прервать подвоз подкреплений, снаряжения, денег и т. п.
В Западной Европе было широко известно, что Филипп VI под флагом подготовки крестового похода сосредоточил у берегов Франции большой флот. Данные хроник относительно его численности противоречивы. Если отбросить крайние преувеличения, то наиболее приемлемой представляется цифра 200 кораблей (французских, кастильских и генуэзских). Английский флот был несколько меньше.

Очень хорошо. Значит, в первые годы Столетней войны Генуя выступала в этом конфликте именно на стороне Франции. Следовательно, Франция де-факто являлась противницей Венеции.

У Басовской находим помимо этого всего лишь ЕЩЁ ОДНО упоминание о генуэзцах в контексте Столетней войны.

Под сильным давлением придворного окружения французский король вмешался в борьбу между итальянскими государствами. Он оказал помощь Милану против Венеции, с тем чтобы Милан помог Орлеанскому дому захватить власть в Генуе на основе династических прав (1446—1447)... В военном отношении генуэзская экспедиция закончилась полным провалом.

Значит, незадолго до окончания Столетней войны побеждающая Франция снова выступает как противник Венеции. Сама Генуя, как видим и у Басовской, в это время является уже не субъектом, а объектом политики, собственно, как и Франция той эпохи: Милан использует Францию как инструмент против Венеции в борьбе за Геную. Предлог опять тот же - "династические права Орлеанского дома". Аристократия того времени легко велась на подобные подначки. Как легко предвидеть, использованную таким образом Францию в конечном итоге оставили ни с чем: "экспедиция закончилась полным провалом".

Итак, Франция в обоих случаях выступает как противник Венеции: в XIV веке косвенно (как союзник Генуи), в XV веке явно. Отметим мимоходом, что играет на стороне Генуи именно Орлеанский дом. Всё предельно логично и располагает к тому, чтобы разобраться в роли Генуи поподробнее.

Но увы! Более Басовская о такой мелочи как Генуя в своем огромном труде "Столетняя война. Леопард против Лилии" не упоминает.

Зато мы находим по этому поводу массу интересной информации в Гугле по запросу "генуэзские арбалетчики".
Тяжелая пехота Средневековья. Вопреки распространенному мнению, на перезарядку арбалета уходило всего несколько секунд. Это делалось движением ноги. Убойная сила арбалета была такова, что пробивались вместе доспехи и щит. Боялись и ненавидели их страшно, и когда арбалетчик попадал в плен, милости он не ждал: резали на куски. Стреляли строем, меняясь друг с другом в определенном порядке. В целом, несколько десятков таких пехотинцев вполне заменяли собою один пулемёт.
Как военное образование они появляются приблизительно в XII веке. Арбалетчики объединены в знамёна (bandiere) — группы по 20 человек под командованием коннетабля, и могли объединяться в соединения в несколько сотен или тысяч воинов с главнокомандующим, обычно представителем одной из благородных генуэзских семей, который был ответственным за их координацию в сражении.
Вербовка была в компетенции двух человек, обычно дворян, которые были должны были оценить каждого рекрута. Все принятые арбалетчики клялись в верности Республике. Сроки службы устанавливались разные, но не меньше одного года.
Арбалетчики были всегда под командой Республики Генуя, в чём приносили присягу и не могли быть наемниками, лишенными флага. Только правительство города могло разрешить применение этих войск вне границ Республики Генуи, получая за это деньги. Нельзя говорить, таким образом, о них как наемниках в узком смысле, но больше как о военных специалистах, которые сражались не всегда только за родной город, но также и за деньги иностранцев.
...Самое широкое применение наемные арбалетчики приобрели во время «Столетней войны». В течение всего этого периода Генуя разделяла судьбу Франции, включая и горькие начальные поражения:
Битва при Слейсе (24 июня 1340 года) — морское сражение, большая часть кораблей французов была нанята в Генуе вместе с экипажами. На каждом было около 25 арбалетчиков.
Битва при Куртре (11 июля 1302 года).
Битва при Креси (26 августа 1346 года) — генуэзские арбалетчики в силу ряда обстоятельств терпят сокрушительное поражение от английских лучников и несут большие потери.
Битва при Пуатье (19 сентября 1356 года).

Об участии генуэзских арбалетчиков в Столетней войне (и опять на стороне Франции) на протяжении XIV века информация кое-где проскальзывает, но это для нас уже не так интересно. Пусть Генуя по-прежнему на стороне Франции, но ведь самостоятельным игроком она после 1380 года не является, а значит, уже не выступает ни спонсором, ни закулисным заказчиком войны.



"Генуэзские арбалетчики" - это вполне определенный знак, что в XIV веке Генуя была на стороне Франции. И уж можно иметь уверенность, что никак не Венеция "спонсировала" Францию. А значит, тот, кто ищет закулисных кукловодов Столетней войны, вправе выдвинуть предположение, что за спиной Англии имеет смысл поискать венецианский след.

И уж точно, нечего и сомневаться, что Англия де-факто действовала в интересах Фландрии. Это видно и по итогам войны, и по её динамике. Кстати, обратим внимание на факт (см. список битв генуэзских арбалетчиков выше), что в первый раз генуэзцы сражались против фламандцев в битве при Куртре (1302), когда дрались между собой именно фламандцы и французы. Англия в этой битве совсем никак не участвовала, да и до собственно «Столетней войны» в её общепринятом смысле (1337-1453) оставалось еще более поколения (35 лет). Википедия отмечает:

Фламандцы вышли победителями и собрали с трупов рыцарей 700 пар золотых шпор, которые в назидание будущим поколениям были вывешены в одной из городских церквей, поэтому битва при Куртре вошла в историю также как Битва золотых шпор. Историческое значение битвы трудно переоценить... впервые в средние века пехота разгромила рыцарскую конницу, и это сражение положило начало возрождению роли пехоты.

Действительно, есть чему удивляться: королевское войско (усиленное генуэзскими арбалетчиками и испанскими метальщиками дротиков) разгромлено фламандским НАРОДНЫМ ОПОЛЧЕНИЕМ – так принято считать в историческом предании. Рассуждая об этом, историки туманно говорят о начале новой эпохи, о первых знаках нового времени, опять-таки о зарождении национального бла-бла-бла. Ну, а как иначе объяснить тот факт, что вонючие смерды вздули благородных шевалье? Не принимается во внимание одно важнейшее обстоятельство: это народное ополчение вели и организовывали очень серьезные люди, до которых этим благородным шевалье тогда было ещё расти и расти.

Говорят, одной из причин поражения была чрезмерная самоуверенность рыцарей, которые даже не рассматривали возможность своего поражения. Думаю, умные генуэзцы, которые понимали реальную подоплеку событий, с беспокойством и дурными предчувствиями посматривали на горделивых болванов. И именно поэтому решили принять участие в битве сами, лично. Но даже это не помогло.

свидетельство современника тех событий, флорентийца Джованни Виллани (1274-1348), который написал в своем сочинении «Новая Хроника» буквально следующее:

… Это было самое славное войско, которое когда-либо собирал правивший тогда французский король и в котором собрался весь цвет рыцарства и баронов королевства Франции, Брабанта, Эно и Рейнской долины. Когда оба войска выстроились друг перед другом для битвы, мессер Жан де Берле, мессер Симоне из Пьемонта (это возле Генуи – М.С.), Бонифацио (итальянец – М.С), капитаны чужеземных солдат и арбалетчиков (Генуя – М.С.), весьма умудренные и опытные воины, предстали перед коннетаблем и обратились к нему с такой речью: "Сир, ради Бога, пускай победа останется за этими отчаянными фламандскими простолюдинами и не будем подвергать опасности цвет мирового рыцарства. Мы хорошо знаем повадки фламандцев — лишившись всякой надежды на спасение, они вышли из Куртре, чтобы сразиться или бежать, лагерь они разбили снаружи, а в городе оставили свой скудный скарб и пищу. Вы построите кавалерию, а мы с нашими солдатами, привычными к вылазкам и набегам, с нашими арбалетчиками и другими пехотинцами, которых у нас вдвое больше, чем их всех, вклинимся между ними и городом, атакуем их с разных сторон и будем беспокоить целый день мелкими схватками и стычками. Фламандцы любят поесть и вечно заняты едой и питьем, так что если мы заставим их поголодать и попоститься, они быстро утомятся и растратят силы, потому что не смогут подкрепиться. Тогда они расстроят свои ряды и покинут поле боя, а вы, увидев это, навалитесь на них со своей конницей и без потерь одержите победу". Так оно и случилось бы, но кого Бог хочет погубить, того он лишает ума, а правосудие Божье карает за грехи.
...Совет военачальников очень понравился коннетаблю, так что он отправился вместе с ними к графу Артуа и пересказал ему их предложение, как мог лучше. Но тот ответил ему с упреком: "Черт побери, это советы ломбардцев, но и вы, коннетабль, как тот волк, еще смотрите в лес". Этим он хотел сказать, что коннетабль не был верен королю, потому что его дочь была замужем за мессером Вильгельмом Фландрским. Тогда коннетабль, взбешенный этим упреком, сказал графу: "Сир, если Вы увидите, куда я направляюсь, идите смело еще дальше" — и очертя голову бросился на верную смерть. Развернув свои знамена, он храбро напал на врага, не зная о преграждавшем дорогу рве, о котором мы упоминали выше... Фламандцы, стоявшие сомкнутым строем на краю рва, только наблюдали, как французы заполняют его, и им оставалось лишь приканчивать всадников и оглушать или вспарывать брюхо коням. Через малое время ров не только был полон, но над ним выросла целая гора трупов. В этом побоище французы не могли достать неприятеля, а в производимой ими давке сталкивались и убивали друг друга, хотя стремились своим натиском сокрушить фламандцев. Когда почти все французские ряды столпились в замешательстве, не имея другого выхода, как падать в ров или оставаться в неподвижной тесноте, потому что пути ни вперед, ни назад не было, сохранившие силы фламандцы тронули с места свои почти свежие фланги. Одним из них командовал мессер Ги Фландрский, другим — мессер Гийом де Жюльер, которые совершили в этот день чудеса храбрости. Пешие фламандцы перешли ров и окружили французов, так что один грубый мужик свободно мог перерезать горло нескольким дворянам.
то бы сомневался, что превосходная стратегия и остроумные тактические находки фламандцев, продемонстрированные в этом бою "ополченцами" - это естественный продукт народного фламандского гения, а какая-то там конспирологическая элита ну тут совершенно ни при чем.

Итак, есть основания полагать, что под псевдонимом "Столетней войны" в действительности скрывается (в XIV веке) борьба городов Фландрии, уже затронутых "Возрождением" (то есть, вошедших в орбиту северо-итальянской культуры и политики) против каких-то нежелательных притязаний Генуи, которая пыталась навязать Фландрии свою волю, используя для этого грубую и тупую силу тогдашней французской аристократии.

Хорошо, но если Генуя была спонсором Столетней войны со стороны Франции, то Венеция, по логике вещей, должна была стоять за спиной Англии.

Но этому поводу находим очень странное, на первый взгляд, свидетельство у великого Петрарки, который посетил Венецию в 1362 году и видел следующее:

Число пришедших трудно было перечесть и даже охватить взором… Сам дож, окруженный знатнейшими людьми города, занимал лоджию над входом в собор, возле четырех лошадей золоченой бронзы, которых неизвестный древний скульптор запечатлел с таким правдоподобием, что, кажется, слышно, как они ржут и переступают копытами. Лоджию покрыли богатым цветным навесом, защищая сидящих в ней от палящего дневного солнца… Внизу, на пьяцце Сан-Марко, яблоку негде было упасть: церковь, башни, крыши, балконы, окна — все было до отказа забито зрителями…

Петрарка рассказывает здесь о торжествах в Венеции по поводу её победы (1362) над взбунтовавшимся Критом. У Петрарки хороший стиль. Но нас волнует, собственно, лишь последняя фраза в его отчете:

С правой стороны в большом деревянном павильоне располагались четыреста изысканно одетых дам, цвет благородства и красоты… Не могу не упомянуть и об английских аристократах королевского рода, исполненных восторга от своей недавней победы.

Современный комментатор меланхолично замечает:

Предположительно имеется в виду подписание мирного договора в Кале в октябре 1360 года, по которому Аквитания и большая часть Северной Франции отходила к Англии. Этим договором закончился первый этап Столетней войны.

Не правда ли, любопытно? Английские королевские аристократы торжествуют свою победу над Францией почему-то в Венеции, каким-то образом соединяя это торжество с торжеством по случаю победы Венеции над Критом. Спрашивается, где тут логика? Между тем, если бунт на Крите был инспирирован генуэзцами (было бы невероятно, если бы они упустили возможность поучаствовать в мероприятии, так больно задевающем интересы своего смертельного врага; напомню, что именно на Крите производилась сладкая мальвазия, которую венецианцы везли на далекий север, конвертируя её в шерстяные изделия Фландрских городов), то картинка складывается предельно логично: союзники праздную совместную победу над общим врагом.

Итак, наша интерпретация событий Столетней войны XIV века может быть вкратце сформулирована так: Столетняя война в XIV – это борьба городов Фландрии (в союзе с Венецией) против притязаний Генуи, в которой тогдашние Франция и Англия играли по большому счету лишь роль исполнителей - тех холопов, у которых «чубы трясутся, пока паны дерутся».

Пусть так, но вернемся к вопросу о событиях века XV, о бургиньонах и арманьяках. Бургиньоны де-факто защищали интересы Фландрии. Но от кого? Уже не от Генуи, но… Кто же стоял за спиной арманьяков?

[Oksnia]

еще не запутались?))) обожаю историю


Сначала кратко изложим события, которые наблюдаются на исторической сцене на последнем этапе Столетней войны (XV век).

В 1407 году герцог Бургундии Жан Бесстрашный организовал убийство своего племянника, герцога Людовика Орлеанского, брата французского короля

после чего партия бургиньонов сохраняла первенство вплоть до 1413 года, когда отряды арманьяков взяли Париж. После этого власть перешла к арманьякам.

В 1418 году в результате восстания в Париже арманьяки лишились власти, контроль над столицей перешёл в руки бургиньонов. После 1418 года во Франции существовали два параллельных правительства — бургиньонов с номинальной главой Изабеллой Баварской и арманьяков во главе с дофином Карлом.

В 1419 Арманьяки организовали убийство Жана Бестрашного,

после чего взаимная вражда достигла особого ожесточения. Бургиньоны спровоцировали новое вторжение англичан (1415) и вместе с королевой Изабеллой едва не покончили с французской государственностью как таковой. После договора в Труа в 1420 году бургиньоны становятся союзниками англичан. Карта Европы и вся её дальнейшая история могла бы стать совершенно иной, если бы враждующим сторонам не удалось заключить Аррасский договор (1435 год). Англию опять кинули. По условиям договора герцог Бургундии Филипп III Добрый признал короля Франции Карла VII своим сюзереном, взамен получив независимость и присоединив к своим владениям Пикардию. После чего англичане стали на сцене лишними и бургундцы с французами совместными усилиями выпроводили их обратно на Остров.

Таковы наблюдаемые на сцене события сего спектакля. Чтобы разобраться в их реальной подоплеке, вспомним, что в это время происходило за кулисами у взрослых, в Северной Италии.

А там происходила титаническая борьба Венеции с беспрецедентно усилившимся Миланом. Теперь Милан заступил место Генуи в роли главного врага Вечной Республики и пытался вырвать пальму мирового первенства у тогдашней Владычицы морей. В 1388 году Милан и Венеция поделили территорию Падуи и обрели общую границу. Война становилась неизбежной.

Миланом тогда правил род Висконти, могущество которого росло и росло. В 1395 году правители Милана получили титул герцогов. Милан теперь контролировал Геную, генуэзцы продолжают сражаться против венецианцев – но уже не за себя, а за интересы Милана. О первом герцоге Миланском Норвич в «Истории венецианской республики» говорит просто и без обиняков:

Джан Галеаццо в то время был самым могучим повелителем Европы, гораздо сильнее, чем Ричард II Английский

И, добавим, если и не «гораздо», то все-таки посильнее, чем французский король или германский Император. Это правда, таким был расклад сил в Европе до XVI века. Центром мира в тот момент была Северная Италия, самыми сильными государствами – Венеция и Милан, а Франция с Англией были глухой периферией, докуда лишь докатывались волны действительно серьезных конфликтов.

Изучать историю XIII-XV веков надо начинать с Италии, с конфликтов между итальянскими Городами, а уже отталкиваясь от Италии, зная основной расклад сил, смотреть на все прочие побочные мелкие провинциальные конфликты вроде Столетней войны.

Конфликт между Венецией и Миланом начался в 1390. Обратимся к книге Норвича:

Франческо Новелло… собрал временный союз против Висконти и стал главным его идейным вдохновителем. Вместе с ним самим, Флоренцией и Болоньей в союз входили Франческо Гонзага Мантуанский, Кан Франческо Веронский (обездоленный сын Франческо делла Скала) и герцог Роберт Баварский. Теперь им требовалась еще и поддержка Венеции. Тут уж Венеция не колебалась. Всего два года назад Джан Галеаццо был ей союзником, а Каррара — заклятым врагом. Но верность — роскошь, которую не могло себе позволить ни одно итальянское государство. Дипломатия основывалась на сохранении баланса сил путем стравливания одного врага с другим. Венеция легко и непринужденно сменила сторону, вступила в союз и охотно предоставила Франческо Новелло и молодому Антонио недавно отвоеванный Тревизо в качестве базы для действий против Падуи.

Откровенные военные конфликты между Венецией и Миланом занимают сравнительно небольшой промежуток времени, с 1423 по 1433 годы. За это время имели место три войны, которые Венеция провела с переменным успехом. Остальное время Венеция натравливала на Милан другие итальянские города-государства и поддерживала его противников дипломатически и экономически. В целом борьба Венеции (в союзе с Флоренцией) против Милана длилась до 1447 года и окончилась превращением герцогства Миланского в виртуальную Амброзианскую республику (1447-1450) с последующим закономерным ниспадением оной республики под власть Флоренции. Это венецианский стиль борьбы, фирменный стиль, в общих чертах разработанный, как видим, ещё в Средние века.

Кто же победил в этом многостороннем конфликте? Как ни странно, победила в нем Флоренция. Собственно, именно отсюда начинается необыкновенное возвышение флорентийского дома Медичи, которое привело двух её представительниц на французский престол. Венеция постоянно действовала руками Флоренции, у неё за спиной. И кончилось это тем, что поверженный Милан сделался добычей Флоренции. Флорентийцы посадили на место рода Висконти новый род – Сфорца. И вскоре Милан в союзе с Флоренцией уже сражался против Венеции. В четвертой и последней кампании против Милана сражалась уже не Венеция, а первый Сфорца, о котором можно сказать только, что этот человек всю жизнь сражался сам за себя:


С 1419 года Франческо Сфорца воевал вместе с отцом, заслужив славу тем, что мог голыми руками сгибать металлические бруски. Позже он показал себя профессиональным тактиком и очень способным лидером на поле боя... он поочередно служил в неаполитанской армии, у римского папы Мартина V, у миланского герцога Филиппо Мария Висконти… в 1431 году Франческо Сфорца оставил войско папского государства и повёл армию Милана против Венеции… в 1433—1435 годах Сфорца сражался против Папского государства на стороне Миланского герцогства, но, завоевав Анкону в Марке, он перешёл в другой лагерь, получив титул подесты города из рук папы римского Евгения IV. В 1436—1439 годах Сфорца воевал попеременно за Флоренцию и Венецию. В 1440 году феодальные владения Сфорца в Неаполитанском королевстве были оккупированы королём Альфонсом I. Тот был вынужден примириться с Филиппо Висконти, чтобы вернуть свои земли. В 1442 году, объединившись с Рене Анжуйским, претендентом на неаполитанский трон, он выступил в Южную Италию. После неудач в неаполитанском походе Сфорца с помощью Сиджизмондо Пандольфо Малатесты (который был женат на его дочери Полиссене) и венецианцев разбил войска кондотьера Никколо Пиччинино, занявшего владения Сфорца в Романье и Марке, и вернулся в Милан. Затем Сфорца пришлось воевать сначала с Франческо, приёмным сыном Никколо Пиччинино, а затем против союза Висконти, Евгения IV и Сиджизмондо Малатеста (якобы убившего Полиссену, дочь Сфорца). Из этого противостояния кондотьер снова вышел победителем, снова не без помощи венецианцев. В обмен на расторжение союза с Венецией Франческо Сфорца получил звание главнокомандующего (capitano generale) войсками Миланского герцогства. После смерти герцога Висконти в 1447 году, не оставившего наследников мужского пола, в Милане вспыхнул конфликт, целью одной из сторон которого было восстановление Амброзийской республики. Сфорца стал сеньором нескольких городов герцогства… По прошествии нескольких голодных лет в 1450 году в Милане вспыхнул бунт, и сенат города решил передать герцогство Сфорца.
В правление Францеско Сфорца в Милане во главе Флоренции фактически стоял Козимо Медичи. Между двумя этими правителями завязалась дружба… Сфорца поставил себе целью покорить одно из владений Анжуйского дома — Геную. И ему это удалось: в 1461 в городе поднялось восстание, новым дожем был избран Спинетта Кампофрегозо, ставленник Сфорца. Сфорца оккупировал Геную и Савону к 1464 году.
В старости Сфорца страдал отёками и подагрой. В 1462 году распространился слух о том, что он мёртв, в результате чего в Милане начались беспорядки. На самом деле герцог умер только через четыре года.

Вот такая запутанная история, подтверждающая старое правило, что большой политик всегда воюет по сути только на одной стороне - своей собственной.

Сфорца, как видим, много и охотно использовал Венецию и позволял ей себя использовать, однако в конце концов оказался на стороне её противников. Ничего личного, просто геополитика: мог ли хозяин Милана и Генуи оставаться союзником Венеции?

Итак, разобравшись в общих чертах в итальянских делах интересующей нас эпохи, составлявших тогда суть и содержание Европейской большой политики, вернемся теперь к частному и к периферийному конфликту, именуемому Столетней войной.

Не является ли конфликт арманьяков с бургиньонами одним и побочных фронтов в противостоянии Венеции и Милана? На первый взгляд, такое предположение может показаться ну совершенно безосновательным. Но обратимся к фактам.

Итак, у бургиньонов и арманьяков всё начинается с того, что в 1407 году герцог Бургундии Жан Бесстрашный организовал убийство герцога Людовика Орлеанского.

Присмотримся к биографии Людовика Орлеанского. Первое, что нам бросается в глаза – это фигура его жены. Фамилия этой женщины, как ни странно на первый взгляд - Висконти:

Валентина Висконти (итал. Valentina Visconti; 1366/1371, Милан — 4 декабря 1408, Блуа) — жена герцога Людовика Орлеанского, младшего брата французского короля Карла VI Безумного.


Её отец – тот самый Джан Галеаццо Висконти, первый герцог Милана, портрет которого я поместил выше, которого историк Венеции англичанин Джон Норвич назвал «самым могучим повелителем Европы, гораздо сильнее, чем Ричард II Английский». Это всего лишь совпадение, не так ли?

Мать Валентины Висконти – французская принцесса, Изабелла Валуа, дочь французского короля Иоанна II Доброго, который проиграл битву при Пуатье (1365) и был взят Черным Принцем в плен и отвезен в Лондон. Он был отпущен из плена под залог собственного сына, однако сын из-под залога бежал, и наш рыцарь добровольно вернулся в Лондон, где вскоре "умер от неизвестной болезни". В общем, довольно известный человек, по странному недоразумению даже более известный современным историкам, чем сам Джан Галеаццо Висконти.
Не спрашивайте меня, почему это вдруг французскую принцессу отдали замуж в какую-то дыру на край света, в герцогство Миланское…

Итак, наша Валентина Висконти - единственная дочь «самого могучего повелителя Европы» Джан Галлеаццо Висконти, первого герцога Милана, и французской принцессы Изабеллы Валуа (дочери Иоанна Доброго). В Википедии читаем:

Валентина была одной из самых желанных невест Европы (её обручали четыре раза)… в 1395 году отец решил выдать Валентину замуж за брата французского короля, чтобы укрепить свои политические позиции.

Кто из них двоих хотел укрепить свои политические позиции, об этом можно судить, исходя из таких подробностей:

В 1386 году при благословении папы Климента VII был заключён контракт: невеста получала город Асти, графство Верту, 450 тыс. флоринов, ювелирных изделий на 75 тыс. флоринов и право на наследование Милана. Тем не менее, Джан Галлеаццо не позволил пока своей дочери покинуть Милан, ссылаясь на её юный возраст. Свадебные церемонии состоялись в Милане только 8 апреля 1387 года. На самом деле миланский герцог надеялся, что его новая жена Екатерина разрешится от бремени мальчиком, что позволит изменить брачный договор. И действительно, 7 сентября 1388 года у Валентины родился брат, Джованни Мария, и положение брачного контракта по поводу наследования были пересмотрены. Наконец Валентина была отправлена к мужу в сопровождении своего кузена Амадео VII, графа Россо, везя с собой значительное приданое.
Наконец венчание свершилось в Мелёне 17 августа 1389 года.

Да, явно не спешил «самый могущественный повелитель Европы» выдавать свою дочку за брата французского королька. И условия брачного договора писал так, как ему заблагорассудится. А жених мог и подождать три года, никуда он не делся бы…

Но кому-то налаживание новых и новых родственных связей между Миланом и Парижем было не по нутру:

Валентину обвинили в попытке отравления дофина ядовитым яблоком и наведении порчи на короля. Королю действительно становилось лучше в присутствии Валентины или её мужа, что приписывали колдовству и чёрной магии. После каждого нового приступа безумия короля положение герцогини Орлеанской становилось всё более шатким, королева Изабелла и старая герцогиня Бургундская, ненавидевшие Валентину, добились от герцога Орлеанского и королевского совета сначала удаления герцогини Орлеанской от двора, а весной 1396 — её изгнания из Парижа.

Википедия наивно замечает:

Изгнание Валентины совпало с переориентацией французской политики на союз с Флоренцией вместо Милана.

Напомню, что Флоренция была в то время союзницей Венеции в борьбе против Милана. Сколько бывает в истории удивительных совпадений, не правда ли?

Известно, что муж Валентины, Людовик Орлеанской, заключил союз со своей невесткой королевой Изабеллой и помогал ей против бургундцев. Ходили даже слухи об их любовной связи.
23 ноября 1407 королева Изабелла родила своего последнего ребёнка, который скончался несколько часов спустя. В тот же день её деверь Людовик был убит в Париже по приказу бургундского герцога Жана Бесстрашного. По слухам, его убили как раз тогда, когда он выходил из дома своей любовницы королевы Изабеллы.

Справимся, что такое это Изабелла Баварская. Ага, оказывается, она по матери тоже Висконти. Она дочь Таддеи Висконти, из того же Миланского дома. Сколько странных совпадений, не так ли?
Мало брату короля, Людовику Орлеанскому, жены из рода Висконти, он заводит себе ещё и любовницу из того же рода, жену своего брата-короля.

После убийства мужа Валентина отправилась в Париж к королю, с просьбой о наказании виновных… Никакого возмездия за открыто признанное убийство не последовало…

Почему же это король не стал мстить своему дяде за убийство своего брата, любовника своей жены?



Есть о чем подумать, тут материал для Достоевского.

Это всё одна семейка.

Валентина пережила своего мужа примерно на год, скончавшись в Блуа в возрасте 38 лет. На смертном одре она заставила детей поклясться поддержать величие своего дома и отомстить за убиение отца.

Говорят, умерла с горя. Но зная подробности дела, трудно не допустить, что тут могли использоваться и более сильнодействующие средства.
С этого начинается противостояние бургиньонов и арманьяков, которое и было, как мы уже видели, основным мотивом Столетней войны на её втором этапе.

Отметим мимоходом, что наследные права Валентины Висконти на Милан впоследствии стали поводом к Итальянским войнам Франции (1494-1559), с которых, собственно, и начинается Новое время – знакомая нам по опыту эпоха, когда реальную политику делают уже не города-государства, а просто государства.

Так что Валентина Висконти во всей этой истории фигура неслучайная и немаловажная.


Познакомившись с нею, мы вправе предположить, что за плечами Орлеанского дома в XV веке стоял Милан. Милан сменил Геную в роли основного противника Венеции (как сказал бы Галковский, в роли субгегемона). Но даже зарывшись в такие дебри, мы обнаруживаем в качестве основного претендента на роль главного кукловода опять-таки не Венецию. А Флоренцию.

Арманьяки ориентировались на Милан, Бургиньоны – на Флоренцию. В конце концов, как мы помним, Милан и Флоренция стали союзниками в борьбе против Венеции.

Ну, а арманьяки объединились с бургиньонами в борьбе против Англии, что и привело Францию к окончательной победе над Англией в Столетней Войне.

И вот ведь, как ни крути, снова и снова получается, что за спиной Англии, по логике вещей, должна обнаруживаться Венеция. Когда герцог Бургундский предал Англию, англичане устроили карательную экспедицию против Фландрии, сделавшись на тот момент противниками Бургундского дома. Это важный эпизод, который показывает, что, хотя Англия на протяжении почти всех событий Столетней войны играет в пользу Фландрии, она всё-таки не являлась простой марионеткой Фландрии.

Фландрия не годится на роль кукловода. А вот Венеция – очень даже годится. Хотя прямые доказательства этому найти очень трудно. Люди умели прятать концы в воду.

[sparce]

Читаем с удовольствием. Историю терпеть не могу, обожаю географию.