[Oksnia]

Чисто семейная война - История Мигелистской войны в Португалии

Часть четвертая - В постели с гадюкой

Некоторые заскучавшие читатели могут подумать, что "королек" Жуан VI жил себе не тужил, ничем не утруждаясь. И ошибаетесь - Бразилия еще ни одну семью в сериалах не оставляла в покое... Впрочем, началось всё еще до переезда в страну диких обезьян.

Как и у любого нормального мужчины, у дона Жуана началось всё в один из самых черных и печальных дней его жизни - в день свадьбы.

Он женился на дочери испанского короля Карла IV, инфанте Карлотте Хоакине (ставшей королевой Жоакиной). Супруга оказалась первостатейной стервой - когда ее муж внезапно, после смерти старшего брата, стал наследником престола, а потом и регентом, она решила, что "это ничтожное тюфейшество" ни на что не способно, и страной должна править крепкая женская рука. Шантаж, интриги, давление, семейные скандалы - в итоге информация о том, что у регента-то в семье серьезные нелады, стала "достоянием широкой общественности".

Дальше было только хуже. Карлотта завела себе "партию влияния", которую возглавила семья графов Вилья Верде, и с помощью оной даже договорилась до намерения схватить регента под микитки, сунуть в узилище и добиться там от него "широких полномочий" для "доньи регентши".

Когда заговор открылся, Жуан, по обычаю тряпочных мужчин, предпочел не делать скандал достоянием общественности, ограничившись "раздельным проживанием" - супругу сплавил во дворец Келуш, а сам переехал во дворец Мафра.

Когда же всё семейство сбежало от французских оккупантов в Бразилию, инфанта сочла "эти варварские земли" недостойными своего внимания и пустилась в интриги (загружая с утра до вечера мозг английского посла) с целью добиться поста... регента Испании. Ну а что - "предатели родины" Карл IV и Фердинанд VII, а также все остальные инфанты с королевой вместе, жировали в Фонтенблах на средства врага, а в стране не было ни одного законного отпрыска королевской династии. А тут она, вся в белом в "шаговой доступности". Ну, англичане и испанская хунта ей вежливо объяснили, что как-нибудь без нее обойдутся.

В 1820 году в Португалии произошли-таки события, которые заставили "королька" вернуться. Английский "оккупационный" режим вызывал сильное недовольство в обществе, особенно среди офицеров новой армии, "победивших самих французов". Знаменем оппозиции стали либеральные идеи и требование принятия конституции. Тайную организацию "Верховный совет Восстановления Португалии и Алгарве" из офицеров и масонов возглавил герой войны, генерал Гомеш Фрейре де Андраде и Кастро. В 1817 году организация была раскрыта, многие члены ее арестованы и в октябре месяце 12 из них (а также генерал Фрейре в другом месте) публично казнены.

События сии стали пачкой дрожжей в "бурление жидкостей", и в 1820 году правителю страны, маршалу Уильяму Бересфорду, пришлось просить у "королька" дополнительных полномочий, чтобы "удушить гидру якобинства". Жуан VI продолжал свое любимое политическое занятие - выкобениваться, и маршалу лично пришлось плыть в Бразилию за этими полномочиями. Либералы этого только и ждали - восстали сперва в Порту, потом по всей стране, и в итоге вернувшегося с полномочиями Бересфорда в Лиссабоне с берега облаяли и никуда не пустили. Обидевшийся герой войны послал этих "хозяев диких обезьян" к черту, уплыл в свою Англию и более португальской политикой не занимался.

Победившие офицеры, масоны и прочие либералы создали временное правительство, которое обеспечило принятие конституции 1820 года и выборы в 1821 году кортесов. Такое развитие событий подсказало корольку, что если он еще чего-то хочет в Португалии, то "пора приезжать". Возлюбленный народом "далекий принц" (хотя уже король) Жуан VI поднял свой зад в Рио, погрузил его на корабли и выгрузил в Лиссабоне 25 апреля 1821 года, спустя 13 лет после бегства из страны. С дикими обезьянами остался "присмотреть за местом - зря, что ли, обустраивали" - только старший сын короля, инфант Педру, принц Бразильский.


Король посмотрел на кортесы, на конституцию, вздохнул "по-нашему, по-бразильски" и отправился править страной предков. Но злобная королева, выбравшая себе теперь новую "задачу всей жизни", решила затаить против "богомерзостных жакобинцев" сильное недобро...


1. "Коварная жена" Карлотта Хоакина
2. Генерал Фрейре де Андраде и Кастро, "мученик сатрапии"
3. Всех мучавший сатрап, маршал Бересфорд

[Oksnia]

Чисто семейная война - История Мигелистской войны в Португалии

Часть пятая- Семья против гидры

Итак, в 1821 году "королек" Жуан VI вернулся в Португалию из Бразилии, а в октябре 1822 года принес присягу на верность конституции 1820 года. Однако в своем семействе он был единственным, кто хотя бы на словах согласился с португальским либерализмом. Жена Карлотта Жоакина отказалась повторить церемонию, совершенную мужем, и "встала на позиции абсолютизма, радикального клерикализма" и прочих "излишеств всяких нехороших". Ее поддержал патриарх Лиссабона (да! шах и мат, православные! у католиков тоже есть патриархи, да не один!) Карлос да Кунья Менезеш и инфант Мигел - второй сын "королька". Тут есть пикантная подробность - из-за взбалмошного характера Карлотты Жоакины и вечных контр с супругом ходили упорные слухи, что из восьми ее детей только пятеро - от "королька". В этом "списке" был дон Мигел, а вот первенца, дона Педру, там не было... И вот эти "трое из дворца" и нанесли удар по "гидре проклятого либерализма".

Воспользовавшись веявшим из Испании "ветром победы над нечестивцами" (там французские войска подавили Революцию 1820-1823 годов), в феврале 1823 года Мануэл Пинту Тейшейра да Силвейра да Фонсека, граф Амаранте, пытался поднять восстание, но попытка провалилась. Зато у инфанта дона Мигела получилось 27 мая 1823 года в городе Вилья-Франка поднять часть армии под лозунгами "мочи козлов либералов, конституцию в топку!". Восстание по месту действия получило название Вильяфранкада.

"Повстанци" решили иттить на Лиссабон и устроить там антимайдан "кровавый адЪ" для либералов, но им помешал "королек" - видимо, долгие годы всё-таки под конец жизни чему-то его научили, и он проявил-таки некоторую житрожопость. Дон Жуан выехал к войскам, которые тут же заорали шайбу-шайбу "ура-ура!", возглавил их и мирно никуда не привел, отправив по домам. А конституцию отменил, кортесы распустил, нескольких видных либералов выслал. И да - в качестве символического жеста поселил жену во дворце Келуш (вместо более плохого дворца, где она до того жила), и даже публично вновь с ней сошелся, появляясь на людях под ручку и посещая Келуш.

И вот вроде бы "гидра либерализма" была окончательно побита, но Карлотта и Мигел чувствовали, что их наеб обманули - никакой кровавой бани, а главное - никаких перемен в их фактическом положении в стране. Тогда они путем давления на "королька" добились назначения инфанта генералиссимусом португальской армии - главной "движущей силы" всех политических процессов в стране. 23-летний генералиссимус тут же показал свою круть и жуть - 30 апреля 1824 года он приказал кинуть в узилища "недобитую либеральную гадину" в лице главного полицмейстера Симао да Силву Ферраза да Лима и Каштру, барона Рендуфе, Педру де Соузу Хольштайна, графа ПалмЕра, и Мануэла Грегориу де Соузу Перейру де Сампайу, виконта де Санта-Марта.

А после этого, уже не скрывая свою злобную сучность, дом Мигел отдал приказ арестовать "королька". Вся эта затея получила название Абрилада (поскольку произошла в апреле) и ничем хорошим не закончилась - Жуан VI укрылся на борту английского военного судна "Виндзор Кастл" и пригрозил непутевому сыну "разнести всё к твоей, кстати, суке-матери!", ежели фармазон немедленно не прекратиться. Англичане поддержали "королька", а французский посол "настоятельно советовал не обострять", так что генералиссимус пошел на попятный.

Заключенных выпустили из узилищ, дон Жуан вернулся в Лиссабон, Карлотту Жоакину "заперли" во дворце Келуш (куда "королек" более ни ногой), а дона Мигела со споротыми генералиссимускими погонами посадили на французский фрегат и увезли - сперва во Францию, а затем в Австрию, где венский двор согласился выделить ему постель и место за столом. Первое обострение "семейной войны" закончилось в пользу "закона и порядка". Но тут "внезапно" 59-летний дон Жуан VI 10 марта 1826 года взял да и преставился...

1. Инфант дон Мигел, сын, ненавидящий либерализм
2. Семейная гармония 1823 года розлива
3. "Королек" Жуан незадолго перед кончиной

[Oksnia]

Чисто семейная война - История Мигелистской войны в Португалии

Часть шестая - Возвращение царя обезьян

Перипетии семейной жизни "королька" Жуана, "королькевы" Карлотты Жоакины и "королькевича" Мигеля с трудом доносились через океан - туда, где, уезжая в 1821 году в Португалию, "папан" оставил "сынана" Педру, принца Бразильского. На самом деле оба они видели, что бразильцы платили за снятие с деревьев, постройку у них дворцов, казарм, тюрем, полиций и прочих благ цивилизации черной неблагодарностью - они через всего 13 лет возомнили себя самостоятельной нацией и даже стали устраивать всякие республиканские восстания "для свержения иг". И Жуан с Педру условились - если что, пусть "сынан" провозглашает независимость от Португалии, главное, чтобы сам сохранял права на ее корону, и всё останется "в семье". Так и вышло - не успел "королек" уплыть, как тропические либералы (из каких только жунглей оне успели нобижать?) завели бузу, настояв на том, чтобы инфант объявил независимость, а сам стал императором (на меньшее бразильцы категорически не соглашались) Бразилии Педру I.


МалОго счастливо миновало проклятие "первых Пытров" - он не превращался в кровавого тирана, не устраивал гражданских войн и убиений родственников, даже не ходил брать Азов и Нарву. Юнош оказался со спокойным, выдержанным характером, склонный к терпению, консенсусам и компромиссам. И даже к конституциям и либерализму относился без фанатизма, но с пониманием - потому в 1824 году бразильцы приняли конституцию, вполне себе "ничегойную такую" для своих времен, хотя опять же не обошлось без бузы, заговоров и восстаний - бразильяны доказали, что принципиально ничего и никогда не будут делать просто даже играть с немцами в футбол, без румбы, самбы и чачача. Но некоторые особо неумеренные либералы из гнилой злобы на Педру протащили в конституцию положение, по которому император не мог занимать трон другого государства.

Потому когда "королек" Жуан VI однажды умер в 1826 году (нынешние исследователи даже доказывают, что его злобно отравили), по обе стороны океана началась буза. Португальцы вопияли, что класть они хотели на вашего Моцарта вашу Бразилию - у них в стране Педру есть законный наследник (очень уж им не хотелось в короли Мигела), а бразильцы галдели, что эта ваша Португалия на карте - баран чихнул, и нефиг императоров красть! В итоге приплывший в Лиссабон "царь, очень приятно, разрешите представиться - царь" принял поистине соломоново решение - 38 дней побыл португальским королем Педру IV, а затем передал престол своей старшей дочери Марии II. А чтобы стало в стране совсем тихо, обязал дочь выйти замуж за дядю, дона Мигела (а чо им, у них в семье уже два поколения "переплетались"). А пока тот из Австрии не приедет, регентом будет сестра Педру, донья Изабел. А чтобы Мигел не выпендривался, Педру одарил Португалию Конституционной хартией - типа конституцией, за которую никто не голосовал, каковая была очень уж похожа на бразильскую.


Педру, видимо, считал себя жутко умным - так всех развел по углам. Но вернувшийся из ссылки Мигел ощущал, что всё окружающее его недостойно - либералы эти, Конституционной хартии обязали присягнуть, на племяннице жениться. Гордая душа сатрапа, деспота и бывшего генералиссимуса клокотала от возмущения...


1. Немало их в Бразилии, Педров, но этот стал Педру I
2. Мария II, прелестное дитя, так и не покорившее своего дядю

[Oksnia]

Чисто семейная война - История Мигелистской войны в Португалии

Часть седьмая - Я король, дорогие мои!

Итак, в феврале 1828 года дон Мигел таки соизволил вернуться на родину предков. Ему было предоставлено братом почетное право подождать, пока его племянница, королева Мария II, достигнет приличного возраста (в 1828 году ей было всего 9 лет), и жениться на ней, став... ну, "королем-супругом" (то есть, 50 на 50, как его бабка Мария I и дед Педру III), а до тех пор инфант становился регентом королевства. Вроде бы, неплохие перспективы для второго сына, который вообще никаких прав на престол не имел, разе что вся многочисленная семья Педру Бразильского умрет в страшных корчах друг за другом. Но "Миха Португальский" имел несколько "отягчающих вину факторов": гнилую сучность, гнилую маму-суку и гнилую партию всяких консервативных радикалов-клерикалов, бесновавшихся при одном слове "конституция". Все они (последние два пункта) надудели Мигелу в ухи, что Педру - "ненастоящий сын своего отца", и реальные права на португальскую корону - только у него.

Так что "регенток" решил "взять себя в свои руки" и распустил парламент, избранный по Конституционной хартии 1826 года, а вместо него собрал кортесы (ну, такие, которые еще в португальских древностях собирали - "сословно-представительные"), каковые и провозгласили его королем Португалии Мигелом I 23 августа 1828 года. В "пешие эротические путешествия" отправились сразу Конституционная хартия (настоящий король не нуждается в конституциях!) и девочка Мария II (у которой с криком отняли королевский титул), поехавшая в Вену, а затем в Лондон и Париж (но помолвку и обручение, что интересно, новый "королек" с нею разорвать не решился).

Мигел I прежде всего был озабочен проблемой международного признания - без него никто его за настоящего короля и не подержит, да и всякие торговли-дипломатии будут сильно обременены и усложнены. Увы, добиться удалось лишь весьма микроскопических успехов - согласились с тем, что в Португалии имеется король Мигел I, только Ватикан, Испания и США (коварным толстосумам всегда было пофиг, кого оплетать щупальцами своего финансового ЗОГа). Правда, французский король Карл Х и английский премьер-министр герцог Артур Веллингтон слали воздушные поцелуи и обещания любви до гроба. Но в 1829 году правительство Веллингтона с шумом пало, и "вектор поменялся", а на следующий год Карл Х так достал своих французов игрой в Людовика XIV посреди цивилизованного XIX века, что они дали ему пендюля нафиг и провозгласили королем Луи Филиппа I д'Орлеана. В общем, просвещенная Европа показала португальскому обскуранту и держиморде растительный плод семейства фиговых.

А бразильский император был таким развитием событий сильно удручен. Он как последний лох до тех пор всё еще любил брата и сестер, которые также предали и его, и его дочь - Мария Тереза, Мария Франсишка, Изабел Мария и Мария да Ассунсау (видимо, в семье португальских королей была примета - если не назвать девочку Мария, она мгновенно умрет в страшных корчах) публично присоединились к "вероломному брату", и лишь самая младшая сестра, Анна де Хесус Мария (естественно), уехала в Рио к брату Педру. Видимо, уже в 1828 году Педру стал думать про то, что "надо дочери помочь". Тем паче что бразильцы с каждым днем наглели почище диких обезьян - устраивали бесконечные восстания, отделение Уругвая, бунты в армии и буйные крики о "тирании и сатрапизме" - ну, как всегда, когда правитель является человеком порядочным и стесняется свернуть шеи тем, кто садится ему на шею и грызет спину. В 1831 году терпение императора лопнуло, и 7 апреля он сказал своим булькающим и фыркающим подданным - "да пошли вы все", и отрекся от престола в пользу своего шестилетнего сына Педру II. Напоследок "добрый монарх" высказался в духе "а я всё равно люблю Европу и поеду туда, мне там хорошо", показав обитателям страны диких обезьян царственный язык.

Став "практически никем", Педру решил посвятить себя "одной пламенной цели" - вернуться в Португалию, надавать всем люлей и обрадовать свою милую дочурку, вернув ей королевскую корону. Он приплывает в Европу, но там возникает проблема - никто не хочет пускать в дом "непонятного Педру", который ни король, ни император, и вообще не пойми кто. Тогда экс-монарх берет "семейный" титул герцога Брагансы, и дело пошло - ему удалось добиться материальной помощи от "некоторых толстосумских кругов" Англии и Франции. В начале 1832 года он с отрядом "искателей удачи борцов за справедливость" высадился на Азорских островах и быстренько привел сей архипелаг к покорности "законной королеве донье Марии да Глории". Окружающие его дочь, сестра и "лучшие люди из тех, кто не остался в Португалии" (они скоро получили название педристов - pedrista) громко скандировали: "Шайбу, шайбу На Лиссабон! на Лиссабон!"...


1. Мария в изгнании, стенает, страдает и усыхает
2. Педру I объясняет бразильянцам, как они все недостойны его правой пятки, а поздно!

[Oksnia]

Чисто семейная война - История Мигелистской войны в Португалии

Часть восьмая -Барбудасы, французы и ласт-стэнд

И надобно вам сказать (просто совершенно необходимо), что на Азорских островах дон Педру (теперь уже никакой, хотя как у герцога Браганса у него была некая цифра, опять же I ) и его "соратникос" дали священную рыцарскую клятву (как романтично, да?!) не бриться, пока не вернут Марии II королевство назад. И очень скоро заросли густыми бородищами, ибо дело борьбы с узурпатором несколько подзатянулось. И, конечно же, совсем не знали, что лет через 150 некие уголовно-политические хулиганос с Кубы поюзают их идею, совершенно, естественно, не указав на копирайт (чего еще можно было ожидать от этих феделев кастрей и чей геваров?).

8 апреля 1832 года отряд "барбудасов" высадился в местечке с ироничным названием Воровской пляж (переименованный потом для приличия в Пляж памяти), откуда на следующий день под приветственные крики, писки и летание чепчиков вошел в Порту - второй по величине город Португалии, северную столицу страны.

Как жители "самой первой в истории столицы" и второго по величине города, обитатели Санкт-Петербурга Порту всегда были озабочены тем, чтобы у них всё было не так, как в "этом клятом" Лиссабоне, и потому (ну, еще и поскольку Порту был центром морской международной торговли) были отчаянными либералами. Вот так она официально и началась, война, получившая потом много разных названий - Либеральная, Португальская гражданская, Мигелистская и даже Война двух братьев...

Командующий войсками мигелистов генерал Мануэл Григориу де Соуза Перейра де Сампайу решил не биться за город - в основном из-за пушек вошедших в устье Дуру британских кораблей адмирала Джорджа Роуза Сарториуса, и отвел войска на "стратегические позиции" за городом. Началась осада Порту, ключевое событие войны. 18 июля дон Мануэл Григориу предпринял первый штурм, закончившийся неудачей, и решил дождаться подкреплений, которые привел генерал Алвару Шавьер да Фоншека Коутинью-Повоас, после чего мигелисты смогли обложить Порту со всех сторон. И начались всякие бои, стычки и перестрелки мигелистов с педристами, коими богаты всякие осады. Одновременно на море происходили всякие бои англичан с королевским флотом, не особо решительные и не шибко ужасные. В декабре 1832 года в армию, осаждавшую Порту, прибыл сам "королек" Мигел I - для "подбодрить и вообще".

У педристов с самого начала обострилась проблема командования - ни одного военного гения в небольшой армии не оказалось, и срочно требовался толковый генерал. Герцог Браганса решил пригласить "иностранную звезду" - Жана-Батиста Солиньяка, ветерана наполеоновских войн, известного своими всякоподвигами (в том числе в Испании и Португалии), а также совсем недавним, в 1830 году, подавлением роялистского бунта в Вандее. Из-за склочного характера Солиньяк постоянно ругался с начальством (с Наполеоном, с Луи Филиппом) и потому в данное время находился в отставке. 1 января 1833 года он прибыл в Порту с группой французских и польских офицеров (им после 1831 года тоже было особо делать нечего), где "взял бразды". Но уже 24 января сильно облажался, провалив атаку на форты к северо-западу от города. Потом начал свое любимое дело - склочничать и жаловаться на английских волонтеров, которые "ага, щас, бежали и падали" подчинятся "лягушатнегу", а также на португальских аристократов, каковые смотрели на "кто этот француз?" с аристократическим презрением. В общем, "кровать неудобная, подушка душная, одеяло кусачее".

Спасение либеральному воинству приплыло 28 января из-за моря в лице человека с длиннючим даже для португальского аристократа именем-фамилией - Жуана Грегориу Карлуша Домингуша Висенте Франсишку де Салданья Оливейра-и-Даун...

Картинки
Дон Санчо Гомец Педру, пока еще не отвоевавший трон для дочери...
Армия света высаживается в Мордоре логове тьмы...

[Oksnia]

Чисто семейная война - История Мигелистской войны в Португалии

Часть девятая - Орлы прилетели

Жуан Салданья был, наверное, самым способным из живших тогда португальских военных (впоследствии он станет маршалом Португалии), что доказывает его послужной список - начав войну в 1807 году 17-летним капитаном 8-й (стрелковой) роты 1-го пехотного полка, он прошел все большие сражения (Бусаку, Саламанку, Виторию, Пиренеи, Сан-Себастьян, Нив, Тулузу), командуя в чине подполковника в 1813 году уже целой дивизией (ну, тут подфартило - временно назначенный командиром бригады, Салданья принял под команду и другую бригаду дивизии, когда его коллега заболел). В 1815 году уже в чине полковника он становится начальником штаба дивизии, посланной в Бразилию - воевать с уругвайским "либертадором" Хосе Хервасио Артигасом. Там он стал бригадным генералом (в 27 лет - почти как Буонапарте) и хорошо изучил партизанскую войну ("кентавры" Артигаса славились как редкостные "налетел-улетчики"). После провозглашения независимости Бразилии Салданья вернулся в Португалию и примкнул к либералам, одно время занимал пост военного министра, получил титул графа, боролся со всякими мятежами мигелистов, за что в 1828 году, когда Мигел I узурпировал королевскую власть, ему пришлось уплыть в Лондон.

В июле 1828 года Салданья даже предпринял первую попытку развязать гражданскую войну - высадился на севере Португалии с отрядом добровольцев с корабля "Белфаст", но не смог "зажечь волну" и вынужден был отступить в Галисию, откуда вернулся в Лондон. Вся эта затея получила потом название Белфастада - вы уже поняли, что португальцы любят давать событиям имена, не заморачиваясь, а просто прибавляя окончание "-да". Тем не менее, он сохранял влияние в эмигрантских кругах и считался их неформальным лидером. Когда же Педру де Браганса высадился в Порту и призвал эмигрантов присоединиться к нему, Жуан Грегориу поспешил откликнуться на зов и 28 февраля прибыл в Португалию. Правда, сперва пришлось поподчиняться Солиньяку - вплоть до лета 1833 года тот оставался командующим военными силами педристов.

Вообще, в то время много кто "понаехал" в Порту и его окрестности. "Королек", побродив по осадному лагерю, решил "поменять кресла" - назначил новым командующим армии, осаждавшей город, графа Сан-Лореншу (очередное проходное пустое место), а заодно принял в гости иного "королька" (точнее, пока еще "претендента на наследника" в изгнании) - инфанта Карлоса Испанского, изгнанного братом Фернандо VII из-за несогласия с Прагматической санкцией и "отказ отказаться" на право наследования трона. Вряд ли это событие сильно укрепило позиции Мигела, скорее напротив - к недовольству со стороны Англии и Португалии теперь еще прибавились контры с Испанией. Но на какие жертвы не пойдешь во имя торжества всепиренейского абсолютизма-клерикализма-обскурантизма...

8 июня 1833 года в Порту "прилетела" очередная партия "орлов" - подкрепления и новые командиры, самым дельным из которых оказался британский моряк Чарлз Нэпьер, "многих войнищ заслуженный участник" (у него и потом будет богатая биография). Воодушевленный герцог Педру расчесал бороду (скорее бы уже!) и 13 июня скопом уволил Солиньяка и Роуза Сарториуса из военных и морских командующих. Армию вновь возглавил герцог Тершейра, занимавший этот пост до Солиньяка, но с существенным изменением - Салданья стал его начальником штаба. Флот получил под свою команду Нэпьер, произведенный в адмиралы Португалии.

Последствия не замедлили сказаться - 5 июля 1833 года у прославленного "в анналах" мыса Сен-Винсент Нэпьер с 3 фрегатами, 2 корветами и 1 кораблем неизвестного типа (всего 6 пушек, даже на шлюп или бриг не тянет) напал на флот мигелистов (2 линкора, 2 фрегата, 4 корвета, бриг и "некое судно"). Несмотря на то, что самое крупное судно педристов несло всего 50 орудий, а два линкора мигелистов по 74, победа была полной - Нэпьер захватил 6 кораблей противника (самых крупных). Господство на море перешло к "барбудосам", и тех пор они плавали по нему туда, сюда и обратно, как им хотелось.



На такой "вызов с моря" купечетсво, вернее армия обязана была дать ответ. Салданья разработал хитрый план, устранявший, помимо мигелистов, еще и Тершейру с его пути к верховному командованию. Силы педристов предлагалось разделить пополам и воспользоваться тем, что почти все войска дон Мигел стянул к Порту - совершить половиной армии десант на "крайнем юге" страны, в Алгарве, а оттуда пойти в "дранг нах Лиссабон". Что и было совершено без откладки в долгий ящик - 24 июля Нэпьер высадил со своих кораблей корпус Тершейры в Алгарве...


Жуан Салданья, "сумрачный португальский военный гений"
Сэр Чарлз Нэпьер, моряк удачи
Битвище "на носу святого Викентия"

[Oksnia]

Чисто семейная война - История Мигелистской войны в Португалии

Часть десятая - Великая перемога

Герцог Тершейра тоже был известным военным и либералом, только не таким опытным и способным, как Салданья (и на два года его моложе) - во время войны с французами он служил в штабе Бересфорда и прославился в битве при Витории, а потом был послан с известием о победе к Жуану VI, который и обеспечил его следующим чином (полковника) и последующей карьерой. Тогда амбициозного офицера звали еще Антониу Жозе Северин ди Норонья. В момент захвата власти Мигелом I он был генерал-капитаном (военным губернатором) Азорских островов, и именно при его активном содействии Педру Браганса их захватил в 1831 году. За сие ди Норонья был сделан командующим войсками педристов, но после не шибко удачного сражения у Понте-Феррейра (в окрестностях Порту) в 1832 году подал в отставку, которую Педру принял только тогда, когда приплыл Солиньяк, а в "утешение" дал Норонье титул герцога Тершейра (один из Азорских островов). Затем, как мы уже видели, Тершейра вновь стал командующим, пока Салданья не сплавил его на юга...

Впрочем, в итоге герцогу было грех жаловаться - высадка в Алгарве и поход на Лиссабон стали "освободительным походом на Украину в 1939 году", во время которого население бросалось в "барбудасов" цветами, едой и чепчиками, а немногочисленные враги расточались в небытие. 24 июля 1833 года, ровно через месяц, войска Тершейры вошли в Лиссабон, а уже 26 июля туда прибыл по морю герцог Браганса. В Порту за главного остался Салданья. Нельзя сказать, чтобы "королек" Мигел, сидя в лагере у Порту, уж совсем ничего не делал. 14 июля он назначил командующим своей армии еще одну французскую эмигрантскую сволочь "звезду" (все отечественные были уже давно "перекуплены подлыми либеральными гадюками") - Луи Огюста де Гена де Бурмона, сделавшего карьеру при Бурбонах после того, как перебежал к союзникам за несколько дней до битвы при Ватерлоо.

В 1823 году он прославился в Испании - ненавистью, каковую навлек на себя, исполняя должность оккупационного коменданта в Мадриде. В 1829-1830 году он воевал против полчищ туземцов в Алжире, и еще один знатный представитель породы "корольков", Карл Х, прислал ему за победы над таким грозным врагом маршальский жезл. Но буквально тут же "королька" свергли, а Бурмон с какого-то перетыку решил стать из себя всем таким роялистом-радикалом и отказался присягать новому королю Луи-Филиппу. За что был с позором поперт и из маршалов Франции, и из Франции вообще. Обретался сей непризнанный военный гений в Англии (ну где еще жить принципиальным клерикалам-обскурантам? глупый вопрос), пока дон Мигел про него не вспомнил. "Облико морале" Бурмона вполне подходило для "королька" дремучистов-абсолютистов, и он произвел его в маршалы Португалии и доверил свою армию.


14 июля долгожданный Бурмон прибыл в лагерь под Порту, а 25 июля уже был организован очередной "последний и решительный штурм" города. Увы, Салданья доказал, что хоть он и пока всего лишь генерал-лейтенант, но покрепче будет, чем всякие псевдомаршалы в изгнании. Чуда не случилось. 9 августа 1834 года Бурмон увел королевскую армию от Порту на юг - штаб-квартира "королька" перенеслась в третью (университетскую) столицу Португалии, город Коимбру. Осада Порту завершилась, и 18 августа торжествующий Салданья приводит покрытую "славой сражений" армию в Лиссабон, где устраивает торжественный парад ("Виктори-... правильно, -аду"), чтобы народ видел, кто тут настоящий герой войны.

Но Мигел и Бурмон не собирались сдаваться - конец августа они посвятили сбору сил и средств, а затем выступили из Коимбры на Лиссабон в "великий поход". Дону Педру было уже не особо до церемоний (и борода чесалась) - как-то не гут сдавать только что взятую столицу - и оборону сразу доверили Салданье. С 5 по 14 сентября 1833 года на подступах к столице шли жестокия бои, в результате которых мигелисты были везде побиты и ушли обратно в Коимбру. Глубоко разочарованный "королек" 18 сентября уволил на фиг Бурмона и заменил на потомка шотландских эмигрантов-якобитов Режиналду Макдонелла. Ну а торжествующий дон Педру осыпал Жуана Салданью чином маршала Португалии и даже решился на семейное кощунство - приказал привинтить на памятник своему прадеду Жозе I мемориальную табличку с указанием заслуг "нечестивого" графа Помбаля (насчет которого еще педрина бабка Мария I была уверена, что он горит в аду и утянул туда за собой и короля Жозе), который приходился новому главнокомандующему дедом по матери.

Герцог Тершейра, человек-остров
Маршал-расстрига Бурмон, французская надежда "королька"

[Oksnia]

Чисто семейная война - История Мигелистской войны в Португалии

Финал - "Королек" завершает и проигрывает

Войны редко заканчиваются тогда, когда у одной из сторон исчезают все шансы на выигрыш - люди упрямы, и их надо зажать в углу.
Злобствующий дон Мигел в Коимбре строил планы по очередному подходу армии Венка чуду, которое вернет ему Лиссабон и принесет победу "воинству темного света против светлой тьмы".
Но "локомотив истории" от него уже уезжал... 22 сентября 1833 года из Англии в столицу Португалии вернулась "любимая дочь" Мария II, тут же, естественно, провозглашенная "законной матушкой нашей королевой" (думаю, единственными, кто был резко против, так это вши в обрезанных-таки уже волосах "барбудасов", но их мнение все дружно проигнорировали).
27 сентября случилось аж две важных вещи - были созваны кортесы, а Испания выставила "корольку" жесткое требование удались из страны инфанта дона Карлоса, незаконно провозгласившего себя королем Карлом V. 10 октября Салданья решил, что пора уже от лихих наскоков с моря и обороны переходить к регулярному наступлению, и осадил Сантарем. 11 октября Франция официально признала Марию II королевой Португалии (а ее непутевого дядю - злобным повстанцем). 23 октября то же самое сделало правительство Бельгии.

3 ноября случились события в Алкасере - отряд мигелистов под командой Жозе Антониу де Асеведу Лемоса разбил войска педристов - Лемос даже хвасттался, что убил солдат врага больше, чем за всю предыдущую войну (свистел). Но "в анналы" вошел не сам бой, а расстрел через два дня после него 23 пленных офицеров-либералов (еще трое были помилованы) по обвинению в том, что они были "дезертиры из армии короля, которые занялись бандитизмом". Казнь, которую либеральная пресса тут же назвала "резней", подлила масла в огонь и вызвала большую, в том числе и международную, шумиху, которой попользовались педристы (хотя сами ранее тоже были замешаны в паре эпизодов казней пленных офицеров). 30 января состоялось крупное сражение у Пернеша - маршал Салданья разбил войска "противного" маршала де Кампу Каннаваро. Сторонники "королька" потеряли 900 человек, большая часть которых утонула в реке во время бегства.

А 19 февраля у села Альмостер близ Сантарема Салданья с 4000 солдат побил примерно столько же мигелистов во главе с генералом Лемосом, новым (и последним) главнокомандующим армии "королька". Последним "вспыхом" мигелизма стала победа отважных, но диких партизан в горах Алгарве у Санта-Анны 24 апреля 1834 года во главе с их харизматичным, но абсолютно туземно-аборигенным вождем Жозе Жоакимом де Соузой Рейшом по прозвищу Ремешиду. Это типичный "Робин Гуд за веру, короля и отечество", у которого либералы "сожгли родную хату", побили жену и убили сына, за что он им "жистоко мстил" еще и после окончания войны, пока его через несколько лет не поймали и не применили к нему "последнюю меру либеральной справедливости". Нынче он - бренд местной марки вина...

Но подвиги каких-то прыгающих по горам козлов крестьян не могли уже спасти "белое дело" - 8 мая пала Коимбра, а удавка вокруг Сантарема затягивалась. 16 мая 1834 года мигелисты во главе с Луишем Вазом Перейрой Пинту Гедесом, маркизом Монталлегре, в числе 6000 человек пошли в "свой последний и решительный бой" у Ассейсейры и весьма решительно продули его герцогу Тершейре и его 6000 солдат - 2900 убитых и раненых, 1400 пленных. 18 марта пал Сантарем, остатки армии "королька" с ним самим утекли к крепости Эвора на границе с Испанией. Но утекать далее было некуда - Испания присоединилась к Четвертному союзу (см. историю "Красных береток") "против карлистов и мигелистов" и ввела уже в Португалию 15 000 солдат. Комедии недоставало только финиты. 27 мая 1834 года в Эворе генералами с обеих сторон была подписана конвенция, по которой Мигел I отказывался от всех прав на трон Португали и удалялся в вечное изгнание из страны, королевой признавалась Мария II, объявлялась всеобщая амнистия всем участникам боевых действий, а война, собственно - завершившейся. Либералы с триумфом праздновали...

Ну и несколько слов о наиболее засветившихся персонажах. Герцог Педру Браганса, бывший император и бывший король, ненадолго пережил подорвавшую все его рыцарские силы души войну и умер 24 сентября 1834 года под всеобщие стенания любившего его народа. Опасаясь новых смут и бурлений, 15-летнюю Марию II объявили совершеннолетней. Она прожила всего 34 года, родив 7 детей (отчего сильно подурнела к концу жизни) и умерла в родах восьмым. Первым ее мужем, к слову, был Огюст [Евгеньевич] Бо[г]арне (того самого), вторым - Фернанду II Саксен-Кобург-Готский (консорт-производитель детей, сложивший корону после смерти жены в пользу старшего сына). Дон Мигел отказался признать конвенцию в Эворе, отчего португальцы сказали "фиг тебе, а не пенсия", и побирался по всяким дворам Европы, пока не осел в Бадене, где наконец-то женился на мелкой немецкой принцессе и дожил жизнь патриархом большого семейства. Герцог Тершейра был активной фигурой в португальской политике, участвовал в заговорах, восстаниях, четыре раза был премьер-министром и умер "в зените славы" (но маршалом не стал). А маршал Салданья стал герцогом, также активно юзал политику, возглавлял правительства, поднял даже одно восстание. Жизнь его была долгой и завершилась в Лондоне, где он "почетно пенсионировал" в должности посла.

Португальские кортесы - это такой парламент...
Ремешиду - "Робингуд" португальского разлива

[Oksnia]

рубрика "рассматривая старые фото"
Великая война - и всякие стимпанковские штуки в небольшой подборке фотографий. часть первая

Первая мировая война - она ведь какая? Она ведь разная. Разнообразная, намного разнообразнее Второй мировой. Начинали ведь, как известно, в красных штанах и с казачьей пикой, а закончили танковыми атаками, да при поддержке авиации. В подборке этот процесс не отражен, но заметен. Тут и танки, и всякие бомбы с пушками, а также газы, огнеметы и многое другое. Телеграф, например. Или вот, мотоцикл с пулеметом.

1. Эту гаубицу австрийцы и немцы захватили у итальянцев в битве при Капоретто, потому что строить макаронники умеют, а воевать - нет. Впрочем, есть мнение, что всему виной отсутствие на поле боя капрала Муссолини (его разорвало минометом, точнее не его, а миномет - Муссолини просто стоял рядом, но суть одна - капрала там не было). Но гаубица внушаетъ - эдакую дуру бы покатить с гор на врага, запросто целый взвод раздавит.

2. Пока твои товарищи сдерживают врага на многочисленных фронтах Мировой войны, ты крутишь педали, вырабатывая электроэнергию во славу Кайзера и Отечества! А еще - для радиостанции.

3. Предшественник радара - акустический локатор. В данном случае - мобильный и американский.


4. А вот настоящая "диковина" - германский аппарат для перемалывания вражеских солдат на фарш рытья окопов. Эх, не успели тевтоны своего "Вольтрона" тогда построить, насколько мир чище и лучше бы стал.


5. Практически символ второй половины Первой мировой войны - английский, он же первый в мире, танк Mark ("четверка"). Английский, но на фотографии он с крестом? Почему? Потому что душа его христианская) немцы захватили сотню таких машин и использовали для своих, немецких, целей.

6. А вот и мой любимец, лучший танк всех времен и народов. Лучший - потому что красивый. А7V.Грандиозно, неповторимо, великолепно!)


7. Видите малышку на заднем плане? Эта девочка должна была стрелять по вражеским кораблям, но в итоге ее поставили на рельсы. Девочку звали "Макс".

8. Можно сказать - символ разнообразия ПМВ.

9. Австрийский бронепоезд. Эх, какая красивая империя была. Слишком красивая для этого мира.

10. Алло, это Париж?

[Oksnia]

рубрика "рассматривая старые фото"

ПМВ- и всякие стимпанковские штуки в небольшой подборке фотографий. Часть вторая последняя



1. А это Renault FT-17 - самый, надо это признать, лучший (с технической точки зрения) танк ПМВ. Да и вообще, первый настоящий, классический танк - башня, пушка и т.д. Танк французский, пехота на нем - американская.

2. Американцы и автоматическая 37-мм пушка. Сволочи какие, это же все против Германии.


3. Немецкий авиатор, вооруженный не только пулеметом и верой в победу, но и маской с электроподогревом.

4. Первый американский танк - Holt. К счастью для всех, танк оказался таким плохим, что на войну не попал. А жаль, ведь при удачном стечении обстоятельств, можно было бы наблюдать как американский Holt, переданный войскам адмирала Колчака, сражается с доставшимся красным русским Царь-танком. Летят спицы большевистской машины, искрит электричеством подарок США - вперед, братцы, в штыки! И т.д. Но, увы, история дважды посмеялась над такой возможностью.


5. Кстати говоря, Царь-танк русские все-таки построили, правда только через сто лет после окончания войны. Вот он, на фото ниже. А представляете себе, если бы он ездить мог? Ладно стрелять, просто ездить - там же колеса девятиметровой высоты! И пошла бы лавина стальных машин на Царьград, а может и дальше, если спицы вовремя менять.

[Oksnia]

Великий цикл о Великой войне
- или летопись о Первой мировой (1914-1919)
часть 1

Земля 1914

Если посмотреть на нашу планету более чем столетней давности, то мы увидим, что государств тогда было намного меньше чем сейчас. Особенно в Африке и Азии. Хорошо это или нет, но начиная со второй половины 17 века Европа беспрерывно уже двигалась вперед по пути прогресса, накопления всяческих богатств, расцвета наук и техник. Семена, посеянные еще за двести лет до того, успели взойти по всему миру: в Северной Америке могуче возвышался гигант США, Британские острова управляли целыми континентами и все это, так или иначе, было продолжением Европы. Конечно, существовали и другие государства. Был Китай, обездвиженная туша, лежащая то ли для заколу (как Африка), то ли для хозяйствования (как Индия). Была Япония, витрина европейских достижений, годящихся в дело даже не европейцам. Была Россия, где тонкий слой образованного населения коркой покрывал дремучие массы, помнившие еще Стеньку Разина и царя Гороха. Была, наконец, Османская империя, старинное государство мусульман, тоже стремящееся завести у себя европейские порядки. Мир принял новые правила, прогресс торжествовал повсеместно. А что же в самой Европе?

Она управлялась пятью великими державами, с примкнувшей к ним Италией. Как и сейчас существовали Великобритания, Франция, Германия, наряду с ушедшими от нас мирами Австро-Венгерской и Российской империй. Бисмарк, первый канцлер второго рейха, говорил, что европейская политика очень проста: покуда она определяется пятью странами, нужно всего лишь иметь в союзниках еще парочку. Так он и делал - Берлин, Петербург и Вена держались в одном строю. Но эта комбинация исчезла вместе с 19 веком. Новый 20 век Европа встретила в противостоянии двух блоков - Антанты (Лондон, Париж, Петербург) и Тройственного согласия (Берлин, Вена и, как бы, Рим). Песок - неважная замена овсу и Италия лишь с трудом могла компенсировать переход Российской империи в другой лагерь. Почему же это произошло, почему вообще началась Первая мировая война, кто виноват и что делать?

Историки поверхностные, недальновидные верхогляды, ищут причины в мелочах - разбирая на части события злосчастного лета 1914 г. Историки покрупнее садятся за дело загодя, лет эдак за 20 до войны, если не раньше. Совсем уже крупные ученые, практически динозавры, выискивают непреложную цепочки следствий еще с тех времен, когда удары германских племен заставили агрессивных, но неумелых галлов броситься в объятья римскому полководцу Цезарю.
Я, как самый большой бронтозавр этого зверинца, пройдусь по всем пунктам сразу.

Дипломатия
Старейшим европейским блоком накануне ПМВ был союз Вены и Берлина, возникший в конце 70-х гг. Основывался он, в сущности, на простых и базовых вещах, одинаково справедливых для всех: между Германией и Австрией не было никаких причин для конфликта. Борьба за то кто создаст второй рейх завершилась в славной войне 1866 г. (в которой австрийцам удалось подсластить прусскую пилюлю разгромом союзной Берлину Италии на суше и море), а других точек конфликтного соприкосновения у них не было: австрийская монархия, убранная из Германии и Италии, все более обращалась к Балканам, ведомая туда отчасти Венгрией. Сближало же их культурная и национальная близость северных немцев к южным. По сути, это нельзя было назвать даже блоком, скорее союзники напоминали людей договорившихся сидеть к друг дружке спинами спокойно, без опасений - и Берлин, и Вена не были скованны и вполне свободно маневрировали на международной арене. Австрийцы блокировались с англичанами, немцы с русскими и итальянцами. Союзники не имели каких-либо проработанных планов военных действий, не вели постоянных консультаций и вообще находились между собой в отношениях близких к современному Европейскому союзу. Эту идиллию нарушало несколько моментов.
Во-первых, Германия опасалась того, что Вену перетянут в свой лагерь подлые французские католики, стремящиеся повторить расклад ужасной Семилетней войны или же уничтожат нахрапистые русские, создав себе еще несколько привислинских краев. Во-вторых, австрийцы, опасавшиеся последнего, боялись и того, что в последний момент Берлин выберет дружбу с Россией, разменяв ее на Австрию. Они постоянно торпедировали попытки германцев привлечь к союзу Петербург и сильно ревновали, желая быть главным и единственным сердечным другом. В остальном, Австрия хотела, чтобы с ее древней монархией считались и толстокожие русские не пытались нарезать весь балканский пирог себе. Тем более, Вена и Будапешт опасались создания всяческих славянских государств под патронажем России - это било и по империи, и по безопасности Европы в целом. Созданная русскими Болгария, разругавшаяся в итоге с Петербургом насмерть, была живым примером того, к чему могут привести эти игры в балканские государства.
Второй блок образовался на десять лет позже первого, в самом начале 90-х гг. Союз дремучей лохмато-бородатой монархии Александра III и Третьей республики, с ее канканами, марсельезами, анархистами и социалистами, выглядел как пакт орков и высших эльфов, что не помешало ему стать реальностью, данной нам в по настоящему сильных ощущениях. Как же это произошло? Очень просто: Франция обнаружила себя после двух десятилетий блестящей имперской политики второго-третьего и последнего Бонапарта разбитой вдребезги Германской империей и даже не второй по весу в Европе. Пережив разгром и гражданскую войну, она начала готовить реванш с решимостью и настойчивостью такого размаха, что скромный фюрер Третьего рейха кажется нам миротворцем, посланным на Землю исключительно ради насаждения вегетарианства. Франция стала самой милитаристской страной в мире, военное командование превратилось в священную корову, воинские доблести в идеал и если немецкие юмористические журналы могли прохаживаться по собственной армии при полном одобрении социал-демократии, то в республиканской Франции подобное было немыслимо. В течении сорока с лишним лет французские правительства вынашивали лишь одну цель - напасть на Германию в момент наиболее удобный для этого. Это намерение, бывшее секретом Полишинеля, нервировало всех германских канцлеров, начиная с Бисмарка. Нет, еще раз повоевать с Францией один на один, немцы были готовы всегда, но теперь французы были аккуратнее и предпочитали разделить холодное блюдо мести в хорошей кампании. И тут, очень кстати, пришлась Россия, обиженная к тому времени на себя и весь мир.
О внутренних ее делах, с террористами-убивцами, мы сейчас умолчим, а о внешних скажем так: Россия сердилась на Англию и Германию, лишивших ее законной добычи в последней русско-турецкой войне 77-78 гг. Было это, разумеется, полной чушью, но национальная, а точнее общественно-славянофильская обида очень хорошо подружилась с французской, пойдя с ней рука об руку. Париж и Петербург с ходу заключили союз, заранее наметив военно-политические планы по разделу Центральной Европы. Франция отдавала России Австрию, а Россия добывала французам Германию. Военные планы, обсужденные тогда же, легли в основу последующих действий в начале ПМВ. Париж жертвовал Австрией, Петербург старым проверенным союзом с черными орлами, ради химерического союза славян под водительством Романовых. Напомним, что происходило это на фоне непрекращающихся польских смут и более чем десятилетнего расплевывания с Болгарией. Немцы, бывшие тогда для России всем, т.е. буквально всем - от царей, генералов, промышленных изделий до кукол и механических забав (самостоятельно русская промышленность того времени сумела освоить лишь деревянную игрушку мужик и медведь, приводимую в действие мужиком или медведем, опционально), а также идеологий и прочих наук, были в шоке от такой черной неблагодарности. В прямом смысле: обида была почти что эмоциональной, как в ссоре между некогда близкими людьми. Начались войны печати, таможенных тарифов. Мстительные германцы повысили цены на русское зерно (хлеб был слишком технологически сложным для царизма, она кормила всю Европу зерном), а те в ответ ударили по ввозимым механизмам. Все еще воспринимали это как нечто временное. Австрия - да, враг со времен Крымской кампании, а Германия, что ж - монархистам она друг, а социалистам второе Отечество. Даже славянофилы, кутаясь в необъятные бородищи, говорили о слиянии славянских рек в единое море по германскому образцу. Антагонизма еще не было. А деньги - уже были. Французские банки тихой сапой проникли в империю, мягко направляя ее в нужную сторону. Одну железную дорогу к германским границам, для удобства при развертывании. И еще. И тут. И заказать французское оружие.

Отдельной лебедушкой плыла по этому озеру Британская империя, а конкретно Великобритания, потому что ее канадскими или австралийским, не говоря уже об индусских, подданным были эти европейские проблемы далекой дымкой, интересной, но не критичной. Лондон сильно враждовал с Петербургом, из-за азиатских дел. То русский царь на Царьград полезет, турку воевать, то к Индии подбирается, ханов всяких покоряя. Англичан это беспокоило и враждебность была хронической. Холодные отношения у них были и с французами. Но их хотя бы не опасались, а при случае и больно щелкали пальцем по носу, как например в Фашоде - в пыльной жаркой Африке. Там два отряда, английский и французский, делили кусок ничейной (дикари не в счет) земли, причем французы застолбили его по праву первенства. Ничтоже сумняшеся, британцы, которыми командовал будущий человек-плакат лорд Китченер, приказали французам убираться к черту, а иначе война. И англичане действительно изготовились к войне, отмобилизовав флот. Им - можно, ведь они не кровожадная кайзеровская Германия, бряцавшая оружием с 1871 г., но так почему-то ни на кого и не напавшая. Французы в панике уступили (несмотря на дипломатичную поддержку все той же агрессивной Германии), от чего русско-французский альянс стал еще крепче и краше. А англичане продолжили плыть отдельно, периодически мило подмигивая Германии. Англосаксонская раса, от Нью-Йорка до Кенигсберга, союз достойных. За союз, впрочем, англичане не обещали ничего кроме благодушного отношения и перспективы новой войны на несколько фронтов сразу, покуда британский флот будет пожинать новые лавры. Поэтому союз Берлина и Лондона, часто обсуждаемый на рубеже 19-20 веков, не состоялся. Немцы не хотели спешить, полагая, что англичанам и так некуда деваться - не с французами же и русскими им дружить, в самом-то деле?
Но в начале века Лондон сделал свой выбор, аккуратно, в два этапа, сойдясь с франко-русской Антантой (союзом сердечников сердечным согласием, с галльского). Сначала англичане сошлись с французами, аккуратно посулив им поддержку в случае чего и обезопасив себя от поддержки Францией России в случае того же (чего). Потом Лондон, руками японцев, поставил крест на дальневосточных планах императора Николая II, обезопасив сразу все свои колониальные владения и закончив почти столетнюю гонку в Азии. И уже после этого вступил в союз с Российской империей. Тут же были заключены конкретные военно-политические соглашения, включавшие в себя тайные разделы сфер влияний и прочие коварные штуки, вспоминаемые обычно с цифрой 1939. Почему же англичане предпочли галльского петушка и русского медведя надежному тевтонскому орлу? Во-первых, деньги - немецкая торговля, произраставшая из передовой германской промышленности и науки, грозила лишить остров привычного статуса мастерской мира. Покуда имперский таможенный протекционизм немного защищал, но будущее пугало. Во-вторых, немцы, в дополнение к имевшимся у них торговым судам, затеяли строить военный флот, который замысливался ими как равный французскому и русскому одновременно. В-третьих... да какое к черту в-третьих?! Немцы лезут в исконную сферу англичан - ведь только они могут торговать, плавать, развивать промышленность и приобретать колонии. Ну, может быть и французы, если речь идет о бесплодных песках Африки, с обилием дикарей. Так что пока нужно не дать этим тупоумным русским и трусливым французам разбежаться, а там видно будет.

К войне

Покуда французские и русские генералы увязывали свои действия с английским флотом, германцы и австрийцы не выработали даже единой стратегии. Собственно говоря, было непонятно даже когда и с кем придется воевать: например, союзная им Италия в течении 25 довоенных лет дрейфовала в сторону Парижа, понукаемая теми же самыми французскими банками. Немецкий капитал до такой хитрости додуматься не смог, но ответил асимметрично - немцы принялись проникать в Османскую империю. До этого они строили ее армию (англичане - флот, французы - полицию), а теперь затеяли строить железную дорогу, по которой можно было проехать аж из Берлина в Багдад. Закавыка была в том, что эту самую Османскую империю как раз решено было упразднить (опять таки, не агрессивным блоком Берлин-Вена, стремящимся к переделу в мире, а аккурат миролюбивой Антантой), чем британская пропаганда занималась из Египта среди арабов, а российская с Кавказа, промеж армян. Германское проникновение, да еще в сторону Индии, опять все портило. Вообще, немцев стало слишком много: какие-то арендуемые базы, даже и в Китае, какой-то Флот открытого моря, кругом эти немецкие военные советники и торговцы. Какого черта?

Германцы тоже нервничали - налицо был провал всей политики последних десятилетий. Личная дипломатия кайзера Вильгельма, задушевно обменивающегося письмами с кузеном Ники, себя не оправдала - даже в 1905 г., когда Россию захлестнула кровавая волна гражданской войны и поражения в войне с японцами, на фоне торжества англичан и устранения французов, она не пошла на союз с немцами. Даже и не союз, а просто обмен гарантиями нейтралитета. Уж каким бы не был слабым царь Николай, уж как бы не любил он бодрого немецкого кайзера-миротворца (а именно таковой была довоенная репутация Вильгельма II, вовсе не черного деспота, размахивающего своими броненосцами, как после начала войны), а на такую сделку не пошел. И кайзер, оскорбленный еще раз, отступился. Будущая война, война между немцами и франко-русскими союзом, стала казаться неизбежностью. Окружение! Немцы кричали о нем, трубила пресса, свирепо топорщили усы фирменной немецкой марки W (что отсылало к выражению будет исполнено!) генералы . Именно они, немецкие генералы, подбросили немецкой же дипломатии увесистый сук в спицы колеса.

Германия, страна-милитарист, страна где перед человеком в форме немецкого лейтенанта распахивались лучшие дома города, постыдно не имела опыта военных действий с 1871 г. Не считать же за таковые совместные с остальными европейцами экспедиции в Китай, подавление негритянских бунтов в колониях, да совместную охоту кайзера с царем на зубров, аккурат на границе дружественных с 1762 г. держав. Все это было несерьезно, и даже миролюбивая Франция успела получить гораздо более богатый опыт, не говоря уже о России. Собственно говоря, до начала ПМВ отвоевались практически все крупные страны Европы, кроме все тех же немцев и австрийцев. Милитаристы в синей немецкой и голубой австрийской формах удовлетворялись маневрами да посылкой наблюдателей за чужими битвами. И все же, у немцев был план ибо известно - немец без плана, что черепаха без панциря.

Начальник германского Генерального штаба фон Шлиффен был суховатым, замкнутым офицером, склонным к язвительному чувству юмора. После японской войны, на фоне крепнущей Антанты (естественного союза издавна тяготевших к друг дружке Англии, Франции и России), немцам потребовался какой-то ответ, в рамках имевшихся у них возможностей. Таковым и стал пресловутый план Шлиффена, предусматривающий быстрый разгром Франции, с поворотом к оборонительным сражениям на Востоке и окончанием войны где-то в Польше. К нему мы еще вернемся, отметим покуда главное: и тогда, и раньше, германцы считали залогом успеха четкое сочетание быстрой мобилизации и развертывания. Счет шел на часы ибо все прекрасно помнили какие преимущества подарила им провальная французская мобилизация (и такое же развертывание) летом 1870 г. Отныне, с 1906 г., объявление французской и русской мобилизации для Германии означало лишь войну. Современникам стоит провести аналогию с наведением ракет, когда противная сторона, опоздавшая с пуском, грозит превратиться в радиоактивное болото. Теперь германская дипломатия была скована военными соображениями - план Шлиффена требовал австрийских войск на Востоке, что еще раз диктовало поддержку Австро-Венгрии как таковой.

Осознав это, вместе с ростом напряженности в Европе начиная с 1906 г. - а окончательное оформление двух блоков, один из которых явно создавался под скорые и конкретные действия, говорило европейскому сознанию о неизбежности войны (мирное сосуществование разнополюсных союзов, его возможность, станет одним из горьких плодов этой, и следующей войны) в ближайшее время - осознав весь этот драматизм, не составит труда перейти к следующему, наименее значимому этапу сползания в войну.

Балканский фитиль

Картина очень проста, до зевоты. Посмотрите на карту - в самом верху вы видите Австро-Венгрию, свободное государство, с парламентами, судами, промышленностью и барышнями с зонтиками. Империю населяют десятки народностей, уживающихся мирно и если не счастливо, то вполне пристойно. Кто-то доволен больше, а кто-то меньше, но все же - это прообраз тех самых Соединенных штатов Европы, о которых столько мечталось. Во главе державы старенький император, чья династия правит этими землями уже семь сотен веков.
Теперь опустите глаза ниже, вот так. Что мы видим? Расползающуюся в зареве войн Османскую империю, уходящую поближе к Константинополю - огромный геополитический отлив. Земля подсохла и обнажила неприглядную картину. Ба! да это же Сербия! Государство в котором вопросы престолонаследия решаются карточными долгами и военными переворотами. Господа сербские офицеры, проигравшие ровно все войны в которых они имели честь участвовать самостоятельно, рубили руки своему королю и королеве, параллельно мечтая о большем. Т.е. не о ногах, а о Великой Сербии, которая протянется от можа до можа, а лучше сразу во все стороны и сверху столько же. Чумной барак, желавший распространиться из своих пределов. Ради этого сербы были готовы бросить в пекло мировой войны всех, лишь бы убрать с дороги ненавистных швабов. Представьте себе государство-террорист, задолго до ИГИЛа - именно этим и была тогдашняя Сербия. Организации убийц переплетались среди ее административного и военного аппаратов так тесно, что иной член тайной организации запутывался на какое из собраний ему идти сегодня? Сербия, понукаемая русской разведкой, должна была послужить тараном, вспоровшим бы австрийские льдины. Разумеется, российская разведка и тут провернула свой коронный прием - запустила процесс над которым потеряла контроль в решающий момент. Двадцать лет направлялась Сербия австрийцами через правителя-картежника - и не было в том беды. Теперь же, одурманенная собственными перспективами, обнадеженная и увенчанная лаврами победителя в коллективном пинании турок и болгар в двух Балканских войнах, она была подобна спятившему, уже не отдающему контроля в своих действиях. Сербского аналога плана Шлиффена не было - была глупость, опьянение безнаказанности.
Босния, бывшая когда-то провинцией Османской империи, со времен последней русско-турецкой войны управлялась австрийцами, примерно в таком же статусе что и османский Египет англичанами. После революции младотурок австрийцы аннексировали ее, нажав на Россию германским кулаком. Говоря проще, они выступили единым фронтом и русским пришлось проглотить это унижение (Сербии), случившееся всего четырьмя годами после Мукдена и Цусимы. Босния стала имперской. Летом 1914 г. наследник австро-венгерского престола посетил столицу провинции Сараево с официальным визитом, во время маневров. Его уже поджидали.
Эрцгерцог Франц Фердинанд был умным и сильным человеком, сторонником превращения Двуединой монархии в Триединую, с еще большим привлечением к делу империи славян. Человек, наперекор всем избравший в жены чешскую графиню, пригласил супругу с собой, радуясь возможности облегчить ее положение в строгой к морганатическим бракам иерархии Габсбургов. Сербские террористы, вооруженные сербской же разведкой, устроили целую охоту. В эрцгерцога метнули бомбу, но лишь убили одного и ранили нескольких человек. Навещавших раненых, в пути, австрийскую чету и убили - автомобиль свернул не туда, но крайне удачно для восемнадцатилетнего террориста, чье презренное имя нам и называть-то противно. Этот сопляк не упустил своего шанса - первая пуля в живот графине, вторая в шею эрцгерцогу.




Война

Убийство не произвело того эффекта, каковой многие склонны приписывать ему уже после всех событий. Терроризм вообще был в моде, тем более чем восточнее была страна, а уж на Балканах и вовсе. Габсбургская династия была вполне обеспечена наследниками, так что ни о какой смертельной ране речь не шла.
Но - появился шанс, шанс для Вены. Сербия давно вела себя вызывающе, теперь представлялась отличная возможность наказать ее, продемонстрировав решимость империи в защите своей, как стало потом модно говорить, территориальной целостности. Террористы, оказавшиеся в руках у австрийцев, заговорили, сдавая все пароли, имена и явки. Вырисовывалась картина полной поддержки и организации убийства силовиками (еще одно модное современное слово) Сербии. С этого козыря австрийцы и зашли, предъявив Белграду ультиматум, составленный в жесткой форме. При этом Вена допускала и короткую войну, один на один, и мирное разрешение конфликта. Пунктом преткновения стало требование допустить австрийских следователей на территорию Сербии - именно отказ от этого единственного пункта и стал причиной начала австро-сербской войны. Впрочем, остальные пункты жесткой ноты были из той же травоядной серии. Ну вот хотя бы - напечатать в правительственной газете (да на первой полосе), что сербское правительство не хочет отобрать у австрийцев какую-либо область. И времени, с убийства Франца Фердинанда по вручению ультиматума, прошло - как бы не месяц.
Вмешалась Германия - у агрессивных немецких союзников, в отличие от миролюбивой Антанты, как мы помним не было военного соглашения по которому одна из держав автоматически вступала в войну на помощь другой, так что кайзер лично подбодрял своего австрийского союзника: мы с вами! это касается только вас и сербов! ничего не бойтесь! Германия - верный друг! Нельзя же было в самом деле вот так спускать такое убийство - сербов надо было дипломатически отлупить.
А покуда немцы уверяли друг дружку в неизменной тевтонской верности, сербское правительство искурило не одну папиросу, забрасывая союзников и кураторов - что делать в такой ситуации? воевать самим против ненавистных швабов, пусть и только венских, было все-таки боязно. Галлы и бритты, позевывая вдалеке, рекомендовали согласиться и вообще быть впредь аккуратнее. А русские, русские - потребовали твердости, ну вот как немцы от австрийцев. Далекий славянский царь обещал, что не бросит и сербы решили скрутить кукиш, пусть и в кармане. Все требования ноты-ультиматума приняли, а следователей венских допустить - не допустили. Во-первых, негоже такой великой державе как Сербия чужих полицейских к себе пускать, а во-вторых, глядишь и еще чего нароют. Хватит австрийцам и этого - их посол в Лондоне аккурат на днях обмолвился, что это все же нота, а не ультиматум и о пунктах можно спорить.

Нельзя - не прошло и часа после вручения ответа как австрийское посольство убыло из сербской столицы. А император, старенький Франц Иосиф I, подписал указ о частичной мобилизации - только против Сербии, на границах с русскими все было тихо. На следующий день русские тоже ответили частичной мобилизацией, но уже явственно против Австро-Венгрии. Да не против Болгарии же.

А австрийцы и сербы уже стреляли в друг дружку. А французы наседали на русских, требуя полную, всеобщую мобилизацию. А царь мешкал, понукаемый немцами и лояльностью к союзным галлам. Объявили тогда еще одну частную, вторую. В принципе, достаточно было еще пары таких же частных и общая бы уже не потребовалось - очень русский прием, сохранение формы с извращением смысла. Но тут взбунтовались российские генералы: у них и всеобщая-то была налажена через пень-колоду, а несколько частных грозили сорвать все планы к черту. А обещано было много чего, за то были франки плочены. И царь, подпираемый со всех сторон, согласился на общую. А потом - передумал и отменил, сказалась телеграмма кайзера.
Германские лидеры, срочно вызванные из своих отпусков (кайзер вынужденно прервал традиционные заплывы в Норвегию), были поставлены перед выбором: поддержать Вену или позволить австрийцам понести дипломатический или военный разгром. К тому же немецким военным только сейчас стало ясно, что австрийцы разворачиваются на сербов, оставляя восточное направление открытым. Это ломало все планы - так незаметно военные соображения начинали брать вверх над дипломатическими. Военные, немецкие военные, упросили австрийцев объявить полную мобилизацию, прикрыв общие границы с Россией. Теперь уже и царь, опять окруженный единодушием своих гражданских и военных советников, пошел на полную мобилизацию. Тут-то и поздно было спасать мир.

Немцы предъявили ультиматум, требуя ее, мобилизацию отменить. Дело касается лишь сербов и австрийцев, не будем вползать в войну. Франция была предупреждена о том же, заранее. Между тем, русские ничего не ответили. Германцы запустили свою мобилизацию, не забыв объявить в тот же день войну России. Это, автоматически, запускало мобилизацию французскую, делая ее участие в войне практически гарантируемым. В последний момент германцы попытались как-то вырваться из этого эффекта домино и сыграть в канатоходца: личной телеграммой кайзер просил царя не нарушать границ, не закрывая лазейки к переговорам, французов же запрашивали о нейтралитете в случае русско-германской войны. О сербах, эрцгерцоге и австрийцах все как-то забыли... План фон Шлиффена, уже покойного, был сильнее кайзера - требовалось наступать, занимать нейтральную Бельгию. В это северное католическое королевство, успевшее стать и колониальным, был направлена нота, с требованием пропустить на Париж немецкие войска. Бельгия храбро отказала, не сознавая в общем-то действительных последствий, и немцы начали заполнять ее границы. Это окончательно вовлекло в войну Великобританию, когда-то создавшую Бельгию и бывшую одним из гарантов ее нейтральности, наряду с Францией и Пруссией. Наконец, Австрия объявила войну России и получила подобный же подарок от Франции и Англии. Италия предпочла остаться нейтральной, сославшись на то, что с ней не посоветовались. Так, в общем-то из-за ничего и началась война - началась в это время, а не вообще. К 1914 г. пять великих держав были подобны стрелкам из синема-вестерна: движение рук к кобуре одного вызвало цепную реакцию.

Следует напомнить несколько вещей.
Австрия хотела воевать лишь с Сербией. Или не воевать, коли сербы понесут достаточный дипломатический удар. Германия, в принципе, готова была сразиться с Францией, раз уже они никак не оставляли своего реваншизма. Россия, если что, могла сразиться с Австро-Венгрией, сама. Но могла, опять же если что, побороться и с Германией. Главное, чтобы рядом были англичане и французы.
Французы готовы были воевать с Германией в любой комбинации, главное, чтобы за ними стояла русская армия и английский флот.
Англичане могли воевать, а могли, как они надеялись, и не воевать - главное, чтобы Германия потерпела поражение, дипломатическое или военное.
Немцы не хотели мировой войны, союзники (теперь мы будем употреблять это выражение) не хотели частных войн, справедливо полагая их невыгодность для себя. Это - тактика.

Австрия желала остановить панславизм внутри своей империи, укрепив ее, возможно небольшой кампанией против Сербии. Россия смутно хотела освободиться от немецкой опеки, в экономическом смысле, хотела обещанных кусков Османской империи (Проливы!), раздела Австро-Венгрии, протекторатов на Балканах и в Центральной Европе, ослабления Германии, быть может даже до основания. Франция желала вернуть потерянные провинции, раздробить второй рейх и вновь стать первой сухопутной державой Европы. Германцы надеялись сохранить Австро-Венгрию в качестве великой союзной державы и, возможно, проучить Францию. Им виделся союз Центральной Европы, экономический и политический, во главе с рейхом. Великобритания хотела устранить экономического и военно-морского конкурента. Например, войной, в которой отдуваться придется сухопутным союзникам. Это - стратегия.

Мелочи, которым придается так много внимания: статейки нескольких отставных генералов и адмиралов, армейские и флотские союзы, призывы к превентивной войне со стороны английских флотоводцев, французских, русских и немецких полководцев - лишь верхушка айсберга.
Европы была беременна войной, но отцом этой войны была совсем не Германия. Ее политика могла казаться негибкой, но правительства рейха, равно как и кайзер, войны не готовили и не желали.
При этом - готовность к ней вообще была всеобщей, на уровне психологии. И почти таковой же была вера, что ее удастся избежать - а если нет, ну что же, короткая война, месяц, быть может полгода. Потом переговоры и снова мир.
То, что война будет долгой предсказывали десятки, но не верили в это - десятки миллионов.

Пальба началась и мы можем приступить к тому ради чего собрались - войнушке!



1. Жертвы и агрессоры
2. План Шлиффена в кратком изложении: застать врага со спущенными штанами

[Oksnia]

Великий цикл о Великой войне - или летопись о Первой мировой (1914-1919)
часть 2

Западный поход

Германский план предусматривал оборону на французской границе и наступление через Бельгию, после чего немецкие войска, взявшие бы Париж, дали решающее сражение французам. Последние, отрезанные от своих тылов, поколебленные морально, сражались бы спиной к Берлину и лицом к потерянному уже Парижу. После этой битвы французская армия, зажатая между линией германский крепостей, вражеским войском и швейцарской границей, непременно, как сказал бы один литературный австро-венгерский солдат, непременно должна была бы сдаться.

Французский план был проще, грубее и скудоумнее, даже и без налета грандиозности. Вместо хитроумного немецкого крюка, галльские стратеги задумали простой как кол удар в лоб, прямо в потерянные в прошлой войне провинции. Дело, в конце концов, было не в стратегии, считали они, а в том, что в прошлую войну кадровые части не успели собраться вовремя и вынуждены были постоянно отбиваться отступая, что и довело их до Меца и Седана. Порыв, вместе с лучшими войсками был потерян, а резервисты-мобили оказались неспособными перехватить инициативу. Поэтому, важно было, во-первых, наступать, а во-вторых, наступать кадровыми войсками, лишь пополняя их за счет призыва. В остальном это была обычная калька с кампании 1870 г. - вторгнуться в Южную Германию, а там и войне конец: русский паровой каток покатится, финансы не выдержат, социал-демократы в рейхстаге возопят - и кайзер сдастся.

Планы отлично дополняли друг дружку, с той лишь разницей, что немцы своего врага собирались как бы удушить захватом, а французы - ударить ему в живот, оказавшийся на поверку защищенным кирасой.

Французская армия, в своих давних, овеянных славой красных штанах, кепи и синих мундирах без погон, видела свои сильные стороны в галльской пылкости, именуемой порывом. Только наступление, дух 1870 г. должен быть забыт, да здравствует Наполеон, республиканские доблести на поле брани и прочий милитаристский антикварный фетишизм. Наружный вид войска был почти тот же, что и 44 года тому назад. Окапываться никто не собирался, да и если б захотел - не смог, ввиду постыдного отсутствия лопат. Унтер-офицеров, несмотря на легенды о маленьком капрале, было в три раза меньше чем у германцев, хотя армия численно превосходила тевтонскую. Тяжелая артиллерия пехоте не придавалась, праздно стоя по крепостям. Зато легкая была превосходна, пусть и стреляла не очень умело. Дух, что называется, был на высоте - призывники высчитывали через сколько (пять или десять?) дней они будут на Рейне или даже в Берлине.

Германцы выглядели гораздо грознее. В своей серо-зеленой полевой форме и остроконечных касках, несравненным унтер-офицерским составом и командирами, они представляли собой совершенную машину войны. В отличие от остальных армий, личностный фактор практически не имел отрицательного значения: каких бы посредственных способностей не был командир, ниже определенного базового уровня опустится он не мог. Офицеры, не полагающиеся на своей гений, всегда имели десяток уже разработанных тактических решений-ответов на любую проблему. К тому же у немцев на поле боя были и саперные лопатки, и легкие минометы, и тяжелая артиллерия. У них были призывники - не как кровь для переливания в старые корпуса, на французский манер, но как кирпичи для строительства новых. Научное единообразие подготовки, великолепный сплав офицерского и унтер-офицерского состава, позволял доставать новые корпуса из резерва, что кроликов из цилиндра фокусника. Этого французы не ожидали.
А главным было то, что у немцев войско - ого-го-го, ладное да справное, а у французов - так, тьфу, одна ноздря.



В Бельгии

Между тем, ключ к Парижу лежал в Бельгии, а ключ к Бельгии лежал в Льеже, а ключи к Льежу были разбросаны вокруг него, в виде фортов. Эту тему можно было бы продолжить, дойдя в итоге до самого потаенного звена, которое и открывало этот замок, но у нас такой задачи не нет - это для историков-альтернативщиков, да скорбных разумом попаданцев. Важно мысленным взором узреть то, что форты пограничного города Льеж (по немецки, по красивому - Люттих) запирали его от могучего соседа.

Немцы попытались прорваться быстро, походя. Да они и всю бельгийскую армию думали обойти так же, без боев. Сказывалась извечная проблема в деле с маленькими государствами и их армиям - дураку понятно, что моське супротив слона не выстоять, но надо же и раздавить ее как-то, моську эту. О таким мелочах всегда забывают, думая о главном - вот и немцы, подразумевая как само собой разумеющееся, что бельгиец не выдюжит, мысленно уносились уже вдаль, к боям с французами.

А бельгийцы - стреляли. И даже убили командира бригады, готовящейся брать Льеж и его двенадцать фортов-месяцев молодецким штурмом. Впрочем, германцам везло - бельгийский командующий, по свойственной всем особенности ошибаться, думал, что супротив него наступает аж шесть корпусов и постепенно отводил свои войска, оставив форты без прикрытия. Немцы подтянули тяжелые мортиры и расколотили бельгийцев в пух и прах. На поле боя взошла звезда Людендорфа, немецкого генерала которого мы не раз еще упомянем в этом цикле. В общем, с Льежем вышла усовершенствованная пословица: смелость + тяжелая артиллерия = города берет. Льеж пал на третий день от начала операции, последний форт продержался еще неделю. После войны каждый кулик, хвалящий свое булькающее болото, искал тот самый решающий момент, сорвавший план Шлиффена - не стал исключением и Льеж, сорвавший мол график немцев. Полная чушь, наоборот - медленно развитие операции уверило французов в том, что им нечего опасаться на северном фланге.
Бельгийцы уходили, стремясь выйти из удара - без защиты укреплений, в чистом поле, их маленькая армия была обречена. Французы уговаривали отступать в сторону своей границы, для соединения с их войсками, но бельгийский король выбрал отход к морю, с опорой на собственные силы (и англичан). Тогда это было принято с досадой, но впоследствии оказалось крайне полезными для союзного дела. В общем, покуда они отступали, немцы маршировали по Бельгии. В августе, через несколько дней после окончания льежских боев, был занят Брюссель и начался бельгийский скандал. Проходившие по 30-40 км в день солдаты были крайне чувствительны к малейшим слухам о партизанской войне. В занятых городах раздавались выстрелы и им отвечали, иногда и с артиллерией. Пропаганда союзников раскалила это до бела: беспорядочная стрельба превращалась систематические убийства, почти что ритуальные. Насилия над монашками, убийства детей - все эти агитационные ужасы берут свое начало оттуда.

Разгром

Брюссель пал, но в Бельгию уже входили англо-французские войска. Британцы (около сотни тысяч), высадившиеся в Северной Франции, были самой профессиональной армией которую когда-либо посылал Альбион. Цвета хаки, фуражки и волынки, мало пулеметов, но отличные стрелки. Любители в большой войне и профессионалы в малой, они шли показать как надо. Как и во времена Веллингтона армия была наемной, но теперь ее вел не железный герцог, а небольшого роста фельдмаршал Френч, выглядящий эксцентрично (не случайно) и полный сомнений в отношении своих французских союзников. Галльский военный вождь, обладавший, как и все французские генералы той эпохи, солидным животом и пышными усами, папа Жоффр (замкнутый авторитарный лидер, без всякого блеска ума, но с огромной выдержкой) надеялся, что соединившись с одной из его армий, англичане и бельгийцы составят крайний фланг французских войск, как раз переходящих в общее наступление. Действительность же оказалась таковой, что летом 1914 г. все союзные армии в Бельгии вступали в бой без всякого взаимодействия, с известным результатом.

Первым попали под удар французы. Солдаты, занявшие было возвышенности у реки, были посланы в наступление, в контрудар - даже оборона должна была быть активной (да и как иначе - не ломать же штыки об землю?). К тому же их генерал опасался за свои фланги, не верил англичанам, не верил собственному главнокомандующему и не мог решиться ни на что, изначально не надеясь на успех. В итоге оборонительное сражение было постыдно проиграно с тяжелыми потерями - французы начали отход так и не увидав англичан.
А те хорошо залегли близ городка Монс, окопавшись подобно бурам (не механизмам, но своим давним противникам в Южной Африке). Тут германцам пришлось нелегко: бежать под метками выстрелами английских стрелков всяко труднее нежели палить из пушек по французам. Британцы выдержали авангардные атаки первого дня, а второй попросту не наступил - дураков, как говорится, нет. Узнав о том, что французов и бельгийцев не будет, а тяжелая немецкая артиллерия уже на подходе, Френч отступил, а мысленно - и даже в Англию. Первая битва за Бельгию была проиграна.

Но главное-то сражение, главное-то должно было произойти южнее! Пусть себе тевтоны маршируют на флангах, тем слабее они будут в центре. Брюссель стоит Рейна, решил Жоффр и его молодая школа французских генералов. Не для того храбрые пуалю отстояли свои красные штаны перед войной, чтобы теперь прозаично закапываться в грязь, т.е. землю! Вперед, солдаты, к победе! И они атаковали.

Сначала все шло как будто хорошо, как будто по довоенным книжкам о будущей войне: пограничные столбы выдернули, марсельеза зазвучала в Эльзасе и Лотарингии, покуда германские сверхтяжелые пушки еще бомбардировали последние льежские форты. И тут заговорила артиллерия, да с закрытых позиций. И пулеметы, умело расставленные на флангах, с перекрещивающимся огнем. И пехота, из своих окопов, укрытий, холмов и лесов. Да - не какая-нибудь, а немецкая.

Вообразите себе эту картину: войско как из 19 века, с красочными трехцветными знаменами, с офицерами ведущими своих солдат густыми рядами и колоннами в бой потрясая сабельками! И смерть, отовсюду.
Потери были чудовищные, немыслимые, невообразимые.
Расстреляв французов как в тире, германцы совершили первую ошибку, простительную для полевых армейских командиров, но тяжкую для их генерального штаба: они пошли в контратаку. Получалось так, что галлов отбрасывали, тогда как дух, суть плана кампании требовал обратного - лучше было отступить, дать коготку петушка увязнуть еще сильнее. Не смогли устоять перед искусом еще нескольких побед, да быть может и полного разгрома. Французы подались, отступили, но разрежены не были.
Тем не менее, конец августа был для Западного фронта (вот и пристало нам употребить этот термин) периодом повсеместного торжества германского оружия: в нескольких сражениях враги были разбиты и отброшены, правый тевтонский фланг свободно катился на Париж подобно чудовищной колеснице. Казалось, что ничто уже не сможет остановить наступление солдат кайзера.

Победа?

Теперь нам нужно подняться вверх, очистившись от пыли на сапогах. Посмотрим на картину в целом, с некоторой ретроспективой. Что там, внизу?

У Антверпена и в северной части Бельгии еще стояли бельгийцы, британцы отходили, собираясь то ли обороняться в Нормандии, то ли вообще сесть на корабли и уплыть домой.
Французские войска, между Парижем и Брюсселем, отступали, чтобы не быть уничтоженными.
На франко-германской границе шли вялые бои, сковывающие теперь уже германцев, а не французов. Было очевидно, что намерения Жоффра побить врага в Эльзас-Лотарингии потерпели неудачу, но французский главком не унывал. Не там, так тут - разве не французы лучше и быстрее всех восстанавливаются после неудач? И вновь, вперед храбрые французы! Т.е. назад, к поездам.
Жоффр выводил все корпуса что мог с германской границы, создавая новую группировку на линии между Парижем и Верденом. Хладнокровный, он был готов даже и сдать столицу, главное чтобы никто не помешал одержать его победу. А покуда - отступление, отступление и отступление. Наседавшие немцы задали крепкую трепку британцам у Ле-Като и французам при Гюизе, но догнать и уничтожить их были не в силах.

У плана Шлиффена оказался существенный недостаток - ноги. Они устали.
Каждый день немецкие солдаты проходили от 30 до 40 км, если не было боев. Удивительно было, что у них хватало сил еще и сражаться. Париж - манил, и каждое утро крикливым фельдфебелям удавалось поднять солдат в поход. Немцам не хватало механизации, грузовиков и средства, способного довершать победу, окружая разбитых и беря пленных. Кавалерия их действовала весьма слабо, так и не сумев приспособиться к новой войне. Впрочем, это было характерно для почти любых представителей этого рода войск в европейской ПМВ. В общем, немцы шли вперед, на Париж. Но как раз в начале сентября приказом сверху их лишили этой заманчивой цели. Почему?
Начальник немецкого генерального штаба, племянник того самого великого Мольтке, Мольтке-младший, был человеком сомневающимся. И в себе, и в скоротечности войны, и в плане Шлиффена. Вместо того, чтобы или принять его (план) целиком, или заменить другим, он принялся перепрыгивать пропасть в два прыжка. Забыв о том, что на решающем направлении не бывает слишком много сил, о том, что исход битвы решает последний батальон, о том, что еще Фридрих Великий... впрочем, мы увлечемся, перечисляя подтверждения тому, что война не любит суеты.
А Мольтке именно что суетился, раздергивая части. Он решал возникавшие проблемы за счет правого, ударного, германского крыла, не забывая создавать ему же новые. Оттуда выдергивались части, ослабляя и без того недостаточно усиленную группировку, а подкреплений не поступало. Да они бы и не успели, в начале сентября. Именно благодаря Мольтке, план Шлиффена вместо задуманного удара серпом (крюком) превратился в безыскусную молотьбу кулаками, да еще и с разрывом усилий между северными и южными. Не он командовал армиями, но они принимали свои решения, склоняя генштаб к их одобрению. Вообще, по германской военной традиции у полевых командиров были большие права, но лишь в том как выполнять стратегические указания штаба. А выходило так, что санкционировав ряд тактических решений, Мольтке утерял общий стратегический рисунок. Проще говоря, он выпустил управление из рук - германцы просто шли вперед на севере и бились о французские укрепления на юге. Позади, в далеком штабе, Мольтке надеялся, что итогом станет общая победа. Одновременно его тревожило отсутствие ее обычных признаков (пленных).

И вот в начале сентября встал вопрос о разрыве - северная группировка действовала как бы в свободном пространстве, угрожая Парижу, откуда как раз в это время выехало французское правительство, а на юге продвижение остановилось, так толком и не начавшись. При этом правый/северный германский фланг уменьшился примерно на одну седьмую, тогда как французы (наверное) могли свободно перебрасывать свои силы. Нужно было что-то менять. И германцы, опять же по приказу Мольтке, разворачиваются, не дойдя до славного города Парижа. План тот же, что и прежде - навязать французам сражение с перевернутым фронтом. Англичане, где-то (опять же наверное, немецкое) садятся на свои корабли, французы уже расстреляли все обойму, а гарнизон Парижа угрозы не представляет. И немцы повернулись.

Первая Марна

Жоффр был невозмутим, но остальные-то нет. Многие, слишком многие, не были убеждены в том, что его гений может спасти Францию - реальность как бы не была худшей чем в 1870 г. Одним из таких критиков был генерал Галиени, назначенный оборонять Париж. Он скептически относился к очередному наступательному плану Жоффра и видел большую перспективу в ударе по немецкому боку, так беззащитно подставленному ему.
Жоффр отнеся к этой идее без энтузиазма, но, действуя в рамках общей цели, сумел заставить англичан сражаться. В прямом смысле - Френч, как мы помним, собирался уже повторить подвиг Вильгельма Завоевателя, но был остановлен человек-плакатом, символом Британской империи, одним из трех провидцев, предсказывавших долгую войну, лордом Китченером. Лорд, приплывший во Францию, кое-как остановил бегство Френча, после чего Жоффр сумел на личной встрече убедить английского фельдмаршала поддержать свой удар. Мы с ненавистью симпатией отмечаем, что в отличие от Мольтке, замкнувшегося в своем штабе с паршивой радиосвязью, Жоффр непрестанно разъезжал по войскам, снимая генералов пачками и держа руку на пульсе. Не будучи убежденным, он все же согласился усилить войска на парижском направлении, иначе англичане попросту бы не атаковали. Теперь их фланговый удар должна была поддержать еще одна французская армия. И - началось чудо на Марне.


И тогда, и позже, вокруг него (чуда) было много кривотолков, пересудов и прочей ереси, сопутствующей любому земному вопросу сложнейшему за дырку от бублика. Непонятно было, в первую очередь, то, почему победоносные доселе немцы отступили, а побиваемые союзники одержали победу, но не сумели преследовать противника? Строго говоря, никакой тайны тут нет. Сражение развивалось в стиле классической пьесы, безыскусно, в несколько актов.

Сцена первая: германцы, ничуть не смущаясь полуторным уже превосходством врага в силах, не только не отступили после первых, фронтальных ударов Жоффра между Реймсом и Верденом, а напротив, весьма успешно контратаковали, полагая, впрочем, что атакуют как раз именно они. В этот момент начала продвижение французская армия, сформированная для демонстрации на германском фланге, чуть севернее Парижа. Германцы, державшие там войска достаточные лишь для обозначения линии, забеспокоились и перебросили туда крупные силы, взяты на участке фронта между Парижем и Реймсом. Чувствуете в чем дело? Нет резерва, нечем парировать кроме переброски сил - тришкин кафтан, проще говоря.

Сценка вторая: в образовавшийся зазор входят британские экспедиционные силы, которые видя, а точнее не видя неприятеля, начинают аккуратное продвижение, разрезая германский фронт на две части. В это время обходная французская армия, та самая которая оперирует чуть севернее Парижа и против которой немцы разрядили свой фронт на английском участке, начинает получать по первое число. Она переходит к обороне, прося подкреплений. Тогда же рождается еще одна легенда Марнской битвы: парижские такси. Незначительная величина, всего одна пехотная бригада, переброшенная двумястами таксистами на фронт (счетчики исправно работали) и не сыгравшая никакой роли. Но - красиво.

Сценка третья: в английский прорыв медленно втягиваются две соседние французские армии, включая и вышеупомянутую. В германских войсках, несмотря на наружный успех, заканчивается запас прочности - и снаряды. В далеком тылу Мольтке, обеспокоенный тем, что сражение идет как-то не так, посылает на фронт представителя генштаба подполковника Хенча. Тот добросовестно объезжает войска и их командиров - везде тактический успех на стороне германцев, а та группировка, что била фланговую французскую армию, вместе с ее парижскими таксомоторами - и вовсе собирается в Париж, со дня на день. Между тем, остается нерешенной проблема возникшего разрыва в боевых порядках: заткнуть ее попросту нечем. Два резца немецких зубов, командиры передовых ударных армий, фон Клюк и фон Бюлов, высказывают разные мнения: первый думает ворваться на французских спинах в Париж, второй опасается выхода англо-французов в тыл его войскам. Хенч видит усталость солдат, отсутствие резервов и возможностей для какого-либо благоприятного решения кроме успешной обороны. В этих условиях, считает он, даже взятие вражеской столице ничего не даст, кроме проблем. И представитель генштаба санкционирует отход, если англичане и французы продолжат свое продвижение между армиями Клюка и Бюлова.

Сценка четвертая: вскоре немецкие авиаторы докладывают о густых колоннах вражеских войск, наступающих между Парижем и Реймсом. Фон Бюлов начинает отход, в войсках наконец-то появляется сам Мольтке и дает команду на общее отступление. План Шлиффена рухнул. Французы с огромным удивлением узнают, что они - победители и начинают запоздалое преследование, оптимистично планируя выйти на германскую границу к началу октября. Это преследование, в кавычках, завершается как только немцы прекращают свой отход - англо-французская пехота напарывается на первые линии окопов и немедленно останавливается, неспособная потеснить врага. Но между линией немецких окопов и Северным морем большая полоса ничейной земли, т.е. никем фактически не удерживаемой. Стороны надеются опередить своих противников и начинается бег к морю. Аккурат в это время решается проблема Антверпена: мощнейшая крепость обороняемая англо-бельгийцами капитулирует в начале октября, под умелыми ударами артиллерии. Это - своеобразный промежуточный финал, разделивший 1914 г. на Западе.




Танненберг

В 1914 г. русская императорская армия вступила в войну очень и очень уверенная в своих силах.
Горечь боев 1904-05 гг. была давно забыта, а армейские реформы, проводившиеся после японской войны, обещали, что борьба с кайзеровскими армиями будет намного удачнее сражений с солдатами микадо. И действительно, по общему мнению, русская армия образца 14 года сильно отличалась от той, что так неудачно показала себя на сопках Маньчжурии десятилетием ранее. Увы - царь был все тот же. Тем не менее, мобилизация прошла вполне успешно, русские, как они и обещали своим парижским друзьям, направили первый удар на Германию.
Воодушевляемые криками на Берлин и бреднями об историческом бое между славянством и германизмом две русские армии вошли в Восточную Пруссию, немецкое захолустье. Пересекая польскую (привисленскую) и литовскую границы, российские солдаты, подавляющая часть которых была неграмотна и не видела домов из камня, попадали в совсем другой мир. Происходила обычная вещь в войне сил с разным культурным и материальным уровнем: удивление и зависть. Немецкие деревни жили крепче и чище чем российские города, с электричеством и хорошими дорогами, чем не могли похвастаться еще и многие губернские центры. Начались грабежи и расстрелы, в основном стихийные - ни армейское, ни общее руководство этого не поощряло, но остановить не смогло. Зеркальная ситуация, как в Бельгии - солдаты убивали гражданских на велосипедах, сжигали брошенные деревни, палили в любой ероплан и вообще стремительно разваливались.
Не столько из-за самочинных грабежей, конечно, а потому что устали. Сильно устали. И оголодали. Нет, серьезно - этим все и объясняется. Это же немцы могли наступать по 40 км в день на Париж и воевать, а русскому человеку такие темпы не под силу. Хотя обычно считается, что все именно наоборот, и русские солдаты неприхотливы и выносливы, а... впрочем, не будем углубляться в мифологию. Русские корпуса веером разошлись по вражеской земле, страдая от маршей еще до пересечения границы: дороги в Российской империи были традиционно дурными, а снабжение и вовсе не поспевало.
Одна армия, под водительством бравого генерала-кавалериста фон Ренненкампфа, наступала севернее, с прицелом на Кенигсберг, другая, во главе с генерал-казаком Самсоновым, двигалась южнее, как бы подрезая прусский выступ. Сверху командующих координировали генералы специально созданного фронта и ставка во главе с великим князем Николем Николаевичем, осуществлявшим общее руководство войсками Российской империи в войне. Семь нянек и дитё. Многократно превосходя неприятеля в числе, но не скорости, русские армии аккуратно занимали Пруссию. Их кавалерия вполне соответствовала своему начальнику, разбитому поносом и подагрой, а потому никаких сведений о неприятеле и его замыслах известно не было.

Между тем, предугадать действия германцев было не так сложно: очевидно, что они либо попытаются отойти за Вислу, либо атакуют одну из двух вторгшихся армий, разделенных болотами. Сначала немцы решили победить Реннекампфа, но тот был неплохим воякой - начавшаяся при Гумбиннене сражение окончилось победой русских. Окопавшиеся по японской школе, они сумели отразить немецкие атаки и хотя потери были равны, германцы отступили. Как только битва закончилась, Реннекампф снова превратился в типичного российского генерала и преспокойно остался стоять на месте, ожидая приказов. Координаторы направили его на укрепленный Кенигсберг, где он, с массой своей кавалерии, но без тяжелых орудий, так и простоял до самого конца.

А армия Самсонова спешила вперед, понукаемая призывами из далеких штабов: преследовать немцев, преследовать немцев! Разрыв между двумя русскими ратями продолжал увеличиваться.

В это время Мольтке, занятый победоносной французской кампанией (шли двадцатые числа августа), решил заменить руководство на Востоке, как слишком нервное. Он вытянул Людендорфа из-под Льежа и фон Гинденбурга из отставки - первый возглавил штаб, второй осуществлял общее руководство, служа вывеской и символом. Впрочем, Гинденбург был опытным военным, могущим дать фору любому генералу Антанты. Людендорф же и вовсе был военным гением, главным стратегом Германии. Эта ужасающая двойня, как их стали потом называть на Западе, повторяла излюбленный немецкий прием тандема в руководстве, сочетавшим в себе моральный и интеллектуальный факторы. Когда они появились в Восточной Пруссии план уже, в общих чертах, был готов - Ренненкампф завяз на севере и удар всеми силами по кашеобразной армии Самсонова просто напрашивался. Вопросом было время: немцы колебались между желанием окружить всю армию и опасением того, что в решающий момент на выручку придет Ренненкампф. Двойня колебалась - журавль (вся армия) или синица (передовые корпуса)? Так до конца и не решившись, немцы начали окружать врага, а там - как пойдет. Все козыри - железные дороги, авиаразведка и радиоперехват русских сообщений, были у них. Радиоперехват стал первым из двух мифов той битвы: дескать немцы решились на окружение только потому, что русские, наплевав на безопасность, ради скорости передавали свои сообщения открытым текстом, не шифруя. Это было так, и германцам это сильно помогало, но правда состоит в том, что в 1914 г. так поступали все, включая и немцев. Не было времени на шифровку, да и перехватить важную вражескую радиограмму в эфире было не проще чем найти иголку в стоге сена. Гинденбург и Людендорф напали бы на Самсонова в любом случае, этого требовала обстановка.

Сама битва продлилась всего четыре дня и закончилась аккурат под конец августа. Немцы атаковали размазанные по карте русские корпуса, окружили их и взяли в плен. Рассказывать, собственно, и нечего: огонь артиллерии, атаки пехоты, бегство русских полков, не управляемых никем. Самсонов задолго до конца сражения прекратил руководить им, превратившись вновь в казачьего генерала. Пересев в седло, он бесцельно ездил по войскам и когда от вверенной ему армии под рукой осталось с десяток человек - застрелился. Хороший казак, но слабый генерал.
Гинденбург и Людендорф, создавшие первый в мире котел (после Седана), долго не доносили в Берлин о масштабах победы, уверяясь в ее окончательности: только пленными русские потеряли сотню тысяч солдат. Лучших солдат, с кадровыми офицерами и большим процентом унтер-офицерских чинов, так бездарно растраченных в первых боях. Сражение, названное Людендорфом в честь битвы между Тевтонским орденом и польско-литовским войском трехсотлетней давности, получило известность значительно превосходящую его действительную значимость. Война для России не была проиграна после него, равно как и не был разрешен кризис на Востоке. Но чудесное (в общественном мнении) спасение в кажущейся безысходности принесло Гинденбургу славу первого полководца рейха. Уже после войны злоязыкий генерал Гофман, спланировавший эту битву еще до приезда нашей парочки спасителей (но и тоже не сам, а по довоенным рецептам обрушиваться на одного из врагов), водил гостей по полю сражения, говоря: вот здесь фельдмаршал (Гинденбург) спал перед битвой, тут во время, а там - после.
Вторым, и излюбленным, российским мифом стали россказни о том, что катастрофа в Пруссии как-то спасла Париж. Во-первых, когда русские еще только переходили вражескую границу, об угрозе Парижу не было и речи - это было время наступления французских армий, на Рейн и Берлин. А выступить как можно быстрее против Германии, если бы она обрушилась на Францию, было обещано еще задолго до войны. Да и разумно, на бумаге-то - кто ж виноват, что русские генералы не умели водить свои войска? Во-вторых, часто говорят о переброске двух корпусов (и одной дивизии) с Запада на Восток, что мол и решило исход Марной битвы неделей спустя после последних выстрелов в Танненбергской. Переброска эта не усилила немцев на Востоке (корпуса попросту не успели к битве), но и не ослабила их на Западе (туда они бы тоже не успели). Примерно такое же количество солдат немцы выдернули из своих французских боевых порядков аккурат между этими битвами, но не для Востока, а против бельгийцев и англичан, которых там не было, но которых опасались. Поэтому на действительное положение дел во Франции самсоновская катастрофа никакого влияния оказать не могла. Что не отменяет простого факта: без вступления Российской империи в войну у англо-французов не было ни единого шанса. Но платить за это бездарным наступлением было вовсе не обязательным.

Русские и сербы

Но что нам до Пруссии? Наступление в Галиции, первая с 1809 г. русско-австрийская война - вот главные события августа-сентября 1914 г. на Восточном фронте. Начать следует с того, что Австро-Венгрия хотела воевать с Сербией, а не с Россией, поэтому вплоть до последних предвоенных лет, военное планирование против армий царя шло ни шатко, ни валко. Австро-венгерская армия, несмотря на все последующие домыслы, была хоть и сложным, но хорошим инструментом. Многонациональная, разделенная на два государства и крайне скупо содержащаяся (австрийский армейский бюджет мирного времени был меньше чем у англичан), она представляла собой совокупность очень разных величин: немецкие и венгерские части сражались хорошо, достойно показывали себя хорваты и поляки, зато слабейшим звеном были чехи, с первых дней войны распевавшие свое мы едем на войну с Россией, почему - не знаем. Австро-венгерские солдаты, в своей голубой форме без погон, с самого начала оказались в трудном положении. Командовавший ими милитарист-эксцентрик фон Гетцендорф всю жизнь мечтал повоевать, но преимущественно с сербами. Русскими, если уж им так хочется сражаться, пусть займутся немцы, считал он. Поэтому Мольтке, на которого и без того свалилась куча проблем, был просто поражен, когда узнал, что значительная часть австрийских войск поехала в Сербию, а не на Восточный фронт. С трудом ему удалось уговорить бравого Гетцендорфа забрать их оттуда после первых карательных ударов по ненавистным сербам. В итоге, австрийцы не оказались достаточно сильными ни на одном из фронтов. Покуда их войска носились туда-сюда, забивая железные дороги, начались первые бои с русскими.

Сначала солдаты венского императора имели успех, загиная русский фронт на польских равнинах. Австрийские немцы, венгры, словаки и поляки дрались решительно и русские подались назад. В Галиции же австрийцы должны были обороняться, но неуемная энергия фон Гетцендорфа навязывала стоящей там армии активную оборону, что в переводе на человеческий означало наступление. Австрийцы, а вернее словенцы, румыны, итальянцы и галичане, из которых и состояли тамошние войска, атаковали и были отбиты. Более того, контратаковавшие русские обратили их бегство, пошли на Лемберг и заняв его. В это же время, на рубеже лета и осени, остановилось и продвижение в Польше, потому как первоначальный порыв себя исчерпал, а солдат царя было намного больше чем солдат императора. Тут бы пригодились солдаты отправленные на Балканы, но они все еще находились в пути. Фон Гетцендорф, управляющий своими войсками так, будто у него под рукой были лучшие армии мира, решил переиграть еще раз и обрушиться на прорвавшихся в Галиции русских. Прямо как Гинденбург, да.
И вновь начало было многообещающим, но быстрого решения не получалось - несмотря на частные успехи, австрийцы никак не могли добиться решительного перелома в своих атаках. Гетцендорфу банально не хватало войск. Убедившись в том, что австрийцы расстреляли все патроны, русские, перебросившие свежие части по железным дорогам к Варшаве, обрушились на вражеские позиции в Польше подобно молоту. Рисунок битвы стал напоминать Марну, с разрывом между успешными боями под Лемебргом и отступающими к Кракову войсками. Австрийцы дрогнули и началось бегство, с потерей сотен тысяч пленных. Хотя русские понесли почти такие же тяжелые потери, огромное число пленных и утраченной амуниции, вместе с сотрясенным фронтом, говорили в их пользу. Австрийская армия претерпела ужасающее поражение, буквально разбившись о русских в дурацких атаках без резервов.
В Сербии войска Франц Иосифа с удивлением обнаружили, что эти балканские дикари превосходят из числом и отлично умеют использовать сложный рельеф местности. Имевшийся успех сменился вскоре отступлением (аккурат после вывода из боя тех войск, что не успели ни к одной из битв), особенно обидным для страны, вступившей в войну исключительно ради побивания Белграда. Сербы даже перешли границу империи, но были вскоре отброшены, с тяжелыми потерями. К середине сентября линия фронта остановилась примерно на довоенных границах. Колониальной прогулки не вышло, в России злословии: с ним (сербом) не то, что подле баб, берегись проклятый шваб!

В целом, события августа-сентября были лебединой песней предвоенных представлений о войне. Немцы, выигравшие все битвы кроме главной, не сумели осуществить свой молниеносный план, французы, думавшие ворваться аж в Южную Германию, захлебнулись кровью и замерли чуть ли не у опор Эйфелевой башни, а русские и австрийцы могли горестно размышлять о недостатках своих армий. Только сербы радовались, ведь им удалось отбить австрийское наступление.
Война стремительно менялась, все более отдаляясь от образов прежних лет.

[Андрей Рублёв]

Главного не сказали , что причиной участия России в войне против дружественной и родственной Романовым Германии было обещание Англии и Франции по итогам войны отдать России Константинополь

[Oksnia]

Сообщение от Андрей Рублёв

Главного не сказали , что причиной участия России в войне против дружественной и родственной Романовым Германии было обещание Англии и Франции по итогам войны отдать России Константинополь

немцы вообще никак не участвовали в вопросе, стремясь честно урегулировать стороны антагонисты (россия и англия) - бисмарк свое дело сделал на ять
изначально, еще в довоенных переговорах с австрийцами, обещались учитываться их интересы и война признавалась ограниченной

а потом поперли на константинополь, на создание великой болгарии, как во времена византии
и удивились, почему почти что повторяется крымская комбинация, через 20 лет

а что, собственно говоря, должно было измениться? эта уверенность россиян шо они действуют в некоем вакууме, что лишь у них есть законные желания, а у других только препоны - поразительна

у англии и австрии, а также турции, были свои, вполне законные пожелания
и они тоже были готовы воевать за них

россия отступила от полученного, пойдя на компромисс
в принципе, тактика неплохая - запросить очень много, чтобы получить хотя бы часть

в 18 веке сработало бы идеально
а в 19 общественность возмущалась - каааак, нас урезали в Берлине?! каааак, мы не взяли Константинополя? кааак немцы не поддержали нас против Австрии и Англии, вплоть до войны? зрада, т.е. предательство! славянофилы кричали громче всех, им-то нужна была война, аккурат бомбистов на другие цели повернуть
а и правительству подмолго: не надо объяснятся, что да как, а очень просто - так то немцы сговорились, ну вот как жиды, а только немцы

[Oksnia]

Великий цикл о Великой войне - или летопись о Первой мировой (1914-1919)
часть 3

Ползанье, вернее, Бег к морю

Преследовавшие врага англо-французские войска обнаружили, что немцы не принимают честного боя, укрывшись за колючей проволокой, окопами, пулеметами и артиллерией. Еще никто не знал во что это выльется, но атаковать уже стало очень трудно.
В первую очередь потому, что поле боя окончательно скрылось в тумане войны. Как посылать нарядные полки в битву, если вместо бранного поля лишь земля, в недрах которой сидят враги, подобно кротам? К этому времени начались перебои с амуницией, особенно снарядами, а уж организовать такую сложную форму боя как прорыв линии обороны, со своевременным вводом резервов генералы Антанты и вовсе не могли. Это случится позже, а сейчас они бессмысленно смотрели вперед, покачивая головами: я не понимаю - это не война, как сказал один из них.
Покуда французы все еще перли вперед, а англичане всерьез ожидали скорого окончания войны, в Германии произошли перемены. Впавший в черную меланхолию Мольтке был отставлен и заменен Фалькенхайном, добротным прусским генералом без тени вдохновения на челе. Этот уравновешенный человек, бывший ранее военным министром, смотрел на все как бухгалтер конторы средней руки. Аккурат к этому время немцы пополнили свои прежние потери за счет призывников и добровольцев, а потому новый начальник генштаба решил попытаться еще раз быстро выиграть войну. Логика была проста, в фирменном фалькенхайновском дубовом стиле: у Германии есть солдаты, но нет поля для маневра; победа может быть достигнута только на Западе. Танцуя между этими табуретами, он выбрал безупречно логичное решение (в рамках поставленной задачи) - вновь обойти союзников, прижимаясь правым плечом к Северному морю. Тогда не скажется нехватка снарядов (раз прорывать позиции не придется), возобновится маневренная война и, возможно, Париж падет. Тех же щей, да погуще влей - вы уже догадались, что это была уменьшенная копия плана Шлиффена, только вместо укреплений на франко-германской границе - полевые позиции союзников после сражения на Марне.
Простой план отличался одним завидным недостатком - очевидностью. Но, англо-французы не додумались даже и до этого, просто их мысли шли в том же направлении - зачем прорывать немецкие позиции, если их можно обойти? Так начался знаменитый бег к морю.

Свободная линия, 200 километров чистого поля! Без колючки! Французы начали первыми, наскоро формируя армейские группы - но и немцы ответили тем же. Бои начались еще в конце сентября, без какого-либо видимого успеха - силы были слишком равны, чтобы встречный (лобовой по сути) бой мог дать решительный перевес кому-то. Но, тем не менее, при всем при этом, к обороне вынуждены были переходить именно союзные войска. Как мы помним, отступившие к морю бельгийцы производили храбрые диверсии на немецких флангах с конца августа, в сентябре же германцы сделали страшное лицо: а вот кто это у нас там такой? ух, я вас! - и погнали бельгийскую армию прочь, сокрушив своей страшной артиллерией укрепления Антверпена. Теперь у Фалькенхайна появилась другая идея, в рамках прежней стратегии обхода (немецкой стратегии) - освободившиеся после взятия Антверпена корпуса должны были ударить во фланг бегущим к морю англо-французам Френча и Фоша. Шел уже октябрь и встречные бои продолжались - сверху это выглядело так будто кто-то наносит уродливый шрам на кожу Европы. Два войска спешно маршировали к краю карты, стремясь успеть первыми и сшибаясь в сражениях, а позади себя и параллельно друг дружке они оставляли постоянно расширяющуюся линию окопов. При этом немцы полагали, что союзники лихорадочно пытаются заткнуть линию фронта, а союзники думали точно также, только наоборот - мол это они наступают, а немцы пытаются заткнуть. Ну, вы поняли.

В рамках этого тумана войны, англичане пошли в наступление в тот же час, что и немцы. Каждый думал, что стратегически обходит позиции другого, нацеливаясь на порты (французские и бельгийские соответственно). В полном соответствии со старым выражением бой без пушек просто драка, всю вторую половину октября и первую половину ноября англичане, французы, бельгийцы и немцы сражались во Фландрии под водительством унтер-офицеров. Где-то там, в баварских частях, отважно бился доброволец Адольф Гитлер. Но, снова к карте.

Френч полагал, что наступает и только донесения после одного или двух дней сражения убедили его в том, что английские войска на грани исчезновения - немцы лезли очень напористо. Тогда-то в историю входили такие города как Ипр и реки как Изер. Маленький английский фельдмаршал вновь впал в панику и опять захотел отступать в Нормандию, но дело спас неутомимый француз Фош. Он частным порядком аккуратно намекнул британцу, что его могут запросто заменить если почувствуют слабость и тот повелел сражаться там где стоят. Разумеется, дело было еще и в том, что французы вовремя подбросили дровишек-резервы, а бельгийцы применили старую местную хитрость - затопили страну, вынуждая атакующих германцев злобно ругаться и отступать. От регулярных английской и бельгийской армий почти ничего не осталось, но немцы, удивленные таким отчаянным сопротивлением, решили, что шансы упущены. Фалькенхайн остановился, Германия окончательно оставила попытки выиграть войну на Западе в 1914 г. Поля Фландрии стали могилой для передового германского студенчества - каждый четвертый убитый в этих боях немец был университетским. Какая потеря для науки, скорбно заметим мы.

Вплоть до весны следующего года стороны не предпринимали больших попыток. Союзные генералы ожидали пополнений, а главное, главное - снарядов. Солдаты убивали крыс в окопах, боролись со вшами при помощи муравьев, откачивали воду (немцам завидовали, географически их позиции были выше, а потому суше), пережидали регулярные артобстрелы, вели малую войну разведок и стрелков-снайперов. Ощущения безнадежности позиционной войны в штабах и окопах еще не было, но систему, новую систему покуда не признавали: а вот весной, когда потеплеет, а вот со снарядами, а вот с резервами - и пойдет кавалерия в прорыв.

Германцы уж твердо знали, что быстрой победы не будет, а потому располагались основательно, с большими удобными блиндажами, многочисленными ходами и даже электричеством. Один английский солдат, сумевший побывать на таких позициях и вернуться живым, с восторгом писал: немецкие укрепления - это настоящие произведения искусства!


Восток - дело тонкое, Пауль!

Если на Западе события развивались более-менее очевидно (спад маневренной фазы войны и вырождение ее в окопную), то на Востоке дело обстояло совсем не так. Тамошний бульон кипел вовсю и застывать подобно западному вареву вовсе не собирался.
Протяженность линии фронта, техническая бедность и массовость одних, способность к маневру и немногочисленность других, а также неспособность ни к чему третьих (это, если кто не понял, мы больно лягнули войско Франца Иосифа I) диктовали смешанную форму боевых действий. С одной стороны позиции как бы были, но с другой - очень условные и недолговечные. Положение на Востоке напоминало драку однорукого, но профессионального бойца со слепым великаном. Однорукий мастерски уворачивался от смертельных ударов чудища, но поразить его насмерть не мог даже и надеяться, ожидая лишь на то, что усталость и тяжесть многочисленных ран возьмут свое. Ну, хватит с нас этих метафор - современники не оценят, а потомки и вовсе не прочтут (не смогут).

Русские были побиты в Пруссии (после Самсонова настала очередь Ренненкампфа, чья 200 т. армия потеряла большую часть своего состава, толком даже не вступив в бой - фактически, она перестала существовать в паническом сентябрьском бегстве), но это не мешало их южной клешне держать за горло бедную Австро-Венгрию.
Они буквально перли по Южной Польше и собирались то ли выйти на равнины Венгрии, то ли ударить по немецкой Силезии - тевтонские генералы не могли угадать дальнейших планов русских, и не случайно. Дело в том, что российская Ставка и сама еще не знала толком куда именно она нанесет свой разящий удар.
Тем временем Фалькенхайн повелел как-то сдержать русский паровой каток, облегчив австро-венграм задачу стабилизации фронта. Одна армия из Восточной Пруссии покатила в Силезию, откуда и нанесла удар по русским в Южной Польше. Поддерживаемые австрийцами, войска бравого гусара фон Макензена дошагали к середине октября почти до Варшавы, но - не сложилось. Превосходство русских в силах и, как это ни забавно, инфраструктуре (по железной дороге в Варшаву спешно перебрасывались целые корпуса, тогда как германцы в русской Польше тонули в грязи) сделало победу невозможной - таран Макензена увяз. А русские, твердо зная, что австриец шибко хлипок, контратаковали приданные Макензену войска Гетцендорфа и отбросили их. Теперь и черному гусару пришлось податься, но немцы действовали очень умело: планомерно отходя они замедлили продвижение русских, а вскоре и вовсе остановили его.

Тогда неутомимый Людендорф (шеф которого, массивно-степенный Пауль фон Гинденбург как раз принял ответственность за Восток) задумал новое наступление. Строго говоря, особого выбора у него не было - в условиях хронической нехватки войск и огромной протяженности фронта (на 5 км которого приходилось в 5 раз меньше число солдат нежели на Западе) пассивная оборона привела бы вскоре к полному поражению. Быстро перебросив отошедшие войска Макензена, Людендорф атаковал русских в Северной Польше, опять рассчитывая быстро отсечь одно из щупалец гигантского спрута с центром в Варшаве.
Разбив сибиряков, германцы начали свободное продвижение и в середине ноября казалось, что успех уже обеспечен. И снова толстокожесть сыграла на руку великому князю Николаю Николаевичу. Отмахнувшись от списка потерь молодецким афоризмом бабы еще нарожают, русский главком не убоялся и контратаковал авангард врага. Вольно же было воевать великому князю - людишек вволю, ответственности никакой (разве что перед царицей) и потери не страшны. В какой-то момент три дивизии Макензена были практически окружены и в русской Ставке уже начали салютовать шампанским, готовясь подавать поезда для пленных, но не тут-то было. Германцы прорвались обратно, реванша за Таннеберг не случилось.


Оценить эти сражения октября-ноябре не трудно: каждое из них окончилось формальной победой или полупобедой русских, с немецким отходом. Но позже стало очевидно, что эти импровизированные наступления Людендорфа были действенным методом - русский паровой каток зачихал и остановился. Отражение этих ударов, связанное с огромными потерями, забирало у русских самое ценное - время. Возможности (аккуратно! это послезнание!) царской армии на победу в войне уменьшались с каждым днем - чем больше кадровых солдат, невосполнимых потерь, теряла русская армия, чем быстрее технически насыщалась немецкая, тем призрачнее были шансы. Ретроспективно, осень-зима 1914 были последним периодом когда армии царя и кайзера бились на равных (по совокупности слагаемых, а не качеству вообще). Наступал снарядный и даже оружейный голод, но что еще страшнее - голод в людях. Бабы могли, конечно, нарожать Николаю Николаевичу пушечного мяса, но бабы не могли нарожать ему бездарно потерянного офицерского и унтер-офицерского состава (погибшие части были избыточно наполнены им), снарядов и винтовок. Нельзя сказать, что российская армия уже надломилась, но трещина получилась глубокой. Декабрь, как и на Западе, застал русских и немцев в окопах. Эта часть фронта тоже замерла, но кажущееся обездвиженье было обманчивым.

Между тем, на юге тоже шли бои. Австрийцы были побиты, но не разбиты. А их неутомимый командор главком фон Гетцендорф был готов вставать и сражаться после каждой неудачи. Не сам конечно, солдатами, но и он тоже был крепкий старик. Откровенно говоря, даже слишком - иногда кажется, что этот шестидесятидвухлетний австриец применял на себе какие-то новомодные в начале прошлого века вещества, что-то вроде экстракта из семенных желез бабуина д-ра Штенгеля или спермина проф. Пиля - такой неуемной была его энергия, таким неунывающим был он сам. В любом случае, именно она помогла австро-венграм одержать свою последнюю победу на Восточном фронте в уходящем году.
Сначала, в ноябре, армиям Гетцендорфа опять надавали по первое число, как водится. Его наступление в районе Кракова не удалось, а русский ответ, напротив, был весьма удачен - войска в папахах оседлали карпатские перевалы, ворота в Венгрию. Но, к сожалению для русских, папахи у них в армиях еще были, а вот со снарядами, винтовками и патронами уже было туговато. Мы вернемся к этой теме после, сейчас важно понять, что они остановились. И тут Гетцендорф ударил вновь (вновь!). Вооружившись тяжелой артиллерией и одной немецкой дивизией австрияки атаковали - и победили. Краков - не кракнул. Это сражение стало лишь одним из эпизодов затянувшейся русско-австрийской борьбы, но, как и на германском фронте, время работало не на русских. Впрочем, последние могли утешать себя тем, что австриякам не удалось деблокировать Перемышль, стотысячный гарнизон которого отважно держался в русском тылу.
К середине декабря Восточный фронт замерз и на юге.

За горами, за морями

Война эта называлась мировую и вовсе не случайно. На германского рыцаря (излюбленный пропагандистский образ) навалились все, и даже японцы. Да что там коварные азиаты - и негры маршировали супротив тевтонского строя, и не только французские-то!

Первыми ударили, как водится, японцы. Еще в августе они объявили Германии войну, справедливо полагая поживиться частью имперских колоний в Азии. Главной (да почти единственной) военно-морской базой рейха на Тихом океане был китайский городок Циндао (дословное звучание его на китайском пусть произносят черти в аду), в котором от китайского были только наемные рабочие. Германцы еще в 19 веке арендовали безлюдный участок земли на побережье умирающей империи Цин и на пустом месте, в дикой варварской земле, возник опрятный военный городок. Теперь его осаждали самураи и джентльмены (в небольшом числе). Циндао отбивался умело - изрядно трусившие японцы (особенно после Порт-Артура) подступали очень осторожно и город пал на третий месяц после выступления войск микадо. Немецкому миноносцу удалось лихой ночной атакой потопить японский крейсер, японские приступы отражались с тяжелыми потерями (семь убитых джапов на одного ганса), но к ноябрю у осажденных банально закончились боеприпасы. Немцы уничтожили все могущее представлять хоть какой-то интерес и капитулировали. Японцы жадно перехватили арендованное утянув его себе, от чего Китай впоследствии отказался заканчивать мировую войну.

Британское вторжение в единственно большие и настоящие немецкие колонии (полученные еще при Бисмарке) Юго-Западной и Восточной Африки (там сейчас куча бессмысленных стран, названия которых не стоит и держать в голове - одна, к примеру, созвучна с фамилией цусимского победителя) завершились громким конфузом. Еще летом многочисленные колонны английских, французских и колониальных войск начали продвижение по Юго-Западной Африке, но расстояния и климат затянули кампанию с ничтожным, в общем-то, по силе врагом на два долгих года. В ноябре англичане высадили десант индийских войск у Танги, городишки в Германской Восточной Африке. К несчастью для них тамошними колониальными войсками командовал настоящий убер-зольдат, подполковник Леттов-Форбек. Он, его офицеры и солдаты-негры (аскари), а также пчелы достойно встретили вражеский десант. Сначала индийцы попали под меткий огонь стрелков, а потом были атакованы пчелами, чей покой растревожила их высадка. В итоге восьмикратно превосходящее врага воинство бежало в полной панике, оставив горы военного снаряжения - британцы поспешно эвакуировались.

В том же ноябре в войну вступила Османская империя. К тому времени в стране существовала политическая диктатура младотурок, организации с подпольным прошлым и стремлением вестернизировать, осовременить страну не щадя для этого ничего (в особенности - никого).
Народы империи должны были османизироваться и... короче говоря, это были мусульманские протокоммунисты, со всеми вытекающими. Благие цели, много хороших дел, но очень кровавые методы. Империя фактически управлялась триумвиратом (армия, полиция, флот), две трети которого не желали войны. Армейский лидер и самая низкорослая сильная личность тройки Энвер-паша сознательно вел дело на вступление империи в войну на стороне Центральных держав. Дело было не в вере в германскую победу (в ноябре 1914 это было бы смешно), а в последовательности его умозаключений, которым не откажешь в логике: русские и англичане явно собираются разделить Османскую империю после победы в войне (чистая правда), поэтому для Константинополя нет смысла уходить от неизбежности - лучшего момента не представится.

Да к тому же, в начале войны произошел неприглядный инцидент: будто специально провоцируя, Лондон волевым решением первого лорда адмиралтейства (все слова с очень больших букв) конфисковал на своих верфях два уже построенных для турок линкора. Деньги на эти суда собирались, что называется всенародно и оплеуха была воспринята крайне болезненно. Англичан можно понять - зачем делиться с почти уже трупом?
Как назло, в это время в Средиземном море болтался немецкий адмирал Сушон со своими "Гебеном" и "Бреслау" (линейный и легкий крейсера), демонстрируя флаг. Строго говоря, немцы должны были быть вишенкой на австро-итальянском морском торте, но трусливая Италия в войну не вступила, так что путь бравого адмирала был понятен - бегство в Адриатику и прозябание там на австрийских базах. Сначала Сушон маневрировал на французских коммуникациях, надеясь потопить плывущих на Марну колониальных негров, затем испытал итальянское гостеприимство нейтралитета (с саботажем и предательством), а потом получил разрешение на бросок в Константинополь. Вяло преследуемый английской эскадрой, он сумел беспрепятственно добраться до своей цели. Там мстительные турки сделали финт ушами и официально приняли оба суда (вместе с командами) на турецкую службу. Так в руках младотурок оказался еще и военно-морской козырь.
В ноябре эти корабли обстреляли ряд черноморских портов России и Османская империя явочным порядком вступила в мировую войну, объявив джихад всем желающим.

В воде

Было бы странным коли б война, начавшаяся во многом из-за военно-морской гонки, свершалась бы без морских подвигов. И тем не менее, именно так во многом и происходило в первый же ее год. Нет, были сражения первых месяцев в далеких морях и крейсерская война (о которой отдельно), но главные флоты злобно сидели по своим базам.
Арифметика была простой - германский флот был слабее английского (на четверть в страшных дредноутах, вдвое в прежних броненосцах и в страшные разы в остальном), но сильнее русского и французского. При этом французы свой флот перевели на Средиземное море, где он сторожил австрийцев и турок, а русские укрылись за великой минно-морской стеной - позиции на Балтике защищавшей их флот от тевтонского супостата. Так что разить слабейшего врага немцам было не с руки. Англичане же совершенно справедливо в бой не лезли, осуществляя дальнюю блокаду. Этим они очень огорчали германских адмиралов, которые по свойственной всем надежде уверили себя в том, что неприятель будет действовать самым невыгодным для себя образом. Они надеялись на атаку британского флота в Северном море, атаку которую встретят подводные лодки и мины, после чего во всем великолепии сияющей крупповской брони явится Флот открытого моря и наступит День, а венец Нептуна переместится на голову фон Тирпица (главного немецкого моряка и жуткого зануды). Этого почему-то не случилось, хотя и у англичан были идиоты на высоких постах, стремящиеся пройти Зунд и высадиться где-то у Берлина или в Ганновере. Отзвук этих идей случится в следующем году в Азии, а покуда главные флоты подстерегали друг дружку. Последнее было всецело на руку Антанте - ее коммуникации оказались обеспеченными, а высадка войск - беспрепятственной. Немцы периодически выходили к побережью Острова и обстреливали города, надеясь выманить в погоню часть британского Гранд-флита.

Но это в Северном и Средиземном морях, на океанах же сражались немецкие крейсеры и эскадра адмирала фон Шпее.

Пять его крейсеров вышли из ловушки Циндао еще летом и даже сумели нанести первое поражение английскому флоту за сотню лет. При Коронеле (у берегов Чили) три британских крейсера были словно на учениях расстреляны немецкой эскадрой, на дно ушло три корабля и полторы тысячи моряков (против двух раненых у Шпее).
Пощечина была столь сильной, что в погоню отправили специально созданную эскадру, включив в нее два новейших линейных крейсера. Возможно, что у германского адмирала был шанс продержаться подольше, но особых перспектив он не видел - нехватка угля и отсутствие собственных ремонтных баз делали его положение безвыходным. Так что когда спустя месяц после победы его настигли восемь английских крейсеров и броненосцев (точнее они случайно встретились у Фолклендов) все закончилось очень быстро. Бой между гигантами и карликами не оставлял места интриге - теперь уже англичане ценой немногих убитых и раненых отправили на дно четыре из пяти немецких кораблей, фон Шпее погиб. Уцелевший крейсер еще водил за нос врага в течении трех месяцев, но с большой океанской войной было покончено.

И все же у немцев был козырь в рукаве, а точнее под водой - подлодки, все еще примитивные, но уже достаточно опасные. В сентябре одна такая сигара отправила на дно сразу три английских крейсера, одного за другим. Впрочем, те счастливо полагали, что имеют дело с минами.
И на море война приобретала новый, невиданный ранее характер.

Конец года не изменил постмарнского расклада и каждая сторона могла записать себе в актив некоторые успехи.
Антанта сумела отразить первый (самый, как считалось, опасный) натиск врага и беспрепятственно наращивала силы. Морская торговля Германии и ее союзников была практически уничтожена, ее флаг исчез с мировой карты. Вопрос был во времени, а оно работало на союзников.
Германцы считали, что сумели оправиться от провала своих довоенных планов: их военная экономика значительно опережала неповоротливых врагов, особенно на Востоке. Немецкие армии прочно закрепились на французской и бельгийской земле, сумели остановить русских и вполне способны были на новые усилия в следующем году.
Австрийцы все еще держались, а османы обещали придать войне новый динамизм. Кроме того, они в значительной степени перекрывали доступ западных союзников к Российской империи, хотя и не в той мере как принято считать - закрытие проливов скажется позднее, а пока Англии и Франции просто нечего было предложить русским. Они и сами страдали от нехватки военного снаряжения.
Русские понесли ужасающие потери, особенно тяжелые тем, что заменить их представлялось крайне трудным делом. И все же, им дважды удалось отразить германцев и почти неизменно одолевать австро-венгров. Более того, казалось, что последние вскоре не выдержат и войне наступит конец.

Оба блока вступали в новый 1915 г. с большими надеждами.

[Oksnia]

Великий цикл о Великой войне - или летопись о Первой мировой (1914-1919)
часть 4

Весна на Востоке

Восточный фронт - это вам не Западный. Тут шла старая добрая война - почти как и задумывалось. Наблюдатель с русско-японской отметил бы многократно возросшую техническую насыщенность, но в целом война была маневренной: просторы и бедность не допускали позиционного тупика как во Франции и Бельгии.

Зима еще не закончилась, а германские и австрийские генералы уже строили свои тяжеловесные планы.
Гетцендорф (о, разумеется) стоял за операции на Востоке - и в этом полностью поддерживался ужасной двойней. Но Фалькенхайн, начальник генерального штаба, вовсе не был убежден в правильности такого метода. Он вообще считал большие наступления на Восточном фронте бессмысленными: территориальные успехи не давали ничего. На этом этапе войны, в начале 1915 г., имперское правительство еще не задумывалось о возможностях грассирующих людей на броневиках, наоборот - и немцы, и австрийцы считали мир с Российской империей наилучшим выходом из сложившейся ситуации. И начальник германского генштаба принадлежал к тем, кто выступал за сепаратный мир монархией Романовых. Но эти попытки, весьма робкие и не встречавшие ответной реакции, предпринимались очень аккуратно - Центральные державы не могли активно выступить из-за опасения показаться слабыми. Ведь русские - русские вовсе не считали себя разбитыми. Да, меньшие по численности германские армии неизменно побивали их в открытом (и закрытом) бою, но, с другой стороны, при равенстве сил русские запросто побеждали австро-венгров! Не все так плохо - великий князь Николай Николаевич и его Ставка держали страну на голодном информационном пайке. Российское общество ничего не знало о ходе боевых действий, если не считать за описания такового цветистые сообщения о том как некий прапорщик под ураганным огнем поднял свой взвод в атаку или молодецком подвиге казака, наколовшего на пику целый германский эскадрон. Снарядов, патрон, пушек и винтовок не хватало (как и на Западе, к слову), но в остальном все было прекрасно: я, ваш душка, ваш единственный, поведу вас на Берлин!

Великий князь, человек высокого роста и такого же (высокого) ума, все же учел опыт кампании 1914 г. Тогда, как мы помним, ошибка русских была в том, что они начали сосредотачиваться и наступать на двух направлениях сразу: на, так сказать, Берлин и на, так сказать, Будапешт. Это была, так сказать, стратегия. Теперь, наученная горьким опытом своих плохо подготовленных и скоординированных наступлений, Ставка решила наступать не на двух, а на трех направлениях сразу. Без кадровых войск, амуниции и в снегах, но зато поэтапно. Сначала в Карпатах, потом на севере, в Пруссии и, наконец, смертельный удар в центре по Силезии. Ну а после - встреча с победоносными войсками генерала Жоффра на Эльбе. Это был хороший, решительный план.
По крайней мере - для великого князя.

Прежде чем сошли снега, на Востоке успели отыграться несколько сражений. В Карпатах, с января по апрель шли тяжелые бои. Войска бородатого генерала Иванова (с очень характерным отчеством Иудович), которому повезло с противником (австро-венгры) и подчиненными (Алексеев), а также солдаты доблестного генерала Брусилова (прозванного в армии за храбрость Трусиловым), вместе с еще двумя генералами (болгарином и советским) и их армиями доблестно наступали на Венгрию, стремясь перевалить наконец через эти самые горы. Австро-венгры, с приданной им для моральной поддержки одной немецкой армией, в свою очередь стремились эти самые горы удержать, а также деблокировать Перемышль. Сила на силу, вы понимаете. Вышло как в том беге к морю - ничего. Перевалы, с одной стороны, не взяли, но и Перемышля (с другой стороны) - тоже не деблокировали. Чего же сделали? А, пустяки - продвинулись туда-сюда на пару десятков километров да уложили мульон солдат.
В Перемышль и Львов весною пожаловал сам государь-император, надежа и отец всенародный Николай II (Святой/Кровавый) и, как водится, кротко всех благословил. С Перемышлем австриякам выходило особенно обидно, ведь крепость эта держалась очень и очень хорошо: ее гарнизон потерял всего-то двенадцатую часть своего состава (тьфу и растереть, по меркам 20 века), зато же настрелял вчетверо больше царских солдат. Теперь, в марте 1915 г., крепость вынуждена была сдаться ввиду истощения продовольственных запасов. Над австрияками в этой войне глупцами принято потешаться, а они умело взорвали и уничтожили все имевшее мало-мальскую ценность и только потом выкинули белый флаг. Сотня тысяч солдат старенького венского императора оказалась в плену. Еще сотни тысяч лежали в снегу или в лазаретах от него же (от обморожений). В царской армии таких безобразий не было, все были сыты, одеты и праздников полон календарь.

Это австрийское огорчение немного скрадывала удача в северной части Восточного фронта. Там, если верить царским и советским писателям, немецкое командование одержало еще одну тактическую победу, проиграв, разумеется, стратегически. О, это глупое, не могущее подняться выше своего фронтового уровня немецкое командование! Оно не умело ничего кроме воевать - в отличие от их восточных противников, высокообразованных и богатодуховных единиц. В общем, в Пруссии русские тоже собирались наступать, собирались собирать там войска, а покуда все были убеждены в том что немцы где-то в Силезии. Опыт прошлых месяцев, когда Людендорф легко перебрасывал по идеально работающим железным дорогам целые армии, вместе с их обозами, куда нужно и жестоко бил, не учитывался. И потом, мы сами собираемся наступать, причем тут немцы и оборона? Не мешайте работать! Кончилось это очень и очень плохо. Немцы собрали две свои армии и прозаично окружили в феврале одну чужую. Одним из немецких клиньев командовал крестный дед будущей украинской державности генерал фон Эйхгорн, убитый террористом в Киеве летом 1918 г. А пока все шло как по маслу - русские корпуса отступали там где нужно было держаться, держались там где следовало отступить и вообще сражались по наитию. Увы, их противники не сделали того же из любезности - битва в Мазурии фактически закончилась за десять дней с весьма впечатляющим соотношением потерь: 1 к 16 (около 160 т. убитыми и пленными супротив соответствующих чисел).
Немцы даже полезли на территорию России, но были отброшены к началу марта обратно, в Пруссию - благодаря своевременному прибытию очередных сибирских корпусов. На этот раз потери были вполне приемлемыми, всего-то 1 к 2, в пользу Гинденбурга. На этом зимние бои 1915 г. и завершились. Так как оба фланга Николая Николаевича обеспечены не были, смертельный удар по горлу рейха, в Силезию, пришлось отложить.

Фалькенхайн, Людендорф, два стола

Подобно скупому рыцарю начальник генерального штаба берег резервы, осаждаемый настойчивыми призывами неугомонной связки на Востоке. Гинденбург и Людендорф (правильнее было бы переставить их местами, но даже тут чин побеждает ум) говорили о том, что никакие победы на Западе не возможны прежде чем решение не будет найдено на Востоке. Их опыт говорил о том, что при должной концентрации сил русские неизменно потерпят поражение, опасность возникала лишь тогда, когда немцам не удавалось развить успех первого удара из-за отсутствия резервов. Генералы предлагали гигантское наступление на Востоке, огромные клещи от Карпат до Пруссии - и армии царя будут разгромлены, а Россия выйдет из войны заключив мир. Им требовались лишь войска, прекрасные свежие корпуса резерва, удерживаемые лишенным подлинного вдохновения Фалькенхайном. Тот устало возражал: в отличие от бравых победителей при Танненберге, ему приходится отвечать за оба фронта и, еще шире, за всю коалиции и ведение войны в целом. Он не может ставить на карту все: сомнительна Италия, туманны перспективы на Западе, кипят Балканы, неизвестно сколько еще продержатся османы... Начинать в этих условиях большое наступление на Востоке - зачем? чтобы повторить успех Наполеона? нет, нет. Но, добавлял он, можно провести ограниченную операцию, да. И не клещи, и не на флангах, а таран, в центре. Помочь австрийцам, прорвать дутый русский фронт и без особого риска продемонстрировать превосходство германского оружия - быть может царь и образумится?
Для тарана нужен соответствующий генерал, да вот же он - фон Макензен, герой рискованных наступлений 1914 г. Самое-то - бравый лейб-гусар, рубака не ставший когда-то агрономом, а начальниках штаба у него холодная голова фон Сект, будущий создатель рейхсвера, в неизменном монокле.


Место для прорыва было выбрано очень удачно - оно как раз приходилось на стык между северными и южными, так что все пошло как по маслу. Командовавший тамошней русской армией болгарин (работавший до войны... болгарским послом в России) предупреждал о возможной атаке, но бородато-мудрый генерал Иванов, державший русский Юго-Западный фронт, полагал что неприятель будет наступать со стороны Карпат, а не на северном его фланге. На Северо-Западном русском фронте думали примерно также, только для них это был южный фланг, да.
В общем, тамошним русским войскам крепко не повезло. Окопы были слабые, снарядов и вовсе не было, а командарм, которому не поверили, умыл руки, отказавшись от каких-либо действий. Сцена была подготовлена.

Великое отступление

Если отбросить в сторону плач о том, что русских войск было мало, а те что были - были не там, то немцы начали прорыв с примерным равенством сил. В чем у них действительно было превосходство, так это в тяжелой артиллерии, снарядах и умении все это применять. Для многих российских офицеров, с лета 1914 г. сражавшихся с австрийцами на юге, настоящая война началась именно тогда.

Во второй день мая немецкие и австрийские войска начали знаменитый Горлицкий прорыв. За два дня, сокрушив комбинацией массированного артиллерийского удара и натиска пехоты (так просто, а попробуй примени на практике, ага) всю систему русской обороны, фаланга Макензена получила доступ к чистому полю. Вышла, как говорится, на оперативный простор. Сотни тысяч пленных, сотни тысяч снарядов - а в ответ с десяток выстрелов и пополнения, идущие в бой с алебардами. Русские генералы еще не отступали, даже и не собирались, но австро-германцы все равно шли вперед. Иванов пытался остановить этот таран наспех подготовленными контратаками, но лишь увеличивал свои жертвы. Потерявши голову, он уже начинал эвакуировать Киев, откуда спешно вывозили предметы могущие иметь ценность для врага. Иконы, например. Фалькенхайн не планировал продвигаться дальше, но Секту удалось его убедить, ввиду всей наглядности успеха. В начале июня, через месяц после первого удара, Перемышль снова был в тевтонских руках, а еще через двадцать дней немцы вошли во Львов, опять ставший Лембергом. Общее число пленных на этом направлении уже доходило до полумиллиона.

После настала очередь Людендорфа. Он еще раз попытался уговорить начальника генерального штаба на свой уберудар - на Вильно, на Минск, к Пинским болотам. Образовавшийся в результате этого котел (вместе с войсками бравого гусара на юге) положил бы конец войне. Но Фалькенхайн не решился, считая этот план слишком грандиозным и даже авантюрным. Как правило, его принято ругать за это, особенно критикам на которых не лежит никакой ответственности, но предприятие действительно было очень опасным. Такой бросок потребовал бы крайнего напряжения и риска, так что Людендорфу было приказано ударить значительно западнее, к Бугу. В июле германцы прорвали русские позиции и царские армии оказались под угрозой окружения на польских равнинах. Началось великое отступление - отход с боями русских войск из Привислинского края. Не стоит воскрешать в памяти приторные батальные полотна а-ля двенадцатый год - отступали с тяжелыми боями, целые корпуса сгорали до размера полков, было и бегство, и паника, и новые сотни тысяч пленных. Цеппелины бомбили тыл, германские авиаторы господствовали в небе (немцы первыми оснастили свои машины пулеметами), нарастала паника. Впоследствии многие будут сравнивать этот отход с летней кампанией 1941 г., в пользу первой. Напрасный труд - при почти таком же уровне технических оборонительных возможностей, германцы не имели тогда и доли той ударной силы, что в 1941 г. Они наступали по дурным российским дорогам, с той же скоростью, что и отступавшие русские. Последние подчас дрались с отчаяньем обреченных и примерной храбростью, но зачастую солдаты сдавались безо всякого боя - им, неграмотным, было невдомек почему они должны класть свою голову в какой-то польской дыре против неодолимого врага. Где-то в этот период весны-лета 1915 г. Российская империя и проиграла свою войну.

Смена и караул

Великий князь потерял голову. Его штаб, будто специально подобранный, чтобы наихудшим образом служить Российской империи, метался в интеллектуальной и нравственной агонии: искали возможностей спасти свои репутации. Эвакуация городов проходила из рук вон плохо, железнодорожными перевозками в ставке Ник Ника занималось несколько второсортных офицеров, зато не составило труда найти виновников неудач - ими, внезапно, оказались евреи, многочисленно живущие на территории бывшей Речи Посполитой. Жиды доносили Гинденбургу малейший чих русских войск и вообще мутили воду. Их выселяли, изгоняли - шпиономания приобрела характер неконтролируемый. Вместе с сотнями тысяч добровольных беженцев дороги империи запрудили сотни тысяч озлобленных еврейских, так сказать, людей, вынужденных бросить все и уходить на Восток. Это переселение, организованное как и все остальное, тоже собрало свою смертельную жатву. Впрочем, еврейское население действительно хорошо встречало германскую армию-освободительницу: как же, самое лояльное евреям государство в Европе, не какие-нибудь антисемиты французы.

Не было ничего: противогазов, пушек, снарядов к ним, даже солдат (бабы не рожали!). С фронта паника перекинулась на тыл. В исконно русском Петрограде громили бывшее здание посольства, в совсем уже русской Москве немецкие магазины, квартиры и просто шибко умных. Десятки тысяч людей причинили ущерба на десятки миллионов, причем пострадали в основном те же русские.
Царь, в свою очередь, запретил принимать немцев на работу, хотя с женой все равно не развелся.
Но что жена! речь уже шла о самодержавии, как встарь. В начале войны, когда гром победы раздавался, никто в России особо не задумывался над вопросом как жить в военное время - как и до войны, только трезво. Сначала упразднили государственный алкоголь (лишив казну денег, а население радости), а чуть позже и частный (тоже самое). Полгода все ходили как во сне: немец гремел где-то далеко в Польше, он должен был развалиться и помереть с голодухи со дня на день. Россия же воевала не чуя войны. Но вот, прошел ровно год и внезапно оказалось, что армия безоружна! генералы плохи! фронт на грани краха! Ааа, радостно застонала общественность, так вот оно, вот - власть прогнила! так подайте нам реформы! И царская власть почти развалилась, уже тогда. Государственная Дума, российский парламент, была под контролем кадетов сколотивших свой блок, по тылу разъезжали земгусары, представители многочисленных общественных организаций занимавшихся всем, от медикаментов и продовольствия до снарядов и патронов. Все это было много дороже и хуже организованно чем у государства, но тронуть их было нельзя: пресса, парламент. Оставалось довести дело до логического конца и заставить Николая пойти на уступки - позволить сформировать правительство общественного доверия, т.е. ответственное перед думой. Речь, разумеется, шла об изменении внутреннего устройства империи. Мы потому так подробно останавливаемся на этом месте, что решение царя стало судьбоносным для миллионов его подданных.
Николай не уступил - наоборот, он мягко, но все же сместил совсем потерявшего совесть великого князя (эта длинная бездарность, теперь об этом можно говорить прямо, пустилась в политику, с душком мятежа) и с осени возглавил армию, совместив наконец управление фронтом и тылом. Вместе с ним, начальником штаба, пришел Алексеев, лучший российский стратег той войны. Не великий, но - лучший из. И, общественность отступилась - не побитая, но и не достигшая всех целей. Император Николай выбрал тот самый компромисс, что хуже крайностей. Он мог поделиться полномочиями и позволить думе сформировать свое правительство, привязав ее (общественность) к собственной власти и усилиям страны в войне. Или же он мог, на время войны, ввести жесткое военное управление, с соответствующими порядками в тылу. Вместо этого вышел привычный николаевский кисель: с одной стороны, нельзя не признаться, с другой стороны, нельзя не сознаться. Важнейшие вопросы войны были передоверены общественным организациям, но в тоже время им привычно отказали в области гражданской. Это имело бы смысл, коль царь действительно собирался управлять. Но этого-то и не было! Администрация утопала в привычной неразберихе, дума становилась все более враждебной... Страна теряла равновесие.


Стабилизация фронта

Между тем, германцы все наступали. В августе начался крепопад - одна за другой захватывались солидные, настоящие крепости, специально строящиеся в расчете на большую войну. Все они были много крепче пресловутого Вердена, но у всех у них не было того, из-за чего французская крепость прославится в следующем году: армии за спиной и решимости положить столько солдат, сколько потребуется. Последнее, впрочем, все-таки было, но без снарядов и винтовок. На этой стадии войны русскую пехоту вели в бой наскоро подготовленные командиры, вчерашние прапорщики и прочие шестинедельные выкидыши офицерских курсов.
Выяснилось, что людской потенциал России оказался в несколько невыгодном положении по отношению ко вражескому: слишком мало грамотных, слишком мало. И осенью, уже после окончания германского наступления, в русской армии не хватало каждого второго офицера. А пока, пока крепости (и города) терялись одна за другой. В начале августа была оставлена Варшава, находящаяся севернее Новогеоргиевская крепость со стотысячным гарнизоном была захвачена за четыре дня. Защитники другой крепости, Осовец, жгли паклю и солому чтобы удержаться в газовом аду, но это не помогало. Эпизод в безуспешной обороне Осовца, в котором несколько русских рот контратаковали немцев и заставили их отойти, многими подымается на щит, но это сродни восхищения камикадзе, да и лживо со всех сторон. Русские солдаты не бежали в самоубийственную атаку, они просто находились в безвыходном положении окруженных и расстреливаемых безнаказанно людей. Немецких ополченцев остановила не атака мертвецов (лица людей, переживших без всякой защиты газы), а сочетание огня крепостных пушек, перемены ветра и дружественный огонь артиллерии собственной. В общем, если кто-то ищет в этом славный эпизод для Российской империи, то он выкапывает могилы, а не сокровища...
Крепости, в которых (сюрприз-сюрприз!) была и тяжелая артиллерия и запасы снарядов к ней, сдавались, войска отступали. Комендант одной бежал еще до боя, главный инженер другой умудрился очутиться в плену со всеми картами в первый же день осады... Такого длительного и болезненного краха в ПМВ не переживала ни одна армия: остававшиеся еще кадры буквально сгорели. В сентябре Фалькенхайн остановился, хотя Людендорф еще организовал занятие Вильно и рейд германской кавалерии к Минску, приковавший к себе много внимания. И все же, русский фронт устоял, причем устойчивость наступила в том же месяце когда неудачливый император Николай II возглавил армию. Русские все еще стояли единым фронтом от Риги до Тарнополя. Потом было сочинено множество баек о том как Гинденбург собирался уничтожить всю Россию да не вышло, но я думаю мы уже достаточно осветили ограниченность германского замысла и роль в нем покойного фельдмаршала.
Остается вопрос - была ли действительная возможность военного разгрома Российской империи в 1915 г.? Можно с уверенностью сказать, что при должном усилии Фалькенхайн мог значительно увеличить масштаб победы на Востоке (и территориально, и в смысле потерь), но насчет полного разгрома - сомнительно. Даже дыра, огромная дыра на фронте и польский котел, гигантский по размеру, потребовали бы войск и времени для развития успеха. Очевидно, что линия фронта откатилась бы намного восточнее (быть может даже на линию лета 1918 г.), но приблизило бы это победу? не пошел ли бы царь в таком случае на уступки думе? отдалило бы это февральские события 1917 г.? Слишком сложные расчеты, но для Фалькенхайна риск превышал выгоду: цели поставленные им (действительные, а не надуманные задним числом) были даже перевыполнены: австрийцам помогли, а слабость русской армии продемонстрировали, и даже очень. Заключать же сепаратный мир, считал Фалькенхайн, можно и отсюда. Войска кайзеров наслаждались победой: Вильгельм посетил Варшаву, пожилой Франц остался в Вене.

Османская империя получает ответные удары

Младотурки лихо ворвались в мировую войну, но сама мусульманская империя была подготовлена к ней крайне дурно. Сложно сказать, сумела она выдержать хотя бы год такой борьбы, если бы не немецкие военные советники и два крейсера адмирала Сушона. Так или иначе, но османы (исторически сложившая общность, от Эдирне до Багдада) открыли огонь на всех фронтах сразу. Наиболее доступной целью представлялся Египет, все еще номинальное владение Константинополя, временно управляющееся англичанами с начала 80-х гг. 19 века. Войска ужасного Джемаль-паши, члена османского триумвирата (и его начальника штаба полковника фон Крессенштайна, попытались быстро пересечь Синай используя гигантские немецкие понтоны, привезенные специально для этого случая, и форсировать Суэцкий канал. Увы, британских войск в Египте к тому времени уже было до 100 т., а самолет (французский, к слову) засек турецкие колонны. При поддержке корабельной артиллерии турки были легко отбиты в недельных боях. Мстительные британцы поднимали саудовских арабов на мятеж, десантом с моря создали Кувейт (и много еще чего из песка и нефти), наступали в Ираке. В общем, османам было над чем поломать голову.

В это время произошло несколько событий на Кавказе, одно большое, другое не очень. Не очень - это когда турки, посланные самим Энвер-пашой, готовились освободить внешних турок (русскоязычных мусульман-суннитов) от неверных. Это наступление началось еще осенью 1914 г. и закончилось полной катастрофой. Меньшие по численности, но много лучшие по выучке, русские легко перерезали снабжение турок и разгромили их. Битва у Саракамыша стоила Энверу 100 т. солдат и сотен тысяч армян. И тут мы переходим к большому событию. Вообще, до войны младотурки имели крепкую заруку в армянской среде и на повестке дня стоял вопрос о приглашении их лидеров в правительство. Но боевые действия, в которых со стороны русских участвовало много солдат-армян, а также безобразия некоторых иррегулярных по качеству турецких войск, привели к тому, что армяне возжелали воссоздания Великой Армении, еще одного мифа многовековой давности. Крестоносцы, поиск Грааля и армяне. Турки были безжалостны и свирепы - раз армяне не пожелали ни влиться в османское единство, ни остаться лояльными христианскими подданными... их нужно... перебить. До весны 1915 г. дело ограничивалось приемлемым сирийским уровнем (там безжалостно убили множество сирийских националистов, подозревая их в сепаратизме) и только после серии поражений от русских и начала Дарданелльской операции западных союзников дело приобрело древнеассирийский характер переселения. О масштабах резни можно спорить, но тот факт, что турецкие солдаты непосредственно убили десятки и обрекли на смерть сотни тысяч армян не вызывает сомнений. То, что последние иногда поступали с мусульманским населением так же и вообще были склонны к мятежу никак не оправдывает отвратительные по сути своей массовые убийства мирного населения. В общем, Энвер поступил с армянами как Николай Николаевич с евреями - обвинил в поражениях и изгнал. Только не в города, а в пустыни, на голод и смерть. В обоих случаях ответом стал терроризм, правда армянский был не таким массовым и долгим. В этом месте в печатном издании будет тролльфейс невиданных размеров.


Данайцы без коня

Проливы, для себя и союзников, собирались захватывать еще греки, да вот заковыка - убоялись болгар.
Застой на Западном фронте, явственно обнаруживший себя зимой 1914 г., вновь вызвал к жизни идею с высадкой где-то у стен Константинополя, быстром его занятии и победе над османами. О призах нечего было и говорить - морской путь в Россию, освобождение сотен тысяч солдат, усиление на Балканах и внешнеполитических позиций среди нейтралов в целом. И вообще, красиво - экзотика. Первый лорд британского Адмиралтейства Черчилль был в восторге от этой идеи и, до того как она провалилась, его позицию разделяли многие умные люди. Зато ее противником был британский командующий во Франции Френч, видевший только узкую полоску окопов перед собой и не желавший варить кашу бездействия покуда вся слава опять достанется этим колониальным генералам, черт бы их всех побрал.

В это время великий князь сделал еще одно фатальное вмешательство в стратегию и попросил союзников поддержать его диверсией, дабы облегчить положение русских войск на Кавказе. Впоследствии, как мы уже знаем, русские вполне справились с турками безо всякой поддержки, но упав на готовую почву идея начала прорастать. Будущий нобелевский лауреат хотел действовать даже без армии, в конце концов речь шла всего-навсего о турках!

В феврале-марте флот из дюжины английских и нескольких французских броненосцев вошел в Дарданеллы, началась утомительная работа по вытраливанию мин. Оказалось, что для этого не хватает... тральщиков и вообще опытных моряков. Адмирала сменили, флот усилили, но дело как-то обидно заминалось. Нет, союзная эскадра разрушала форты и подавляла полевые батареи, но турки все равно продолжали класть мины, новые пушки открывали огонь, а разрушенные, казалось бы, начисто форты вновь начинали плеваться снарядами. Дело, по всей видимости, обстояло за пехотой. Как на зло, в марте союзники прозевали новое минное поле, выставленное буквально у них под носом каким-то юрким турецким суденышком. Три союзных корабля затонули, многие получили тяжелые повреждения. Атаку пришлось прекратить. Теперь уже армейцы, не желавшие ранее этой операции, настаивали на ее победоносном продолжении. Лорд Китченер, впрочем, продолжал направлять все лучшее во Францию, с османами должны были справиться войска доминионов и второразрядные английские части. И французы, да. В конце концов речь все еще шла о турках!

Теперь греческая помощь казалась полезной, но и в этот раз эллины соглашались воевать только если их поддержат румыны, а эти храбрецы внимательно смотрели на события Восточного фронта и почему-то не торопились. В итоге русские наложили вето на греческое участие во взятии Царьграда - только одна православная армия может его освободить, а если не она, то и пусть латиняне поганые воюют, как встарь.

Операция с самого начала пошла вкривь и вкось. Конкретных планов не имелось, в дороге моряки сообщили сухопутным крысам о том, что они не станут как раньше лезть на укрепления: подавить и захватить их отныне дело пехоты. Английский командующий Гамильтон был неглупым, но слабовольным командиром. Все предприятие носило отчетливый характер любительской экспедиции. История повторялась, но без греков, троянцев и коней.

Забавно, но союзники все еще воевали в Европе - высаживаться предстояло не в турецкой Малой Азии, а на маленьком европейском полуострове Галлиполи, аккурат у Дарданелл. Почему союзники предпочли узкую полоску холмов, простреливаемую насквозь? Мало войск, слишком мало войск для большей, настоящей операции. А тут, казалось, ограниченность десанта накладывалась на ограниченность рельефа. И - манил Константинополь.

В последних числах апреля солдаты высадились на полуострове. Турок там почти не было - никто не ожидал что генералы Антанты решат захватывать столицу османов из такого неудобного места. Но те роты и батальоны, что были - расстреливали высаживающихся абсолютно свободно. Эта легкость сподвигла их турецкого командира Кемаля повести свои немногочисленные войска в бой и сбросить союзников в море. Но австралийская пехота продемонстрировала свою стойкость и теперь уже турки несли огромные потери. Высадка состоялась, в Константинополе нарастала паника.

Но союзники остановились и начали окапываться. На этом, строго говоря, можно (нужно) было бы и закончить. Покуда на Западном фронте расстреливалась сотня тысяч снарядов ради деревушки или километра позиций, войска союзников экономили снаряды в борьбе за столицу врага. Их солдаты скучились на узкой полоске земли, где сотня метров отделяла условный тыл от фронта. Позиционный тупик продолжался до лета, когда была сделана еще одна попытка придать операции динамизма - новая высадка на том же полуострове. И хотя высадка была новой, но проблемы оставались старыми - это ни к чему не привело.

Гамильтон оказался посредственным полководцем, плохо контролирующим своих генералов - сказывалось отсутствие общей школы как во Франции или Германии. Немецкий генерал фон Сандерс, руководивший обороной полуострова, свел вопрос к чистой математике - сил было поровну и атакующий неизменно нес тяжелые потери. Поэтому к осени даже самым завзятым оптимистам в Антанте стало ясно, что попытка быстро и дешево победить Османскую империю провалилась. Новый английский командующий был убежден, что единственным выходом будет эвакуация - ее и предприняли в канун Нового года. На удивление все прошло без малейших проблем и союзники преспокойно посадили всех солдат на корабли, оставив турок с носом. Но, разумеется, позор был велик, особенно на фоне остальных неудач Антанты в 1915 г. Забавно что турки искренне считали свое положение отчаянным, оценивая неспособность спросить союзников в море как признак собственной слабости. Стороны понесли примерно одинаковые потери, хотя о турках говорить сложно ибо они за ценой не постояли и укладывали солдат штабелями. Кроме потерянного для союзников года, эта битва имела еще два важных последствия - генерал Кемаль наконец-то прославился и даже превзошел своего заклятого друга Энвера, а в Австралии появился национальный миф: парни-из-АНЗАК-которых-принесли-в-жертву-английские-генералы-аристократы. Скромный Сандерс получил прозвище Лев Галлиполи и Гинденбург Востока (что, наверняка, было довольно обидным).

[Oksnia]

Великий цикл о Великой войне - или летопись о Первой мировой (1914-1919)
часть 5

Принято считать, что в 1915 г., покуда российские армии отчаянно пятились, отбиваясь от тевтонского бронированного чудища, союзные солдаты сушили белье в окопах или захватывали дерево после недели упорных боев. Союзники мол благодушно наблюдали за сокрушением Восточного фронта, накапливая силы. Предательство или, в лучшем случае, неспособность.

Это несправедливо. Во-первых, они наступали, да еще как. Во-вторых, именно для того чтобы облегчить положение русских войск. Вообще, весь 1915 г. англо-французская стратегия в значительной степени служила делу монархии Романовых - и Дарданеллы тому не единственный пример. Но упоминать об этом не принято.

Впрочем, французский главком папа Жоффр тоже плакался, что воюет одна Франция, остальные лишь просят у нее помощи. Послевоенная пропаганда слишком переплелась с реальными событиями, в значительной степени запутав вопрос. Нет сомнений, что общее руководство, точнее координация усилий Антанты - оставляла желать лучшего. До этой войны такого рода сотрудничество эффективно смогли наладить лишь союзные армии последней антинаполеоновской коалиции, но по некоторым причинам повторить их успех у союзников никак не выходило. Многое, слишком многое, нужно было сделать иначе, но эта война не зря вошла в историю как Первая мировая - потребовались годы и миллионы трупов, чтобы наладить более-менее приемлемое положение в этих вопросах. Центральные державы пришли к этому раньше, но их положение было значительно тяжелее, а необходимость - закон истории.

Газ для Запада

Территориально на Западном фронте действительно не произошло чего-то особенно выдающегося. Никто не отступал на сотни километров, не было громких битв и для потомков этот год запомнился лишь как начало газовой войны, да неудачная высадка где-то в Турции. Но это потом и сейчас, а тогда союзные генералы были полны (неизменно полны) оптимизма. Германский фронт, так нагло выступавший от Северного моря и франко-германской границы к Парижу, казалось бы дразнил их. Союзники считали, что существующее положение глубоко ненормально - так не воюют и так не будут воевать. Окопная война, начавшаяся с Марнского чуда и Бега к морю, все еще считалась уродцем, родившимся от случайной и греховной связи немецких укреплений с нехваткой снарядов у союзников. Да еще и от дурной осенне-зимней погодой, в качестве повивальной бабки.
Весной, весной-то все пойдет по другому - снаряды полетят куда нужно, за ними побежит пехота, позиции прорвут и кавалерия наконец-то покажет свою силу! Сродни этому подходу были и планы: выступ следовало подрезать с флангов, стремясь нарушить немецкие коммуникации. Тогда германец отступит, ведь без железных дорог, по которым к нему идут припасы, он - ничто.

Первыми начали британцы, которые хотели показать, что они могут и как надо. Старая история, традиционное недоверие французских генералов к англичанам, еще с Крымской кампании. Битва носила характер пристрелочной, такая себе проба сил перед решающими ударами. Сначала 60 т. британских и индийских солдат легко смяли несколько немецких полков первой линии и поддерживаемые 500 пушками... залегли. Потому что 500 пушек работали с закрытых позиций и не видели кто там чего и где смял. По плану у них был обстрел квадратов тут и там, и не их вина, что пехота сломала весь график своей поспешностью. Покуда англо-французские орудия выбрасывали тысячи снарядов в пустоту, немцы начали приходить в себя. Доктрина жесткой обороны на Западном фронте предусматривала... жесткую оборону, да. Защитники позиций, пусть даже их линия и была разорвана, обязаны были удерживать свои позиции в ожидании неизбежной контратаки собственных резервов. Поэтому, когда артиллерия наконец расстреляла положенное количество снарядов в положенное место, англо-индийскую пехоту встретили пулеметы. И германские резервы. До ночи первого дня продвижение исчерпывалось успехом первой, внезапной еще атаки. Наутро следующего британцы опять пошли в бой, но уже без малейшего успеха. Мартовская проба сил стоила им 13 т. солдат (у немцев в два раза меньше) и сделала Берлин на пару километров ближе. Впрочем, никто же не рассчитывал, что англичане справятся сами (индусов потом выслали в пески, воевать с турками)? Битва станет типичной для последующих лет, но тогда этого никто не понял.

В ответ, месяцем спустя, немцы наконец-то сумели применить новое сверхоружие - газы.
Следует заметить, что приоритет в использовании этой гадости (химоружия) оспаривают не только участники, но и фронты, и даже время. Во-первых, первые газы германцы хотели выпустить еще по русским людям на Восточном фронте, в самом начале 1915 г., но там этому помешал генералъ Морозъ - температура была слишком низкой и оружие не подействовало. Впрочем, даже если бы и подействовало - этот газ еще не убивал, а лишь заставлял чихать и плакать. А слезы, как известно, освобождают дух, смягчают сердца и т.д. Во-вторых, еще раньше германцы палили такими снарядами (со слезоточивым) на Западном фронте, но там они пожадничали, заложив его слишком мало и союзники ничего не почувствовали. Наконец, в-третьих, первыми газ в войне испустили галантные французы, использовавшие спецсредства собственной полиции еще летом 1914 г. Но, именно германцы разработали и применили первый убивающий (а не веселящий) газ.

В конце апреля они выпустили перед позициями колониальных французских войск снаряды с хлором, подул ветер и ядовито-зеленое облако наползло на окопы. Через час дорога на Ипр была открыта, но идти туда никто не собирался. Немцы, в своих марлевых повязках, заняли оставленные позиции (блюя при случае перемены ветра), а на большее - и не рассчитывали. Чистая достоевщина: преступление и копеечный итог. Немцы, разумеется, сослались на то, что в Гааге, до войны, запрещали только отравляющие снаряды, а просто не травить - никто не обещал. И вообще, рейх ведет справедливую оборонительную войну, а французы начали химическую войну первыми.
Пройдет меньше года и французы ответят фосгеном, который не выталкивал солдат врага из окопов, а убивал на месте. Начавшаяся газовая гонка безостановочно продолжалась вплоть до последних дней войны.

В общем-то, очевидно, что никто в Берлине ставки на газ не делал, противогазами войска не обеспечивал, но союзникам того ведомо еще не было: а вдруг тевтон эдакой методой всех зуавов потравит, как тараканов? Алжир не бездонный! Выручили канадцы, наблюдавшие это побоище по соседству. Они, вместе с англичанами, мочились и мочили тряпки, потому что хлор растворялся в жидкости. Моча, конечно, была средством крайнем, скорее легендарным (навроде тех парижских такси), но смоченные водой повязки на лице действительно помогли в боях последующих дней. В итоге немцы лениво потолкались у Ипра и засели в окопах, даже не поняв на каком тонком льду стояли союзные армии. Единственным положительным итогом для тевтонов было то, что они, наступавшие, потеряли вдвое меньше чем оборонявшиеся (из 70 т. потерянных союзных солдат только каждый пятый пострадал от газа). Появившийся вскоре противогаз стал неотъемлемым символом Первой мировой и Западного фронта. А война приобрела еще одну крайне неприятную мерзкую особенность. Одно дело рубить в мясо на лихом коне, в гусарском мундире и совсем другое корчиться на дне окопа, забыв куда положил противогаз. Один баварский ефрейтор прошел через такое и из хорошего человека получился Гитлер.

Все это были мелочи, любительщина. Войну пристало заканчивать галлам, кому же еще? В мае они развернули большое наступление. Подготовлено оно было очень и очень просто: французы собрали много-много солдат, пушек и снарядов к ним. Собрали это в одной точке фронта и бросили в бой, хотя еще старый великий Мольтке оставил пару поучительных примеров на эту тему. Сама битва у Артуа являет собой еще один типичный пример союзных наступлений вплоть до 1918 г. Собрав 30 дивизий для прорыва на 30-километров фронте, союзники как-то не задумывались о том, что быстрее: немецкие резервы, прибывающие по железной дороге или их пехота, плетущаяся по лунной поверхности отвоеванной земли? Французы, которых в этом бою было в два раза больше чем англичан, располагали лучшей артиллерией, с большим количеством снарядов. Поэтому и продвинулись они поначалу дальше - аж на на 4 километра от первых вражеских позиций. Т.е. дело обстояло привычным образом: сначала французская артиллерия снесла к херам немецкие окопы с немногочисленными войсками первой линии и целый день галлы шли вперед вполне сносно. Затем в дело вступили германские резервы и наступление остановилось, хоть и не прекращалось. Именно поэтому все успехи пришлись на первые два дня, а потери - на оставшиеся две недели.
Спустя месяц, в июне, союзники опять ринулись вперед, тщетно стараясь облегчить положение своего восточного партнера. Новый порыв продлился всего два дня и битва завершилась. За два месяца союзники приблизились к Берлину еще на 6 километров (в итоге англичане все-таки опередили французов, углубившись на 2 километра восточнее) и потеряли 140 т. солдат (и вновь в два раза больше нежели враг). России тоже не помогли - хотя немцы вполне спокойно перебросили с Запада на Восток десяток дивизий, основная ударная масса бралась ими из новых частей, из тех самых призывников которых вели в бой многочисленные унтер и просто офицеры. Короче говоря, кровопролитные атаки союзников нисколько не облегчили положение русских армий.

Весенне-летние попытки срезать германский выступ были признаны репетицией и главный удар наметили на осень. В сентябре англо-французы пошли тем же строем, что и раньше, только гуще: больше пушек, снарядов, шире фронт, сильней резервы!
Особенно ярились британцы - теперь и они пускали газы, а кроме того английская армия стала подлинно народной. Вместо наемников прежних веков в ее ряды, по призыву лорд-плаката Китченера, влились миллионы добровольцев, да так, что и последующий призыв не превзошел этого числа. Короче говоря, все спешили во Францию, радуясь возможности служить вместе, так как они раньше работали или учились. Это была большая армия гражданских энтузиастов, с небольшим вкраплением старых кадровых офицеров, помнивших еще времена, когда война означала завоевание какой-нибудь будущей колонии при помощи сотни солдат и пулемета.

У британцев ничего не вышло. Сначала замешкались с газом, потом ветер подул не на презренных гуннов, а на храбрых британцев и все остановились. Снаряды как обычно перепахали первую линию обороны и, привыкайте, пехота остановилась перед нетронутой второй. Выяснилось, что даже миллионом чертовых выстрелов невозможно полностью уничтожить колючую проволоку перед собой, что нескольких пулеметов, поставленных в нужном месте, достаточно для остановки целых полков. Короче говоря, за месяц атак англичане практически не продвинулись вперед.

Еще хуже (потому что кровавей) обстояло дело у французов. Они еще шиковали, иногда подымаясь в атаку с развернутыми знаменами, но действительность грубо лишала их даже этих немногих радостей. Очевидно, что люди защищенные только тканью мундира были обречены на тяжелые потери под огнем врага. У галлов вышло все тоже самое, только с большим размахом: там где британцы потеряли 70 т., они уложили почти 200. Германцы, так и не перебросившие на Западный фронт ни единой дивизии, опять отделались вдвое меньшими потерями. Эти бои поставили крест на надеждах союзников и карьере английского главкома во Франции. Его деликатно подсидел собственный подчиненный, направивший в Лондон письмо, в котором утверждалось, что он справится с делом лучше. Там поверили и теперь британские войска представлял собой немногословный шотландец Хейг. Только годы спустя люди узнают о том, что суровый генерал баловался спиритизмом и советовался с духом Наполеона.

Здравствуй Италия, прощай Сербия!

Италия, как обычно, все напутала. Ей нужно было вступить в войну на год раньше и вместе с Австро-Венгрией, а не против нее! Но итальянцы, загодя (лет эдак за 20 до, аккурат вместе с Россией) были посажены на французские банковские кредиты и торопиться не желали. Почти год они внимательно наблюдали за развитием событий, чисто из спортивного интереса пытаясь понять чья берет и кто больше даст? Ну, насчет кто больше сомнений вообще не было, а чья берет весной 1915 г. было вполне очевидно: союзники готовились к решающим боям на Западе, высаживались в Дарданеллах и вот-вот выходили на венгерскую равнину. Так что итальянское правительство принципиально выбрало правое дело, секретно присоединившись к Антанте в апреле, и подгадав себе целый месяц на подготовку к сокрушению австрийцев. Заодно нужно было разъяснить ничего не подозревающему населению почему война с венским императором дело нужное и даже богоугодное.
Будущей победе препятствовали некоторые трудности технического и морального характера. Во-первых, итальянская армия была слабой. Лучше всего ее характеризует популярная шутка того времени: для чего Бог создал итальянскую армию? чтобы австрийской было кого побеждать. Нет, в ней были и хорошие северо-итальянские горные части, и красивые шляпы с перьями, но в остальном она была бедна технически и кадрово. Во-вторых, последнюю победу над немцами итальянцы одержали аж 8 веков назад. Тем не менее, решение было принято и войска начали свой марш.
Потратив целый месяц на подготовку итальянская армия ударила, намечая ворваться на Балканы, в Хорватию. Австрийцы удержали пограничную линию силами нескольких дивизий и в течении 1915 г. фронт проходил почти там же где ранее была граница. Итальянская дисциплина была чудовищно жесткой, их командующий Кадорна действовал как карикатурный советский генерал из кинофильма, вовсе не собираясь торговаться за победу. Увы, слишком мало тяжелой артиллерии, слишком мало умения воевать: все на что оказалась способна итальянская армия - это атаки густых рядов пехоты после слабой артподготовки. Такие наступления сумели остановить даже второразрядные австро-венгерские части. Более того, этот натиск придал австрийцам сил: теперь можно было направлять полки из славян не против русских или сербов, а прямо в Италию, где они весьма неплохо сражались. К концу года, после двух больших и множества маленьких наступлений, войска Кадорны утеряли 280 т. солдат (австрийцы 120 т.)
Помимо армии, у итальянского короля был флот, прославленный по антично красивому поражению в бою с могучим австрийским флотом во время войны 1866 г. (тогда итальянский флагман был протаранен и потоплен). Разумеется, он тоже вступил в войну и австрийские моряки, уже затосковавшие в блокаде, опять начали побеждать на море.

Мы совсем забыли о сербских братушках, ради которых Бог уничтожил динозавров и населил Землю людьми. Если Италию сумела купить Антанта, то и Центральные державы смогли задешево приобрести летом Болгарию.
Та вступила в войну потому что видела погром русских армий и давно мечтала взять реванш над сербами, которые проигрывали ей в боях, но одолевали в войнах. В итоге Вена согласилась поделиться будущими приобретениями, а София обещалась выступить осенью, основательно взял себе на подготовку не один, как Италия, а два месяца. В этом время, еще в августе, немцы преспокойно сняли с Восточного (да-да!) фронта целую армию, усилив ей австрийские части на сербском фронте. Общее руководство наступлением в октябре, аккурат когда Болгария вступила в войну, принял фельдмаршал-гусар фон Макензен, герой с Востока. Ему, собственно говоря, не нужны были 6 болгарских дивизий, ему нужно было место для драки. Укажем на то, что фельдмаршалу противостоял сербский воевода (аналогичное по рангу звание) Степа Степанович. Это смешно, но братушкам пришлось по настоящему плохо. Их армия попадала в кольцо: с внешней стороны напирали австро-немецкие войска Макензена, с тыла беспрепятственно шли болгары. Спохватившиеся союзники организовали высадку в Греции, нейтральной Греции, запросто повторив Бельгию. Греки оказались попроще бельгийцев и позволяли разоружать себя всем заинтересованным сторонам. В итоге сербской армии помочь англо-французы не успели, но Салоникский фронт был создан. Германцы насмешливо назвали его своим самым большим лагерем для военнопленных и оставили болгар для охраны по периметру.
Что же до сербов - о, они расплатились сполна. Труднейшее отступление их армии и жителей в Албанию, сквозь горы и снега, стоило многотысячных жертв. И даже потом, после эвакуации морем на греческие острова, их ряды косили эпидемии и голод. Нельзя не отдать должное их мужеству, но оно не помешало войскам Макензена полностью оккупировать Сербию. Теперь поезда могли свободно ходить из Берлина в Константинополь. И обратно! Балканы без сербов сразу стали лучше.

На морях и в воздухе

Прошлый год подарил англичанам и немцам некоторое равенство в числе заработанных очков: англичане проиграли при Коронеле и победили у Фолкленд, потеряли сразу три крейсера от торпед немецкой подлодки и без потерь утопили в честном надводном бою три вражеских корабля. Британцы накинули Германии удавку морской блокады, та ответила набегами крейсеров на прибрежные английские города (заработав прозвище убийцы детей, будто до немецкого флота из морских пушек по городам никогда не стреляли), подводной и крейсерской войнами.

Но в 1915 г. случилось и большое, правильное морское сражение. В январе англичанам удалось поймать пиратскую немецкую эскадру из трех линейных крейсеров и одного обычного. Так как англичан было в три раза больше, то немцы начали удирать, отстреливаясь. В процессе погони у немецкого адмирала сорвала башню (да не одну, а две - на флагмане, конечно же), а лихой британский адмирал Битти вынужден был передать руководство погоней своему заместителю (из-за тяжелых повреждений своего флагмана). Тот не разобрался в приказах (а передавали их в британском флоте тогда из рук вон плохо) и вместо того, чтобы гнаться за всей вражеской эскадрой, принялся расстреливать один отставший обычный крейсер, которому все равно было некуда деваться. Его конечно потопили, но другого такого шанса в этом году англичанам уже не представилось. Кайзер, который очень любил свой флот, расстроился из-за потерь и запретил своим гросс-адмиралам всякие вольности. Линкоры, эти порождения гонки дредноутов предвоенного десятилетия, продолжали стоять на рейде. Немцы все больше переходили к постановке мин и подводной войне. От мин затонул даже новейший британский дредноут, так что несмотря на все победы, в Адмиралтействе продолжали чувствовать себя неуютно.

Но отвратительней всего были эти подлодки!

Вот уж подлое изобретение, не для джентльменов, гордо стоящих на палубе собственного судна. Порождение чумазых технарей, а не повелителей морской стихии. Немецкие уботы были пока не так опасны для боевых кораблей (хотя в самом начале года торпедой такой подлодки был потоплен еще один линкор), но они топили торговые суда! Это делало морскую блокаду Германии какой-то неоднозначной... Но и у немецких подводников были свои трудности. По законам войны, субмарина обязана была сначала всплыть, убедиться что судно действительно принадлежит врагу, дать время команде и пассажирам перейти в шлюпки и только после этого палить. Все это представляло известные трудности, и не только со временем. Англичане стали создавать т.н. суда-ловушки - ничем не примечательные внешне корабли, один в один похожие на торговцев. На деле их экипажи состояли из военных моряков, а на палубе были установлены мощные орудия. Германец всплывал и получал из нескольких пушек сразу, после чего уходил под воду, но уже навсегда. Ирония была в том, что эти ловушки почти никого не потопили, но страшно всех перепугали. Теперь немцы объявили Британские острова зоной боевых действий и топили все суда, даже если не были уверены в том, что это не нейтрал или не пассажир. Вскоре это привело к большому дипломатическому скандалу, когда на дно от немецкой торпеды пошел огромный английский пароход "Лузитания", утащив за собой больше тысячи пассажиров, среди которых оказалась и сотня американцев. Ходили слухи, что англичане все-таки перевозили на корабле военные грузы, но так или иначе, немецкий капитан, направивший единственную торпеду в борт англичанина, не имел об этом ни малейшего представления. Он видел, что трубы парохода покрашены в цвета вспомогательных крейсеров и не сомневался. Так британское раздолбайство и немецкая меткость сделали свое черное дело. И на море война приобретала новый, еще более жестокий характер.

А пока американцы подняли страшный шум, грозя разрывом отношений и даже войной. Немцы не стали тратить время на сожаления, а предложили материальную компенсацию, чем временно погасили пламя пожара. И вновь вмешавшийся кайзер значительно ограничил права своих моряков, поставив субмаринам чисто боевые задачи. Тем не менее, вплоть до конца года ежемесячно британцы теряли до полутора сотен торговых кораблей.
В целом, сложно дать итоговую оценку морской войны за 1915 г. Немцы проиграли единственную из имеющихся морских битв, зато значительно сократили разрыв в числе линкоров-дредноутов между ними и англичанами (построив два своих на такое же число потерянных англичанами). Германские и союзные им суда исчезли с океанов, но вместо них у англичан появился новый, опасный и неуловимый подводный враг. Обе стороны продолжали пристально наблюдать, ожидая когда его противник допустит ошибку, чтобы нанести один решающий удар.


Война в воздухе начиналась очень скромно.

Несмотря на такие довоенные блокбастеры как английский фильм "Воздушный террор", в котором немецкие цеппелины буквально сжигали Лондон, первые месяцы авиация служила лишь средством разведки, не более. Немецкие авиаторы иногда летали над Парижем, сбрасывая листовки или небольшие бомбы (была убита одна парижанка). В другом случае меткая рука авиатора метнула бомбу прямо в выстроившуюся для атаки вражескую кавалерию, распугав всех коней. Иногда самолеты вступали в поединок. Правильнее будет сказать, что сражались пилоты - они стреляли в своих воздушных противников из пистолетов (единственный немецкий авиатор в осаждаемом Циндао сбил так японский самолет), метали дротики или шли на таран. Последнее было все же средством исключительным, ибо несмотря на всю красоту задумки дело обычно оканчивалось гибелью обоих самолетов. Такого рода война могла вестись державой обладающей большим запасом обученных пилотов и мощными производственными мощностями. Но ее почему-то повела именно Российская империя.

Авиация России в первые месяцы войны не уступала в числе самолетов врагу на Восточном фронте, но была значительно слабее. Русские летуны не могли летать так же долго и далеко как немецкие, более того, моторов и самолетов почти не производили, все приходилось заказывать за границей. С пилотами так было нельзя, поэтому состояние авиаразведки на целых фронтах зависело от состояние здоровья конкретного летчика - сможет он взлететь или нет? В этом время немецкие и австрийские самолеты буквально висели над русскими позициями. К счастью и у наших имелся свой козырь - царь-самолет "Илья Муромец", бомбардировщик. Не один, конечно, а два. Огромная машина, устаревшая уже к 1916 г., внушала уважение своим врагам, сбить ее было практически невозможно, особенно если стрелять из маломощного револьвера. К сожалению, производство не поспевало за нуждами фронта, а чудо-самолет имел неприятное свойство разваливаться в не боевой обстановке, так что влияния на ход войны эти монстры оказать не сумели.

На Западе к делу отнеслись серьезнее. Первые месяцы схваток в небе показали, что пилотам нужно настоящее оружие и французы поставили на свои "Мораны" и "Вуазены" пулеметы. Не то, чтобы до этого не додумывались раньше, просто никто не знал как стрелять, чтобы при этом не лишиться пропеллера? Галлы надевали на винты стальные отсекатели и в начале 1915 г. неприятно удивили германцев, начав легко сбивать их самолеты. Но немцы нашлись, точнее нашли одного голландца Фоккера, который придумал синхронизировать стрельбу пулемета с вращением лопастей. Как у него это получилось нам, гуманитариям, не понять, но с лета 1915 г. немцы доминировали в небе Западного фронта и это господство продлилось аж до весны следующего года. Их "Фоккеры" расстреливали союзные самолеты, заходя на них сзади и уничтожая беззащитный мотор или хвост, все это неслучайно назвали собачьей дракой. Союзники прозвали этот период бичом Фоккера. Особенно тяжело приходилось англичанам, чьи пилоты вплоть до последнего года войны патриотично не оснащались парашютами - считалось что летчик будет бережнее относится к вверенному ему королевскому имуществу. Впрочем, тогдашние бипланы можно было посадить почти где угодно. Эта война потеснила прежних любимцев публики: генералов и кавалеристов. Теперь ими стали воздушные асы, бравые летчики. И тут немцы до конца войны вели с большим отрывом по всем пунктам - именно им принадлежат самые большие цифры сбитых врагов и теоретическая разработка новых форм боя. Увы, новые герои, в отличие от генералов и кавалеристов, жили крайне недолго: два первых истребителя новой войны погибли в 25 лет, успев вписать свои имена в историю авиации (Иммельман и Бёльке).
Тогда же родились и бомбардировочные рейды, удары по тылам врага. В этой области в начале войны неоспоримое преимущество было за Германией, чьи цеппелины были практически неуязвимы. Другое дело, что перед войной их было целых 8 штук и ничего решающего они тоже сделать не могли. Бомбили Лондон, бомбили Антверпен - всем этим занимались моряки, в чье ведение и входили воздушные гиганты. Союзники ответили созданием ПВО и разработкой зажигательных пуль, после чего немцы вынуждены были менять тактику и разрабатывать свои бомбардировщики.

Общие итоги года

Война - менялась. Ушли в прошлое атаки предваряемые оркестром, солдаты не блистали формой, а кепи, фуражки и прежние кожаные каски заменяли настоящие, стальные шлемы. Первыми на них перешли французы (взяв за образец бравых пожарников), потом англичане (одев на головы супницы). Немцы все еще носили свой знаменитый пикельхельм, но уже разрабатывали его замену - ставший не менее знаменитым штальхельм, символ немецкой армии в 20 веке. Пока же они просто модифицировали старую каску, заменив материал. Австрийцы забрали шлемы у своей кавалерии и передали их солдатам на итальянском фронте, их противники щеголяли во французских касках, а русские и покуда решали: закупить у французов или не делать самим.
На Западном и Восточном фронте протянулись линии окопов, постоянно укрепляемых и расширяемых. Нетрудно понять почему в 1915 г. немцам на Востоке удавалось то, что не выходило у союзников на Западе. Дело было не в превосходстве обороны над наступлением, союзники всегда прорывали германские линии, трудности наступали после. Ключевой проблемой являлась связь и скорость: не имело никакого значения количество войск собранных для прорыва, если генералы не могли руководить ими. Они просто не видели картины боя, и не могли увидеть ее, не было адекватной обратной связи с наступавшими войсками. В этих условиях немцы, с их великолепно подготовленной армией, имели огромное преимущество по сравнению с солянкой своих врагов.
Ввод резервов превращался в попытку построить макет корабля через бутылочное горлышко, а такое умеют делать только китайцы-нехристи. Союзники на Западе столкнулись с неразрешимым противоречием: они могли прорвать вражеский фронт на любом (узком) участке, но не могли развить этого успеха - линия фронта просто переносилась на несколько километров. В итоге все сводилось к кровавому натиску с соответствующими потерями. На Востоке же сражалась современная, оснащенная всеми новинками техники армия и прежнее войско образца 1914 г., но уже без кадров. Отсюда и чудовищная разница результатов: миллионы снарядов приносили продвижение на 3-6 километров и те же миллионы снарядов сворачивали фронты так, что терялись целые страны.
Англо-французы продолжали считать, что дело в каких-то заминках и деталях: нужно больше пушек, солдат, усилий. Теперь все это переносилось на следующий 1916 г. Что же до уходящего? О, он был наружно неудачен для дела Антанты: все наступления на Западе провалились, армии российского императора были отброшены далеко на Восток, сербский фронт на Балканах был уничтожен, высадка в Дарданеллах провалилась, вступление в войну Италии не оказало ожидаемого влияния. Казалось, что дело идет к ничьей.
Начатый с такими радужными ожиданиями год заканчивался весьма удручающе. С другой стороны, немцы не могли не сознавать, что из всей коалиции повержена только Сербия, и то по бельгийскому варианту. В остальном - силы врага все так же осаждали Германию и ее слабеющих союзников. По сути, германские победы 1915 г. носили все тот же оборонительный характер - нужно было защитить Вену, отдалить русских от жизненно-важных центров рейха, не дать выйти Турции из войны и лишь затем попытаться выбить из рук Англии ее лучшую шпагу - Францию. Судьба войны должна была решиться в следующем году.

Прощай, 1915 год!

[Oksnia]

Великий цикл о Великой войне - или летопись о Первой мировой (1914-1919)
часть 6


Новый 1916 г. стороны встретили во всеоружии. Военная промышленность заработала повсеместно, а солдат еще вполне хватало.

Все знали что им нужно делать - разумеется наступать! немцам на Западе, союзникам - одновременно и везде.
Дело шло к большим сражениям, от войны еще не устали, не оголодали и компромиссный мир представлялся всем неимоверно постыдным. Кроме Германии и Австро-Венгрии, конечно, но кому были нужны их полные лицемерия заверения? Сербов же и вовсе никто не спрашивал, а Российская империя издалека представлялась вполне могучей силой, по крайне мере вполне способной заваливать врага телами солдат. Строго говоря, в этой войне от нее большего уже и не ждали: аккурат в начале 1916 г. рыцарственные союзники уговорили царя на договоренность по принципу пушки вместо мяса - мы вам амуницию (за деньги), а вы нам живую силу, заместо черной пехоты из Алжира. Просили полмиллиона, но Николай согласился только на 50 т., которых и послали к союзникам. Этот высокий уровень отношений между Лондоном, Парижем и Петроградом выгодно отличался от полной двурушничества политики Берлина и Вены.
В остальном, планы Антанты на 1916 г. были вполне здравыми: врага решено было бить хором, т.е. вместе и не по одному как в азиатских боевиках, а навалиться - и кончить. Германцы же надеялись продолжить стратегию обрушения одного фронта за другим.


Мясорубка

Суть замысла Фалькенхайна была проста: в отличие от обезоруженных русских, неумелых итальянцев и медленных англичан, французы представляют собой лучшую шпагу коалиции, они полны решимости. Именно ее и следует выбить из рук Англии. Для этого не нужны широкомасштабные наступления - сейчас. Следует поставить врага перед альтернативой: национальная честь или армия (кутузовская дилемма). Выбор пал на старую крепость Верден и артиллерию, применение которой на узком участке должно было перемолоть французскую пехоту. Существовало несколько вариантов развития событий: французы отступают в лесисто-холмистые местности за Верденом, отдавая крепость малой ценой; удерживают ее под непрерывными ударами германской артиллерии и атакующей пехоты, после чего сдают, потеряв войска - или же удается быстрый прорыв и несколько французских дивизий попадают в окружение, оголяя фронт. В любом случае, победа представлялась неизбежной. В определенном смысле Верден должен был стать пробой сил, первым наступлением по успешно апробированному на Востоке методу, но без больших территориальных целей.

Осторожный и скупой на резервы начальник германского генштаба сосредоточил всего десять дивизий, большая часть из которых была старыми, регулярными частями. Армия, которую возглавил любимый персонаж антигерманской пропаганды - кронпринц, должна была смести французские позиции на протяжении чуть более десятка километров при помощи пяти сотен тяжелых орудий, среди которых были ветераны Льежа. Из-за скверной погоды сроки операции со злобным названием "Возмездие" перенеслись почти на две недели. Французы кое-что заметили, успев подбросить в этот сектор несколько корпусов. Параллельно с этим происходило разоружение крепости, вместе со снятием с должности любого кто говорил о неготовности Вердена к обороне.

Начало битвы - это два миллиона снарядов, перемалывающих французские позиции и цепочки пехотинцев, занимающих их после. В феврале сражение открылось восьмичасовой артиллерийской подготовкой, за которой последовала атака, предваряемая штурмовыми группами с новинкой - огнеметами. В воздухе висели синхронизированные немецкие самолеты. Спустя три дня вся линия обороны перед Верденом была потеряна, а французские силы там - уничтожены. Следующими целями стали форты Дуомон и Во, которые находились на господствующих позициях и отличались особой прочностью - ключевые точки обороны. Дуомон был взят на следующий день, весьма курьезным образом - нечаянно свалившийся в ров немецкий солдат набрел на укрывшихся за толстыми стенами французов, после чего окружил их и взял в плен. Среди французских войск началась паника. В этот же день представитель французского главкома прибыл на фронт, приняв два решения: Верден будет удержан, а командование примет генерал Петэн.
Пока немцы аккуратно выкуривали французов из оставшихся фортов, Петэном было спешно организованно беспрерывное движение по священной (и единственной) дороге - уже в следующие семь дней по ней было переброшено почти 200 т. солдат. Теперь галлы имели даже преимущество в численности. Пэтен спешно организовал несколько контрударов - солдаты погибли, но выигрывали время: намерения немцев были слишком очевидны. Импровизируя (эта галльская легкость была французским аналогом тевтонскому планированию), французы сделали из посредственной 50-ти километровой дороги бесперебойно работавшую артерию - 12 т. грузовиков беспрерывно подвозили все необходимое для обороны, а целая дивизия занималась дорожными работами.
Такого Фалькенхайн не учел - немецкое наступление забуксовало, оно попросту не успевали перемалывать врага быстрее чем тот усиливался. А усиливался он знатно, в боях у крепости успели побывать и русские экспедиционные части, и американские летчики-добровольцы, отдававшие долг Франции за 18 век. Кайзер особенно тяжело переживал этот лживый американский нейтралитет, с полной поддержкой Антанты: он с горечью перечислял своему дантисту-американцу многочисленные обиды от дяди Сэма и восклицал - доллары, доллары, доллары! Эта грязная зеленая бумажка, блядь!

В марте немцы нанесли новый удар. Теперь их целью были высоты на западном берегу Масса - Морт-Омм и 304. И вновь начало было вполне успешным, в первый же день атаки была разбита французская дивизия, держащая там оборону. Но свежие французские резервы (опять) остановили продвижение и март прошел в бесплодных атаках и контратаках. Теперь уже и французы вели не менее мощный артиллерийской огонь. Пэтен оказался умелым генералом, спокойно оперировавшим своими войсками. В апреле немцы возобновили продвижение, но оно было слишком медленным и очевидным, чтобы представлять особую опасность. Все же, упорно атакуя они заняли в начале мая обе высоты. Предстояло очередное последнее, решающее усилие.
Перед этим французы провели неудачную попытку отбить форт Дуомон, спровоцированную случайным взрывом хранящихся в нем немецких снарядов. Еще один французский герой Вердена, злосчастный (впоследствии) артиллерист Нивель, организовал атаку закончившуюся неудачей. Немцы стремительно теряли инициативу в битве: артиллерия галлов насквозь простреливала нарочно узкий участок наступления, а пехоты и вовсе было вдоволь. Становилось понятно, что в уравнении Фалькенхайна чего-то не хватало: и французская честь не была потеряна, и армия не погибала. Немцы изнемогали - в отличие от французов, половина дивизий которых успела опалиться огнем Верденской битвы, германцы почти не сменяли своих наступавших войск. Кронпринц хотел было закончить сражение, но пресса уже раструбила о скором падении крепости и вопрос стал политическим.
В июне начался последний рывок. Собрав несколько дивизий на участке в 5 километров, немцы прорвали французские позиции и окружили форт Во. Спустя неделю тот пал. Еще две недели упорных боев, во время которых войска кронпринца пытались пробиться к оставшимся фортам защищавшим Верден. Последней вершиной была атака в конце июня, предваряемая очень удачной артиллерийской подготовкой, временно заставшей замолчать французские пушки. Кое-кто из немцев уже видел сам город... Но, месяц непрерывных боев измотал германцев, а резервы спешно отправлялись куда угодно, только не к Вердену. Атака завершилась толком не начавшись. Устроив внезапный штурм одного из фортов в июле Фалькенхайн убедился в бесперспективности дальнейших усилий и приказал перейти к обороне. Германцы начали отступать, уходя из артиллерийского мешка. Осенью и зимой, с октября по декабрь, французы без особых усилий заняли большую часть утерянных территорий, практически вернувшись к позициям начала года. Настоящее Верденское сражение закончилось еще летом.
В чисто материальном смысле стороны практически разошлись в ничью. Хотя французы и пустили легенду об 600 т. потерях врага, на деле их собственные потери были даже выше чем у атакующих немцев: от 300 до более чем 500 т. у них и 200-400 т. у немцев. Верден был удержан, наступление Фалькенхайна провалилось и французы могли считать себя победителями - вполне заслуженно. Умелая логистика Петэна, талантливое применение артиллерии Нивеля, храбрость простого пехотинца и начавшиеся наступления Антанты на всех фронтах решили исход битвы. Грозный германский молот, сокрушавший весь 1915 г. врага на Востоке, погнулся на первом же ударе на Западе. Это поражение подорвало уверенность Центральных Держав.
Почему Фалькенхайн и кронпринц проиграли Жоффру и Петэну? Потому что сам замысел битвы не соответствовал ее размаху: германцам следовало остановиться еще в апреле, когда перспективы добиться взятия крепости улетучились, а потери увеличились. Вместо этого Генеральный штаб пошел на принцип и продолжал сжигать войска из-за престижа. Петэн, внимательно изучивший подход своего противника, перенял эту тактику, убрав из нее лишнее - его фирменные короткие удары, с мощной артиллерийской поддержкой и ограниченными целями, щадящими собственную пехоту берут начало именно оттуда. Ошибкой был не сам Верден, ошибкой было превращать второстепенную битву во всепожирающую фокальную точку. Фалькенхайн подскользнулся на ровном месте: стремление не рисковать оказалось худшим способом выиграть войну, а упорство не желающего признавать поражение полководца - жестоким упрямством мясника.

Треск надежд

Еще гремели пушки кронпринца под Верденом, уже прорывался куда-то Брусилов, взрывались и тонули крейсера Битти, но молчаливый генерал Хейг только начинал свою битву. Он верил в себя, в свою звезду, в свой спиритический стол, наконец.
Его удар был главным, он должен был прорвать германский фронт во Франции, сокрушить германскую решимость и приблизить конец войны. Немцы - это всего лишь люди и кроме мундира их ничего не защищает, а значит, считал Хейг, все дело в правильной подготовке операции. Френч был неврастеником и слабаком, терявшимся при первых же потерях, он такой ошибки не совершит. Он не будет спешить, не будет нервничать и останавливать наступление за пять минут до победы.
У него были десятки дивизий, новых английских и имперских дивизий: причудливая смесь старых кадровых войск, добровольцев Китченера 1915 г. и призывников 1916 г. (теперь англичан призывали на войну, как в Европе). Конечно, генералы не доверяли этому сборищу штатских в форме: ну куда с такими на немца? они залягут и драгоценные снаряды, миллионами лежащие на складах, пропадут напрасно. А драгоценная кавалерия не сможет ворваться и порубать германских пушкарей. Поэтому Хейг разработал зеркальный вариант фалькенхайновского плана, с той лишь разницей, что немецкий план танцевал от ограниченности в войсках, а английский от неверия в собственную пехоту. Проще говоря, будущую битву должна была сделать артиллерия, солдаты становились лишь придатком, полностью лишенными права на инициативу и самостоятельность. От них требовалось лишь занимать очищенные огнем орудий от врага позиции в указанное время. Солдат готовили в лагерях именно к этому - идти вслед за огневым валом.

В первый день июля британцы встали и пошли. До этого целую неделю англо-французская артиллерия утюжила немецкие позиции на Сомме (аккурат между английским и французским участками Западного фронта), дав немцам повод задуматься о направлении главного удара врага. И что же? а ничего!
Английская артиллерия просто перепахала поле боя, наделав множество новых ям и создав характерный для ПМВ лунный пейзаж. Напрасно некоторые солдаты пинали футбольный мяч на пути к обезлюдевшим немецким окопам: появившиеся пулеметчики и абсолютно целая артиллерия врага развеяли эти надежды самым жестоким образом. Из 100 т. британских солдат, начавших это сражение, каждый пятый погиб в первый день, а еще половина осталась лежать ранеными. И это без всякого продвижения. Немногим удачливее были французы, продвинувшиеся дальше, но так как их участие в операции было второстепенным, то и развития этот успех не получил. Хейг невозмутимо отмечал события дня в своем дневнике и продолжал атаковать.

Германцы же действительно были потрясены, но не столько ударами, сколько бульдожьим упрямством англичан в атаке - на некоторых участках они даже прекращали стрельбу, давая ранеными из расстрелянных напрочь британских цепей отползти обратно. Это, впрочем, было лишь эпизодом в битве нового типа. Наступление Хейна было кровавым, но и отражение его требовало не меньших сил: не очень умный командующий немецкой армией на данном участке требовал вернуть каждый потерянный метр любой ценой.

Первый месяц боев не дал особого продвижения, англичане не прошли даже скромно задуманных первых 10 километров, сумев ценою огромных жертв завоевать лишь половину этого расстояния. Пехота не могла ни приноровиться к жесткому расписанию артиллерии, ни надежно связаться с ней. Последняя же была и неэффективной, и слепой. Битва на Сомме полна эпизодов когда огонь британских пушек переносился в глубь вражеских позиций (чтобы воспрепятствовать подходу резервов) слишком рано, оставив окопы врага нетронутыми, когда сплошная стена взрывов, окутывавших германскую линию обороны, рассеивалась, оставив их практически целыми (спешно развертываемое производство снарядов давало много брака, были у английских снарядов и конструктивные недостатки), когда корректировка огня оказывалась не синхронизированной с наступавшей пехотой и та сначала попадала под дружественный огонь, а потом, поднявшись в атаку на целехонькие бункеры немцев и захватив их - оказывалась вновь посреди разрывов собственных снарядов. Генералы, не знакомые с тонкостями современной войны, оценивали артиллерийскую подготовку на глазок и действовали соответственно, произвольно меняя в последний момент ее длительность и даже время начала. Хейг слишком понадеялся на технологическую часть войны, уверовав во всесильную артиллерию (тут ему помогли русские союзники, объяснявшие все успехи врага в прошлом году силой его орудий) и забыв, что пушки тоже наводят люди. К тому же он не верил в пулеметы, считая что их даже слишком много. В общем, новая британская армия была еще слишком сырой, чтобы проводить такие большие операции.

Лохань и грязь

И все же, постепенно битва на Сомме становилась главным сухопутным сражением 1916 г. (и, ретроспективно, одним из важнейших сражений Мировой войны, битвой-водоразделом, открывшей начало тому, что немцы назвали "война машин"). Верденская мясорубка закончилась, Брусиловский прорыв иссяк, а к Сомме спешили новые и новые дивизии. Начав со скромных двадцати, к середине лета союзники ввели в дело уже почти сотню, а их германские противники - до половины этого числа. Несмотря (а скорее благодаря) на это, Хейг никак не мог бросить кавалерию, долгожданный прорыв все еще не наступал. Союзники, особенно французы, все же продвигались вперед, но это было далеко не то. По немцам выпустили больше семи миллионов снарядов, а они продолжали держаться.

К сентябрю битва вступила в новую фазу. Теперь Антанта готовилась применить новое чудо-оружие, достойный ответ на устаревшие уже цеппелины и сверхтяжелую немецкую артиллерию. До этого, в воздухе, они уже преодолели немецкое господство в небе - новые английские и французские самолеты не не уступали немецким машинам в вооружении, но и превосходили их в скорости и маневренности. Теперь и у союзников появились свои асы. Теперь - англичане посылали в бой цистерны танки.

Идея бронированной машины не была революционной, она витала в воздухе (вагенбурги, броневики, гусеничные тракторы и тягачи), но создать первую рабочую модель в 20 веке сумели именно англичане. Нация просвещенных мореплавателей начала мечтать о сухопутном крейсере еще с конца 1914 г. и не было недостатка в предложенных проектах и даже опытных образцах. Английский полковник Суинтон (наблюдатель и историк русско-японской войны) стал энтузиастом нового оружия, прообраз которого он увидел в обычном гусеничном тракторе. Его истребитель пулеметов заинтересовал самого Черчилля, чье Адмиралтейство курировало вопрос, но покуда до начала производства руки просто не доходили: все ресурсы империи съедал снарядный голод - артиллерия была в приоритете. И все же, дело пошло.

К февралю 1916 г. первый танк в мире, ласково прозванный Матерь, прошел свое испытание и был принят на королевскую службу (было заказано полтораста штук). Машина, официально получившая название Mark-1, представляла собой ромб с гусеницами, внутри которого угорали от газов восемь человек экипажа, носивших почти что средневековые маски, призванные защитить их лица от осколков. Несмотря на название, 30-ти тонные танки выпускались в двух модификациях: полностью пулеметная самка и пушечный самец. Несмотря на явно морское происхождение, танк (названный так потому что на фронт их везли под видом топливных цистерн в Петроград) оказался грозным сухопутным оружием.

Начавшаяся в начале сентября новая фаза битвы долго не приносила ничего нового и английский главком вспомнил об имевшейся уже во Франции полусотне машин. Ему требовалось что-то что принесет быстрый успех. В жертву этому принесли внезапность и массовость. И танки пошли в бой.

Дальнейшее можно охарактеризовать как пересказ известной детской считалки о десяти негритятах: из пятидесяти машин к рубежу с которого начиналась атака смогли доехать лишь тридцать, а в бой вступило меньше двадцати. И чудо случилось - они прорвались, напугав немецкую пехоту. Танки, если они не ломались, действовали самым лучшим образом: давили колючку, пулеметы, утюжили окопы и вообще грозно фырчали. Англичанам повезло и в том, что в этот день артиллерия палила как надо, а потому за пять часов они продвинулись глубже чем за пять недель - аж на на пять километров.
При этом потери пехоты оказались значительно меньше расчетных (чуть ли не в десятки раз). Потом ситуация опять приобрела знакомый характер: они наткнулись на еще одну линию немецких пулеметов, но уже без танков. Союзники, наступая еще две недели, сумели-таки дойти до каких-то высот, не имевших особого значения. В октябрьско-ноябрьской грязи наступление союзников бесславно утонуло - потеряв более 600 т. (треть - французы) солдат они приблизились к Берлину на 10 километров. Немцы тоже тяжело пережили эту битву, было нарушено привычное соотношение потерь, они составили аж 400 т. солдат, причем в отличие от англо-французских крестьян и клерков, кайзер терял уже готовых, годных солдат.

Хейг неплохо подготовил свое наступление, пожалуй это была лучшая попытка союзников с начала войны. Проблемой, однако, было то, что этого оказалось недостаточным. Ключевым вопросом оставалась умение пехоты, и то, что французы добивались в этом английском наступлении подчас лучших результатов - говорит о многом. С другой стороны, нельзя сказать, чтобы игра шла в одни ворота. Применение танков открыло новую эпоху, десятки тысяч снарядов могли не разрываться при падении, но миллионы других все же доносили свою смертельную ношу. Тем не менее, общий итог битвы был разочаровывающим для всех: англичане буквально надорвали свою империю, утеряв прежний оптимистический дух, войска доминионов тоже были обескровлены (их правительства, пытаясь объяснится с общественностью дома, кивали на далеких британских генералов), а немцы, впервые столкнувшиеся с таким мощным наступлением за всю войну (да еще в условиях непрерывных боев на других фронтах), перешли к стратегической обороне. Сомма стала рубежом после которого прежний мир уже не мог вернуться.



Ютланд и Скагеррак

1916 г. подарил военной истории генеральное сражение дредноутов о котором мечтали все адмиралы и школьники века.
К сожалению, дредноуты в нем участвовали не особенно активно, да и генеральным оно стало лишь впоследствии. Более того, до сих пор историки спорят о том кто же победил в самой главной морской битве войны?

Принявший в начале года водительство над флотом Открытого Моря адмирал фон Шеер был агрессивным командиром, в молодости заработавшим прозвище Драчливый Боб, за сходство с собакой. При нем немецкая надежда выманить и уничтожить часть британского Большого флота обрела второе дыхание.
У Шеера было в два раза меньше дредноутов чем у его британского противника адмирала Джеллико, но он был уверен в себе: германский флот обязан дать бой, и не просто, а победный. Со времен Коронеля прошло два года и особыми победами на море немцы с тех пор похвастаться не могли. Англичане очень опасались ошибки, с этим немцами совсем другая война, не то, что с французами или испанцами: а вдруг торпеды и мины проредят Королевский флот еще до боя? Джеллико не мог рисковать дредноутами Его Величества, в конце концов Англия вступила в войну из-за них и именно они стальной хваткой держали Центральные державы в блокаде.
Шеер рассчитывал спровоцировать набегами легких сил английские крейсера и переиграть прошлогоднюю Доггер-банку в новой редакции. Радиоигра немцев должна была заставить Джеллико считать, что немецкие дредноуты привычно дремлят на своих базах, но британцы заметили увеличившуюся активность уботов и на всякий случай развели пары, выйдя в море. Еще раньше в нем оказались крейсера храброго адмирала ПМВ Битти, привычно выискивающего врага.

Сначала в дело вступили, а точнее не вступили, немецкие подлодки, веером рассыпанные вокруг английских портов: их техническое несовершенство не позволило нанести никакого урона британским эскадрам, более того - их попросту не заметили. Потом, в последний день мая, авангард Шеера встретился с крейсерами Битти, от чего и ведется отсчет начала сражения.

Хороший шанс! Шесть английских крейсеров палили в пять немецких, но в этом им мешали серые борта тевтонских чудищ, сливавшихся со свинцовыми водами Северного моря, дымы труб и рукожопость отвратительная координация. Главным связистом у Битти был полный болван и первое время его крейсеры даже не стреляли по одному из немецких судов, несмотря на превосходство в числе. Немцы, с их цейсовской оптикой, хорошей броней и артиллерией, продемонстрировали неожиданное преимущество: через полчаса два из шести линейных крейсеров Битти вышли из строя, а именно разорвались (бадабух!) и потонули. Это было ужасно, но и красиво: германские моряки проорали хох! Британский адмирал проявил примерную сдержанность, бросив через плечо - что-то не так сегодня с нашими проклятыми кораблями - и продолжил бой.
Его команды ответили такой же холодной решительностью: пожалуй это была вершина военно-морской истории мира, сражались лучшие из лучших.
В этот момент на помощь крейсерам Битти подоспели первые четыре из двадцати восьми дредноутов Джеллико, который не спеша шел к месту встречи, досматривая в дороге нейтралов и выискивая перископы. Немецкие крейсера повернули назад, прикрывшись боем между эсминцами. Но тут подоспел и Шеер! Со своими шестнадцатью дредноутами, он пребывал в приятной уверенности, полагая что ведет бой лишь с частью монструозного Гранд-флита. Битти начал отход, умело заманивая немцев навстречу главным силам Королевского флота.
Так и случилось, но уже под вечер, близко семи часов (сам бой начался без четверти четыре). Немцам еще раз повезло и они сумели отправить на дно линейный крейсер, но в целом бой явно проигрывался: флот Джеллико подавлял мощью своего залпа, германские суда претерпевали ужасающие разрушения - только старая добрая крупповская сталь и хорошая плавучесть спасала Шеера от тяжелых потерь. Тем не менее, он оказался в прескверной ситуации: весь его флот скучился перед английским и в воздухе витал призрак Цусимы или около того.
Германский адмирал растерялся (его банально переиграли! в его же операции!), он начал было бегство, но затем вернулся чтобы прикрыть напрасно взятые им в бой тихоходные броненосцы. Тут, в уже наступавшей темноте, немцы понесли еще большие потери и скрылись. Произошло еще несколько схваток легких сил и все стихло. Ночь и туман, опасения Джеллико (миноносцы и подлодки!) спасли немецкий флот от уничтожения - утро обещало новый бой, в исходе которого не было ни малейших сомнений. На рассвете же оказалось, что немцы оставили море сражения и бежали в свои гавани.

Британские потери (и разочарование) были велики. Такой день, такая возможность - и такой исход! Официальное сообщение, составленное Джеллико, было настолько сдержанным, что во всем мире подумали о поражении англичан. В самом деле, их потери были выше немецких: 3 линейных крейсера против 1, 3 броненосных крейсера против 4 легких, 8 эсминцев против 5, 6 т. моряков против 2,5 т. Немцы потеряли еще и старенький броненосец, додредноутной эпохи, глупо взятый в бой Шеером, так что каждый англофил и англоман может записать в актив Джеллико уничтоженный линкор, но это чистой воды казуистика. И все же германские корабли были настолько сильно побиты, что разрыв в силах после боя еще и увеличился, несмотря на громогласные кличи о победе в рейхе.
Почему? Шеер рисковал, Битти рисковал, а Джеллико - нет. Сегодняшним критикам легко указывать на то, что даже гибель нескольких дредноутов стоила бы полной победы над флотом Открытого Моря, но это типичная мудрость послезнания.
Джеллико в определенном смысле не повезло, гибель его линейных крейсеров была запланирована заранее, когда мощные корабли оснастили легкой броней, пожертвовав защитой ради скорости: если бы не это, то его потери были бы намного меньше. Тактически же он полностью переиграл своего немецкого противника. Впрочем, повод гордиться у немцев все же был: не каждый флот сумеет выйти из боя с лучшим (и превосходящим в числе) флотом мира с преимуществом по фрагам.

Макароны и шницель

Итальянский главком Кадорна выглядел (если верить фотографиями, кинохронике и отзывам) как гнида негодяй и был им. Безжалостный к собственным солдатам, он посылал крестьянских парней, толком не умевших даже стрелять, в бесплодные атаки, не считаясь с потерями вообще. Организатор одиннадцати сражений на Изонцо мог бы стать символом этой войны, наряду с танком, колючей проволокой и окопной грязью.

Всю весну итальянцы активно наступали, без всякого (о, конечно) успеха. Их армия значительно усилилась с прошлого года: теперь союзники могли снабжать ее достаточно обильно и техническая отсталость постепенно уходила в прошлое (не забирая, однако, с собой тактическую и стратегическую немочь итальянских генералов). Находясь в приятном перерыве между только что проигранным пятым и подготовкой шестого сражения (на Изонцо, разумеется) Кадорна не обратил никакого внимания на явственные признаки скорого австрийского удара.

И напрасно, ибо его противник, хорошо знакомый нам фон Гетцендорф, был не менее активным стариком. Его армии покончили с сербами, русские вряд ли способны на что-то большее нежели очередное неудачное наступление, так что бравый Гетцендорф рассчитывал снискать себе лавры покойного Радецкого, проведя карательный марш по Италии. В мае он ударил и сразу удачно - итальянцы бежали на фронте в 60 километров, австрийцы прорвались на 10-15 километров вглубь - сравните это с Соммой! Дело запахло керосином, но Гетцендорфу не удалось довершить успех: во-первых, жадный Фалькенхайн не дал германских дивизий, во-вторых, щедрый Брусилов пошел в свой прорыв и австро-венграм пришлось немедленно развернуться и покатить обратно в Галицию. В июне итальянцы пошли в контратаку и немного оттеснили своего извечного неприятеля, вернув примерно половину утерянной территории.
Последующие полгода солдаты Кадорно ходили в шестое, седьмое, восьмое и девятое наступление на Изонцо. Как вы понимаете, все они окончились тем же, что и первое. В общем, итальянцы уложили полмиллиона солдат, аккурат в два раза больше нежели их австро-венгерские враги. Эти сражения делают честь итальянскому солдату, его храбрости, так часто высмеиваемой: несмотря на худшее руководство в Европе (кроме румынского, разумеется), он храбро шел в бой за абсолютно непонятные цели и сражался. Расплата наступит позже: и в этом случае монархия, вступившая в войну на стороне Антанты, губила сама себя.

[Oksnia]

Великий цикл о Великой войне - или летопись о Первой мировой (1914-1919)
часть 7


Восход на Востоке

В 1916 г. Российская империя наступала на всех фронтах сразу: на германском, на австро-венгерском и на, прости Господи, османском. Результаты, однако, разнились. Начать следует с того, что известная легенда о том, что в 1916 г. российские рати оправились от поражений первых лет, получили все необходимое и были вполне всем обеспечены - не очень соприкасается с действительностью. В 1916 г. русские еще сильнее оторвались (не в ту сторону) от вражеских и союзных им армий. Сам их вид, почти не изменившийся с первых месяцев войны, разительно отличался от затянутых в противогазы и каски солдат Антанты и Германии.
Тем не менее, передышка, по старой памяти предоставленная дружественным домом Гогенцоллернов, дала свои плоды: были получены разномастные винтовки, такие же патроны и создан необходимый запас снарядов. Пополнения получили возможность пообвыкнуть на фронте, а не сгорать в первых же боях. В определенном смысле русская армия даже укрепилась: выжившие уже знали войну, а обильные резервы еще нет. Это делало войска стойкими, равно как и любовь к царю-батюшке Николаю, твердой рукой ведшему полки на битву.
Тем не менее, союзники теперь рассматривали Восточной фронт как второстепенный, служивший лишь горячительным пластырем на затылке обращенного к Западу Фалькенхайна. Эта неверие сильно отличалось от настроений первых лет, когда значительная часть военной и политической элиты англо-французов считала, что им достаточно лишь продержаться покуда русский паровой каток сомнет вражеские войска.
События 1916 г. заставили забыть о запланированной координации - русские начинали свои удары чтобы облегчить положение западных союзников. Первым кто попросил о помощи стал маршал Жоффр.

Кронпринц напирал на Верден, его судьба в феврале-марте еще не была определена и французы жаждали хоть какого-то движения на Востоке. Так русская армия перешла в первое наступление с весны 1915 г.
Славная Нарочская операция, ныне благополучно забытая! А ведь замах был на рупь, да вышло на копейку. Супротив армии нашего давнего знакомца, сурового прусского вояки фон Эйгорна (все как полагается, моржовые усы, благообразная лысина, твердый подбородок) выступал его российский аналог, не менее суровый главком всего Западного фронта, дремуче-бородатый варяг швед Эверт. Вообще, если говорить об этническом составе, то готовил операцию бывший литвин и будущий министр обороны Украины, а вели армии в бой двое русских и один немец. Строго говоря, если в это вникать, то можно вообразить, что на севере Восточного фронта шла гражданская война: генералы с крестами на грудях и монархами в сердцах вели в бой полки имени разных императоров и носили одинаково немецкие фамилии. Эту картину немного разбавляли такие русские как Хан Гуссейн Нахичеванский или косоглазый Алексеев.
В общем, несмотря на всё возрождение армии, полугодовую передышку и т.п., история опять отпустила слишком мало времени. Наступление не было готово, не хватало снарядов и винтовок (да-да!). Подвела и погода - генерал Мороз столковался с генералом Грязью и они вместе предали матушку-Россию, поразив поле битвы дневной хлябью и ночным морозам.
Соответствовала и подготовка. Так как к 1916 г. былое превосходство в числе воздушных моторов приказало долго жить, а летуны были буквально наперечет, то никакой разведки толком не приводилось, удалось лишь сфотографировать первую линию окопов, где согревались несколько пожилых ландверманов, спорящих при каком из кайзеров им жилось лучше.
Корпуса прибывшие к наступлению не знали местности. Впрочем, корпуса сидящие на местности не знали ее тоже.
Так и начали это мартовское наступление, будто слепые. Утешало лишь то, что на одного германца приходилось от четырех до шести российских солдат. Об этом с гордостью все говорили еще до битвы.

Два дня артиллерия кидала снаряды на ту самую первую линию, давно брошенную врагом. Потом молодецкие атаки, тысячи трупов на немецкой колючей проволоке, больше десяти тысяч от обморожений и общие жертвы в 110 т. за две недели боев. Зато! зато - немцы потеряли до 20 т., в основном ранеными. Тут нужно добавить, что в Российской империи лазаретами для солдатиков занимались все, а толком никто, так что в строй обычно возвращался лишь один из пяти. В Германии же это дело было поставлено скучно серьезнее, а потому каждый второй ехал обратно защищать Отечество.
Наступление не имело успеха ни в первый, ни во второй день и все же продолжалось две недели, после чего затихло ввиду истощения сил. Все потерянные участки фронта германцы без малейшего труда возвернули обратно в апреле, прибавив к ним еще вшестеро большие просторы империи. Первый блин вышел очень кровавым комом.

После такого конфуза царские генералы уже не думали о прорывах и венгерских равнинах. Возобладала стратегия сокрушения, почти что верденская, только снаряды заменили солдаты. Иначе говоря, весенне-летняя кампания задумывалась как ряд масштабных ударов, но без далеко идущих целей. Метод - головой пехотным тараном в стену, цель - разменять как больше фигур по выгодному курсу (например, не пять за одного, а три или даже два). Это было общей тенденцией союзников, веянием эпохи - оборона германцев казалось непреодолимой, бесконечной, она возникала повсюду, так что терялся весь смысл прорыва - зачем? проще уж перемалывать свои и чужие войска поближе к линии фронта и коммуникациям.

Солдат не спрашивали, спрашивали генералов. А они заартачились - швед Эверт оказался больно жалостлив на русскую кровушку, он не соглашался. Не готов мол, нет настроя, нет снарядов, нет обученных солдат, ничего нет. И сосед его Северный фронт, в лице своего главкома, славного по победоносной японской войне генерала Куропаткина, тоже сказал - не можем наступать! А новый командующий Юго-Западным генерал Брусилов возьми да и закричи - я могу наступать! я!
Алексеев Брусилова знал очень хорошо, еще лучше он знал где чего сколько стоит (пушек там, корпусов), так что доверия особого не выказал. Можешь мол - и моги. В итоге было решено, что Брусилов начнет демонстрировать перед своими австрияками, а главный удар будут все же наносить на северо-западе.

В это самое время итальянцев начали бить - и очень больно! Гетцендорф после погрома России и разгрома Сербии в 1915 г. полагал, что единственным настоящим врагом у Вены остались только наследники великого Рима и совершенно не беспокоился о Востоке. Австрийцы даже знали о готовящемся наступлении, но не ожидали от ничего ничего опаснее мартовского позорища у озера Нарочь. Однако же позиции их были намного слабее немецких, а войска хуже.
Стремясь облегчить положение итальянцев и не сорвать подготовки главного удара, Алексеев повелел инициативному Брусилову начать свою ложную атаку в конце мая. Тот имел некоторое начальное превосходство в числе войск над врагом, но все же очень далекое от желаемого. Проще говоря, в случае чуда прорыва развить успех было некем. Технически армия была также бедна как и прежде, зато вражеские позиции были пристреляны, а снарядов неслыханно много по меркам русских армий.

Закат на Востоке

На первом этапе удар пяти армий сотряс австро-венгерскую оборону. Неправильно думать, что она развалилась сразу: в трех случаях из пяти войска Франц Иосифа удержали свои позиции, но им все же пришлось начать отступление, перешедшее в бегство: боевая крепость не лучших войск австро-венгерской армии явно оставляла желать лучшего. Тот удар где русские имели наибольший успех (в направлении к Луцку, поэтому и битва современниками называлась Луцкий, а не Брусиловский прорыв) был задуман Алексеевым и осуществлен генералом Калединым, стоящим во главе соответствующей армии. Брусилову вообще повезло с генералами, да и с фронтом. Солдаты венского императора были потрясены и сдавались первым же появившимся русским. Были взяты десятки тысяч пленных, создан прорыв, но решительного крена не произошло: отступающие австрийцы в целом сумели сохранить порядок и не позволили русской кавалерии ворваться на открытое пространство. Более того, вопреки распространенному мнению, безнадежно разгромленные в кавычках австро-венгры сумели спасти большую часть собственной артиллерии. Так или иначе, но демонстрация более чем удалась: фронт врага был потрясен на значительном участке, с гораздо большим результатом чем ожидалось. Тут-то и должны были перейти в дело главные силы.
Они и перешли, в середине июня. И - вновь ничего! Ведь атаковать-то пришлось не австрийские, а германские позиции. Дело было даже не в них, а в стойкости и эффективности войск. В сравнении со своими южными товарищами, у северных русских было всё - и значительное превосходство в силах, и... ну и всё, пожалуй. Полтора месяца атак, 120 т. жертв - даже первая линия обороны не были занята. Германцы отделались впятеро-вшестеро меньшими потерями и даже снимали с фронта части для поддержки австрийцев. Это был приговор - главный удар, весь порыв, вся подготовка, всё пошло прахом. Скрепя сердце, Алексеев решил наступать там где наступается - и направил резервы Брусилову.
К тому времени у тамошних русских начались проблемы. Появились германцы, импровизированными пожарными командами затыкавшие трещавшую австрийскую плотину. Соотношение было таковым, что германский полк, с его легкими минометами, пулеметами, газами и противогазами, удерживал целые русские дивизии. Да что там полк - в одном случае два германских пулемета в дотах выкосили за два дня несколько полков пехоты, наступавших на них без патронов и артиллерийской поддержки. Брусилов, вынужденный теперь импровизировать (прежние планы оказались давно перевыполненными), метался из крайности в крайность: войска то бросались в решительную атаку, то переходили к обороне, участки намечаемых ударов постоянно менялись. Пехота буквально сгорала в этих дурно подготовленных атаках июня-июля. Страшная картина: прорвавшаяся армия попросту не знала как поступить с этим чудом. Наступать-то отвыкли, разучились, да и раньше не особо умели - артиллерия опять не поспевала, да и не могла поспеть - нормальной связи между ней и пехотой попросту не существовало, корпуса действовали в привычном разнобое и от всего этого потери росли, росли, росли... Импровизированный перенос главного стратегического удара оказался не адекватным возможностям российских железных дорог - они попросту не успевали перебрасывать войска с севера на юг. При этом враг тоже напрягался изо всех сил: австрийцы свернули успешное наступление в Италии, немцы забирали войска из Вердена и Соммы, были задействованы даже несколько турецких дивизий с Балканского фронта. И вновь Гинденбург опережал: его войска дрались эффективнее, а резервы прибывали быстрее.
Апофеозом второго этапа, закончившегося в августе, стала гибель императорской гвардии, бездарно уложенной в безвестных болотах. Наступавшие до упора полки были расстреляны немецкой артиллерией и пулеметами. Теперь атаковали уже германцы, спешно создавшие импровизированную группировку на севере русского клина, потери Брусилова чрезвычайно возросли. Естественным истощением сил битва официально закончилась к концу лета, но и осенью, вплоть до конца октября, русские войска пытались вновь нацепить свои майские сапоги, безуспешно атакуя на юго-западе.
Что же в итоге? Солдаты Брусилова продвинулись на сотню километров вперед, что действительно выглядело внушительно по меркам наступлений Антанты в 1915-16 гг., но не было особенно большим достижением для Восточного фронта. Этот успех, достигнутый за относительно небольшую цену в начале операции, привел к ряду последствий: было прекращено успешное (но не решающее) наступление австрийцев в Италии, а Германия окончательно перешла к стратегической обороне на всех фронтах. Более того, эйфория охватившая отвыкших уже от побед союзников привела Румынию к окончательному решению вступить в войну на стороне Антанты: германский меч, считали в Бухаресте, слишком завяз, а австро-венгры уже не представляют собой серьезного противника. Все это можно отнести к разряду положительных результатов. К негативным - общее крушение замысла русского наступления в 1916 г. Оно не удалось (как и союзные, впрочем). И - тяжелые потери, оказавшие крайне негативное влияние на моральный дух солдат. В лобовых атаках, безошибочно ударяя там где противник был наиболее силен, Брусилов потерял почти полтора миллиона солдат и вывел из строя треть врагов от этого числа, одна пятая из которых были германцами. Еще 300 т. солдат Вены оказалось в плену. Соотношение безвозвратных потерь (в том числе по вышеуказанным санитарным причинам) было и вовсе печальным. В жертву были принесены относительно подготовленные за зиму части императорской армии, а войска охватило уныние: если даже теперь не удалось победить (т.е. замириться), то на что можно надеяться дальше? Российские генералы оценивали общий итог летней кампании как неудачный - но тыл, но российская общественность, обласканная генералом Брусиловым (очень умело маневрировавшим между престолом и думской оппозицией) аплодировали очередному подвигу серой скотинки.
Битва на Востоке стала для Германии третьим звонком, после Вердена и Соммы. Наступило время тотальной войны и полного объединения усилий всех ее союзников. Восточный фронт, считавшийся чуть-ли спокойным, внезапно ощерился тысячью пастей и чуть было не сожрал Австрию. Скрепя сердце, кайзер устранил верного Фалькенхайна, отправив его покорять Румынию и призвал в начальники генштаба Гинденбурга, с его Людендорфом. Для австрийцев же битва стала крупнейшим поражением за всю войну, хоть и вовсе не смертельным, как-то было принято утверждать у нас.

Славное вступление Румынии в войну, ее скорое побивание и постыдное бегство, с утратой остатков достоинства

Название в принципе позволяет ограничиться им же. Но мы расскажем подробнее, разумеется. Румыния спешила на войну, боясь не успеть к финалу и упустить свои крохи. В этом ей как могли препятствовали русские, опасающееся, что грозная цыганская армия не подопрет, а обнажит их фланг. С другой стороны, господа в Париже полагали, что чем больше будет брошено на немца стран, тем проще его будет одолеть и в этом смысле не видели никаких причин волноваться. Почти 700 т. румынских солдат представлялись Антанте чем-то большим нежели соломинка на горбу у австро-венгерского верблюда. И в самом деле, технически момент был очень благоприятен: союз Берлина и Вены буквально выскребал резервы, стремясь остановить наступления союзников на всех фронтах. Бухаресту посулили всяческие приращения за счет Болгарии и Австро-Венгрии, всемерную поддержку русских и союзнических армий - и они согласились дурачье….

Выступив в самом конце августа, 400 т. наследников Дракулы так сказать полетели во вражескую Трансивальнию. У командовавшего там австрийского сакса фон Штрауссенбурга номинально было 40 т. солдат, а в поле чуть-ли не четвертая часть от этого числа. Печально улыбнувшись, австрийский генерал посмотрел в бинокль и увидел огромную толпу, во главе которой шли напомаженные, с теням на веках и эффектными мушками румынские офицеры. Нет, правда - одним из первых боевых приказов по мамалыжной армии стал запрет господам офицерам пользоваться этими пикантными дамскими украшениями. Наступавшие были остановлены у первого же города, носившего гордое название Германшдатда (ныне румынская дыра Сибиу) - там их атаку отразила... австрийская полиция. Натурально, отряды австро-венгерских робокопов полицейских остановили трусливое стадо посмевшее назвать свой сброд из метросексуалов и грязных крестьян армией.
Куда там подвигу Леонида и его спартанцев! те были лучшей пехотой в мире и сражались в более благоприятном соотношении. В общем, румыны наступали ровно неделю, без двух дней - потому что устали и выходные! на помощь им уже спешили 50 т. русских солдат под командованием будущего советского генерал-сексота и военного историка.

Покуда весь этот позор маршировал по Трансильвании, из Болгарии пришло возмездие. Ужас летящий на крыльях ночи, неустрашимый двойник прусского фельдмаршала Блюхера, человек-шапка и генерал-гусар Макензен спешил покарать ромал.
Его германо-болгаро-и-даже-турецкая группировка преспокойно снялась с Салоникского фронта (союзники попытались помешать, но у них случился пожар или понос, в общем атаки бесславно отбили) и начала крушить вампиров откуда не ждали.
Тут-то они и заметались - наступление в Трансильвании (и без того вялое) заглохло, а резервы поехали на юг, супротив черного гусара. Это позволило нашему давнему знакомцу генералу Фалькенхайну собрать достаточные силы и перейти с австрийцами в контрнаступление. Страшный немецкий Альпийский корпус обошел по горам позиции врага и тот побежал, впадая в ничтожество. Бухарест возопил о помощи, но у Антанты как раз на днях сильно ушибли сербов и им было не с руки, а русские после своих прорывов были не в лучшем настроении для атак. Более того, их состояние было таковым, что болгары не только отразили их слабые попытки наступать, но и перешли к ответным ударам, погнав своих русских братьев на сотню километров. Тогда на выручку пришел бравый французский генерал Бертело, бывший начальником штаба у Жоффра во времена Марнского чуда. Он брался спасти все и организовать новое чудо на берегах Дуная. Итогом стала жалкая попытка контрудара, окончательно доконавшая цыганские румынские армии. В самом начале декабря германские войска промаршировали по Бухаресту, а румынский король с остатками своего войска укрылся в Молдавии. В воздухе пахло горелым - это были пуканы нефтяные вышки, методично подожженные под английским руководством. За два месяца войны Румыния развалилась как мешок гнилой картошки, теперь Алексеев ломал голову как прикрыть юг Украины.
Понять причины столь быстрого и бесславного разгрома не мудрено: Румыния слишком понадеялась на бессилие врагов и силу друзей. Ее войско было уровне 18 века, и даже по его меркам устроено было крайне дурно. Поэтому стоило румынской армии сойтись с настоящими войсками как все немедленно развалилось. Вина за это целиком лежит на их офицерском корпусе, с полным правом могущим получить первый приз в соревновании бездарностей.

Османы и их арабы, те проблемы

Империя султанов страдала от этнической пестроты и транспортной разорванности - в этих условиях длительная война для нее оборачивалась множеством опасностей и угроз. В прошлом году союзники попытались решить восточный вопрос радикально и топорно, от чего и пострадали в бесславной Дарданелльской операции. В 1916 г. они решили сокрушать врага вместе по отдельности.

Русский удар хорошее название для паблика Кавказкой армии генерала Юденича привел к первому успеху. В феврале, после месяца боев был взят город Эрзурум, а турки отброшены на полтораста километров, с тяжелыми потерями. Но, при всех успехах, Кавказский фронт был слишком далек от действительных центров силы осман. Гораздо большее беспокойство им причиняла импровизированная британская группировка, наступавшая в Месопотамии еще с 1915 г.
Принявшему командование над разрозненными силами осман фон дер Гольцу (учившему турок воевать еще с 19 века) удалось в ряде сражений остановить ее и даже окружить. К весне положение британских войск в котле стало совсем нетерпимым, они страдали от голода, артиллерийского огня и отсутствия чая.
Неоднократные попытки деблокировать осажденных провалились и англичане сдались весной, расплатившись четырьмя десятками тысяч солдат. Померший накануне Гольц мог быть покоен, а разошедшиеся турки заодно выгнали из будущего Ирака русских, войдя даже и в Персию (ее лихорадило, там шло что-то вроде гражданской войны на фоне англо-русской интервенции). Зато англичане, вернувшие своих галлиполийских сидельцев обратно в Египет, могли записать себе в актив отражение очередного натиска осман. В августе турецкие войска встретились на Синае с австралийцам, имевшими на них вполне свежие обиды. Потеряв 5 т. солдат супротив одной, османы бесславно вернулись на прежние позиции. К этому времени у них были проблемы посерьезнее.

Арабы, никогда толком не подчинявшиеся Константинополю, с началом войны окончательно отбились от рук. Одни снабжали англичан, другие помогали туркам, но в целом Аравийский полуостров находился в стадии брожения. Османам попросту нечего было предложить арабам - они и так были фактически независимы, а растворяться в будущей османской нации ну никак не желали. Поэтому когда сильнейший из их властителей, шериф, прости Господи, Мекки услышал четкие обещания сделать его королем всея арабов, то тут же восстал. На помощь ему из Египта приплыл супер-агент, любитель-археолог и арабист Лоуренс, представлявший в своем лице Англию. Он разумно выбрал тактику - трусоватые и плохо вооруженные арабы редко вступали в прямые бои с суровыми турками, разбросанными по гарнизонам, но перерезали железные дорогие и небольшие отряды. А главное, они существовали, т.е. являли собой угрозу. Теперь к многочисленным османским бедам добавилась и арабская весна язва.

Итоги года

В декабре, особливо ежели по штарому штилю, царская армия перешла в свое последнее наступление (подразумевалось, что в 1916 г., а вышло вообще) на самом северном участке Восточного фронта. И, внезапно, солдаты-сибиряки отказались... идти в атаку. Сотню солдат арестовали, наступление остановилось. Продвижение на пару километров стоило пары десятков тысяч солдат. Это был тревожный звонок, значения которому тогда не придали. А зря.
Для Германии 1916 г. был неудачен, несмотря на победу в Румынии и прочие, чисто оборонительные успехи. Единственное наступление которое она провела (Верден) окончилось громкой неудачей, ее австрийский союзник потерпел тяжелое поражение на Востоке и не мог сконцентрироваться на Италии, османы с трудом отбивались на нескольких фронтах сразу. Но главное - союзники уже догнали и перегнали рейх во всех сферах военного производства, они создавали новые виды оружия, полностью преодолели снарядный голод, развернули многомиллионные армии. Их потенциал не был исчерпан, тогда как немцы дошли до предела. Население страдало от блокады (а также тягот военной экономики и экономии) и зима 1916/17 гг. вошла в историю как брюквенная. Германские союзники и вовсе держались только на тевтонском плече.
Были и другие изменения: приход к общему военному руководству блоком Гинденбурга и Людендорфа означал преобладание просто солдат над политиками. Военно-стратегические соображения все более отодвигали на зданий план дипломатов - программа Гинденбурга ставила рейх на рельсы тотальной войны, для чего дипломатия должна была служить подпоркой, и не более того. Этот крен не был случаен: позиция союзников говорила сама за себя, не оставляя особого выбора.
Впрочем, дела Антанты были не столь уж блестящи как это представлялось тогда. Россия была надломленна неудачами на фронте, организационным бардаком и истерическим настроем тыла. Франция напрягала последние усилия по пополнению своей пехоты, а англичане были подавлены тяжелейшими потерями, неслыханными ранее. Непотопляемый британский кабинет пал, подорванный фактическим превращением мирового банкира в крупнейшего мирового должника. Случившийся весною ирландский мятеж, приведший к серьезным боям в Дублине, показал, что не все ладно в Соединенном королевстве. Румыния практически выбыла из игры, продемонстрировав нейтралам всю опасность неверно выбранного момента. Пожалуй в наиболее бодром состоянии пребывала лишь Италия, но она сама по себе мало что решала.
Тем не менее, успехи Антанты были нагляднее: она устояла, перешла в наступления и приросла новыми союзниками. Не за горами было вступление в игру США - и очевидно на чьей стороне оно состоится. Если немцы уже не строили каких-либо позитивных планов на 1917 г., собираясь действовать по обстановке, то Антанта шла в него с решимостью одержать окончательную победу.
В декабре немцы и их союзники обратились с предложением начать мирные переговоры - эта инициатива была отвергнута сходу, без обсуждений. Союзники не для того вступали в эту войну, чтобы теперь выпустить врага из западни. И как символ будущих бед - на карте вновь появилось государство змеиного языка, пока еще в виде королевства-эмбриона под австро-германским протекторатом. Воссоздание Польши свидетельствовало о том, что германская и австрийская элита потеряли всякую надежду договориться с Романовыми.
Две смерти случились в конце 1916 г. Ушел вековечный император Австро-Венгрии Франц Иосиф, начавший править еще задолго до Крымской кампании, и оставил нас девятнадцатый век. Он хворал еще с 1905, впал в беспамятство осенью 1914 и умер в декабре 1916 г.

[Oksnia]

Великий цикл о Великой войне - или летопись о Первой мировой (1914-1919)
часть 7

В начале 1917 г. союзники съехались на очередную конференцию, на этот раз - в Петрограде. Столица Российской империи, оставшаяся, как шутили остряки-пессимисты, без святого (Санкт), принимала гостей. Последние с тревогой наблюдали за внутренними делами своего самого крупного союзника: раздрай между императором, его бюрократией и т.н. общественностью переходил уже все мыслимые границы. Во Франции и Англии оппозиция пришла во власть на законных основаниях, войдя в коалиции - символами решимости победить во что бы то ни стало стали Клемансо и Ллойд Джордж, возглавившие свои страны. Российские клемансо и ллойд джорджи могли лишь выкрикивать туманные обвинения в адрес собственного правительства с думской трибуны, к управлению страной их не подпускали. Этнический немец, возглавивший российское правительство в 1916 г., показывал насколько император Николай не ощущал обстановки вокруг себя. В остальном дела были, как казалось, вполне неплохи. 1917 г. обещал быть последним или, как минимум, победным годом в этой бесконечной войне. Очевидным было то, что кайзер и его друзья уже расстреляли все свои патроны, дело оставалось лишь за тем, чтобы повторить 1916 г., но лучше - серией одновременных ударов сокрушить дух врага, что приведет к обрушению фронтов и победе в войне.

Америка и уботы

Столкнувшись с патовой ситуацией на фронте, германские генералы обратились к иным возможностям. В 1915 г. подводная война и ответная блокада Англии дала немалые успехи при малом числе лодок. Та кампания была свернута из-за грубого и крайне не дипломатичного вмешательства США, но что если начать ее вновь, в лучших условиях? За прошедшее время немцы спустили под на воду еще десятки лодок, доведя их число до сотни - что же будет теперь? Выражение неограниченная подводная война манило своей брутальной притягательностью. Адмиралы не заставили себя ждать, их выкладки были до невозможности оптимистичны: чтобы выиграть войну Германии достаточно топить определенное количество судов в месяц вокруг Альбиона и Лондон умрет от голода или заключит мир! германскому подводному флоту такая задача вполне по силам! срок - полгода! Шесть месяцев - и войне конец, конец английской блокаде, конец росту детской смертности, конец пище из эрзаца и генеральским автомобилям на деревянных шинах. Шесть месяцев - и рейх подписывает мир стоя на завоеванных у врага позициях. По сути, даже если бы генералы и не разделяли полностью адмиральский оптимизм, военному мышлению сложно отбросить позитивную программу и принять позу стоика, в ожидании неизбежности. Иных военных вариантов у рейха к тому времени уже не оставалось.

Дипломаты и политики всполошились. Их аргументы, в сущности, не отличались свежестью от доводов адмиралов, спор как бы возвращался в 1915 г., только велся теперь не в столь благодушной обстановке. Германии, указывали штатские, не нужны сейчас новые неприятности, а неограниченная подводная война - это лучший способ их создать. Ее эффективность и способность поставить Англию на колени достаточно сомнительны, но нет никаких сомнений в том, что потопление без разбора всех кораблей плывущих к Британским островам вызовет бурю негодования в мире и, что намного опаснее - вступление в войну США. В нынешних условиях, твердили они, не стоит увеличивать число врагов и возбуждать против рейха такого рода страсти. Вопрос слишком важен, чтобы принимать решение из чисто военных предпосылок.

Это смешно, расхохотались Гинденбург с Людендорфом. Это попросту смешно, заявили они. Вы можете заключить мир сейчас? или хотя бы пообещать заключить его через полгода? Нет, но вы предлагаете нам сложить оружие и ждать у моря погоды - ради чего? симпатии нейтралов? а сколько их осталось? все или уже вступили в войну против нас (из страха перед союзниками, как Греция или Китай), или еще опасаются нашей силы (после Румынии), но никак не из-за нашего самоограничения. Что еще - Америка? Во-первых, США и так уже играют против нас - их промышленность работает исключительно на Антанту, их банки поддерживают финансовую стабильность коалиции (только поэтому фунт еще не рухнул), они - кредиторы Антанты. Чем же еще они опасны для нас? С военной точки зрения Америка - это ничто, ничто и еще раз ничто. В случае войны, даже если они и захотят послать в Европу своих солдат - что ж, у нас есть подводные лодки и ни один американец не переплывет Атлантику.

Перед этой аргументацией не устояли ни кайзер, ни канцлер. Немцы решили начать это наступление в феврале, объявив с первого числа воды вокруг Альбиона и Западной Галлии зоной торпедирования без предупреждения. Начало было многообещающим - в два первых месяца немцы выполнили установленный их стратегами план потопления союзного тоннажа, а в апреле даже перевыполнили его на треть.
Казалось, что теперь уже Англии грозит голод, но в мае ситуация изменилась: союзники ввели систему конвоев, отвергаемую их адмиралами ранее. Флотоводцы Антанты утверждали, что сведение неповоротливых и дурно управляемых (в сравнении с гордыми судами Королевского флота, разумеется) торговых кораблей в большие конвои сделает их легкой мишенью для немецких подлодок, но это оказалось вовсе не так. Выяснилось, что найти конвой из сотни судов в океане столь же трудно, что и один корабль, зато эсминцы и крейсеры сопровождения, вооруженные глубинными бомбами и чудо-новинкой гидрофоном, надежно охраняли своих подопечных. Победные списки германцев резко сократились, зато негативные последствия не заставили себя ждать.

Признавая скорое вступление (после возобновления неограниченной подводной войны) в мировую борьбу США неизбежным, германские дипломаты решили подстраховаться, вставив в колеса дяди Сэма несколько палок. С военно-стратегической точки зрения эта инициатива была смехотворной - само ее возникновение было возможно лишь в чисто германских условиях, где только кайзер осуществлял координацию усилий между военными и гражданскими. В общем, германское министерство иностранных дел решило поддержать Мексику, противопоставив ее США. Бодрым латиноамериканцам обещали финансовую помощь в том случае если они объявят войну США и полную дипломатическую поддержку в требования возвращения утраченных мексиканских территорий 19 века. При этом немцы опирались на то, что небольшая американская армия уже третий год безуспешно пыталась победить жалкие отряды мексиканских бандитов-революционеров близ своих границ.

Незнакомым с военным делам дипломатам казалось это достаточно оптимистичным основанием для веры в мексиканский военный потенциал. Разумеется, президент Мексики, раздираемой гражданской войной и фактически не имеющей армии, отказался от такого заманчивого предложения, но худшее было впереди.
Англичане преспокойно расшифровали телеграмму из Берлина германскому послу в Мексике и показали ее американцам. Те сначала посчитали ее топорной фальшивкой, уж больно невероятной казалась в Северной Америке подобная глупость. Покуда все разумные люди сходились в том, что немцы не могли состряпать подобного бреда, пославший ее дипломат официально подтвердил подлинность телеграммы: на кону стояла честь его ведомства! Поднялся шквал возмущения и в начале апреля США объявили Германии войну, присовокупив свой немалый флот к силам Антанты. Более того, в штатах началось развертывание огромной армии.
Так полуслучайное событие предопределило судьбу Мировой войны.

Великий перелом и вывих на Востоке

Император Николай II не был ни лидером, способным повести людей за собой, ни символом, способным сплотить людей вокруг себя. Коронованные лица могут быть вполне успешными в любой из двух ипостасей, но горе тем кто зависнет между ними. Император не мог управлять, но и не позволял делать это другим, наивно пытаясь совместить принцип самодержавия с чисто представительской моральной позицией по отношению к обществу. В итоге это выливалось в отстраненность от подчиненных, которые не доверяли своему царю и растущую ненависть со стороны интеллигенции, дворянства и среднего класса, что в совокупности и составляло тогдашнюю российскую общественность: всех кто мог писать, читать и особенно судить (обо всем и смело). Для подавляющего числа жителей империи царь был далеким и могущественным символом, но для всех остальных, всех кто был вокруг трона, для горожан, он был неудачливым правителем, стоящим между страной и прогрессом по англо-французскому образцу. Думская оппозиция, которую возглавили т.н. кадеты (конституционные демократы), готовила смену власти прямо в ходе войны, заговоры плелись и среди офицеров, вплоть до великих князей. Отсутствие власти, вакуум воли и безусловные недостатки бюрократии служили питательной средой для всякого рода недовольства: от забастовок и обструкции до планов ареста царя на какой-нибудь железнодорожной станции и принуждения его к отречению. Недовольство было везде и всюду, оно пропитывало и отравляло атмосферу. Даже нечувствительный к такого рода вещам император был извещен о нем, но традиционно воздерживался от каких-либо действий. В пропагандистском смысле императорская власть безнадежно проиграла еще до своего падения, она была символом всего дурного и воспринималась обществом как затянувший свой уход еврейский козел отпущения. Царский поезд продолжал вяло тащиться в бездну: задолго до падения короны большинство грамотных подданных перестали считать императорскую власть в полном смысле легитимной.

В феврале-марте 1917 г. совпали два процесса, неизбежно вытекающих из паралича власти: разлад на железных дорогах привел к перебоям поставок муки в столицу, а совершенно разложившиеся тыловые армейские части запасных войск стали питательной средой для мятежа. Все началось с простых забастовок: петроградским женщинам из черни и так было непривычно стоять в долгих очередях-хвостах, а тут еще начались перебои с дешевым черным хлебом (белого было в достатке, но поди его купи, цены кусались). Вообще, продовольственное дело в империи начало разлаживаться с начала войны: промышленность была занята армейскими заказами, а экспорт из Германии и Австрии по понятным причинам прекратился. В результате деревня перестала получать адекватное замещение своему хлебу - кроме денег, которые стремительно обесценивались. Более того, Дума и ее прогрессивная общественность Прогрессивного блока буквально ослепла на один глаз, нещадно громя черносотенных помещиков, вздувающих цены на хлеб и абсолютно не обращая внимание на ничем не ограниченные доходы промышленников (которые были для думцев своими людьми и вообще наполняли партийные кассы). Требование твердых цен на зерно, в условиях инфляции и мягких цен на промышленные изделия, привело к тому, что в России начались перебои в снабжении городов и даже армии. За первые месяцы 1917 г. план по доставке муки для столицы выполнялся лишь на четверть. В принципе, имевшихся в городе запасов еще хватало, но временные перебои послужили аналогом той самой грошовой свечи от которой когда-то сгорел Лондон. На улицу вышли не голодные, а лишь уставшие: шествия начинались как народные гуляния. Изредка громили лавки, забирая весь хлеб, портили трамваи и вообще бродили, по-русски, без особой мысли и цели. Анархия витала в воздухе и реальный повод не требовался.
На это власти ответили полицейско-казачьими отрядами, предпочитая все ж не доводить дело до стрельбы. Считалось, что как только продовольственный вопрос разрешится, то и движение уляжется. Малочисленная полиции (всего несколько тысяч) чисто физически не могла воспрепятствовать броуновскому движению толп, а казаки, не чувствовавшие твердой руки, да и бывшие такими же запасными-второсортными как и солдаты гарнизона, предпочитали срывать овации толп и не вмешивались, фактически саботируя приказы начальства. Более того, зачастую они поддерживали демонстрирующих, нападая на городовых. Почуяв слабость, на окраинах города начали громить и жечь полицейские участки, держащиеся лишь на страхе формы и неизбежности наказания. Николай в Ставке получал традиционно обтекаемые доклады, но все же сумел отдать последний в своей жизни четкий приказ, повелев прекратить смуту решительными мерами. Это означало армию и стрельбу.

К сожалению, армии-то в Петрограде и не оказалось. Свезенные со всех концов бескрайней империи призывники не знали своих офицеров и будущих полков, запасным материалом для которых и служили их безумно раздутые роты в несколько тысяч человек. Весь 160 т. гарнизон столицы был не более чем толпой неграмотных, не имевших ничего общего с военной службой. Ими управляло несколько тысяч офицеров, оставленных в тылу по непригодности или восстанавливающихся после ранений на фронте. Их командира можно было (сильно польстив) охарактеризовать не более чем как посредственность. Вместо того, чтобы разместить солдат в полевых лагерях за городом, их скучивали в тесных казармах посреди рабочих кварталов столицы, позволяя агитаторам беспрепятственно работать в войсках. При этом царская госбезопасность, т.н. охранка, была такой возможности официально лишена и питалась информацией о настроениях в войсках лишь из косвенных источников. И все же солдаты открыли огонь, появились десятки убитых. Отдельные части стрелять не желали, случились первые убийства собственных офицеров. Первые попытки мятежа были подавлены, но делалось это все крайне не энергично, с явственным стремлением уладить постольку-поскольку. Некоторое время после стрельбы казалось, что дело окончено - напуганные выстрелами толпы разбежались и победа вроде бы осталась за правительством. Это была лишь видимость: бунт в одном из полков привел к эффекту домино. Солдаты убившие своего офицера не заперлись в ожидании карательных мер, а принялись поднимать соседние части, точно так же как рабочие-забастовщики поднимали другие заводы. Покуда медлительная и тупоумная военная власть столицы лишь фиксировала события, к мятежу присоединилась значительная часть гарнизона. Теперь, разумеется, вновь поднялась и чернь. И - власти не стало. Правительство разбежалось, уйдя в постыдную отставку, полиция тоже исчезла с улиц, остатки верных частей бестолково маршировали из одного убежища в другое, а город охватила анархия. В этом безвластии образовалось два центра бессилия: Дума, депутаты которой стремились соблюсти приличия и обстроить переворот как бы не причисляясь к нему, и новосозданный по образцу революции 1905 г. Совет собачьих и рачьих рабочих и солдатских депутатов, плод социалистов и левых, стремящихся запоздало оседлать массы. Первые стремились ввести движение в берега, а вторые вовсе устранить монархию, но и все вместе они контролировали ситуацию в городе не более чем рыбаки шторм. Море псевдосолдат и горожан бурлило, не слушая ничьих приказов, по улицам носились грузовики и случайные пули, поубивавшие большинство будущих жертв революции.

В это время Николай и его генералы столкнулись с дилеммой вставшей в последствии перед военными Третьего рейха: неспособностью использовать имевшихся солдат для переворота или, в данном случае, его подавления. Формально у царя на руках все еще был многомиллионный фронт, огромная страна и мантия законного правителя, но при ближайшем рассмотрении все это оказывалось такой же видимостью как и спокойствие столицы накануне революционного оползня.

Дурно снабжаемая армия, с отвратительной системой ротации войск (в отличие от своих противников и союзников, русские солдаты гнили на передовой до определенного истощения части, и только после этого отводились в тыл на отдых и переформирование) и расстроенными железными дорогами была крайне слабым инструментом для гражданской войны.
К тому же о событиях в столице вскоре стало известно по всей империи, в основном благодаря нескольким расторопным думским революционерам-путейцам, разославшим по железнодорожной линии известие о перевороте. Но главная проблема лежали не в технической, не в материальной сфере - для подавляющего большинства грамотных подданных императора (т.е. и офицерства) Дума и общественное мнение стояли неизмеримо выше нежели священная власть хозяина Земли Русской, унаследованная им от предков. Проще говоря, армия могла подавить бунт в столице, но не собиралась воевать с Думой, возглавившей общественный протест. А именно таким образом ситуация представлялась из Ставки. Так что когда царь, повелев послать на Петроград войска, бросил последний из имевшихся у него рычагов влияния и покатил на поезде к семье в Царское Село - он потерял свое государство.
Медлительный рутинер Алексеев и бесталанный хвастливый старик Иванов, непосредственно возглавивший усмирение, действовали с крайней оглядкой, постоянно ожидая стоп-приказа. Фактически они саботировали дух приказов императора, выполняя лишь букву, причем крайне неоднозначно. Чувствуя себя в западне, останавливаемый на уже контролируемой Петроградом железной дороге, Николай заметался и вскоре затих, как обычно предпочтя бездеятельность жертвы. За это время между Ставкой и Думой был перекинут мостик, генералов постепенно убедили в том, отречение царя единственно возможный вариант и армейская верхушка фактически присоединилась к мятежу. Все это, а также искреннее стремление императора не навредить своей стране, привели к его отречению за себя и наследника в пользу брата, который тоже отказался от короны спустя некоторое время. Монархия растворилась в воздухе словно ее никогда и не было - это говорит о том, что произошедшее, несмотря на хаотичность, не было случайным событием.



Нивель в поход собрался

Между тем, война-то продолжалась! Мировые демократии приветствовали падение дома Романовых (впрочем, они приветствовали бы установление любой власти продолжившей борьбу с Германией), теперь мировая ситуация идеологически выровнялась: великая северо-американская Республика (в которой частные армии запросто расстреливали забастовщиков вместе с их семьями из пулеметов) шла в едином строю с новой свободной Россией против авторитарных монархий Центральных держав. Покуда в мире разливалось умиление от единения друзей демократии, англо-французам нужно было воевать в прямом смысле. Революция в России не позволяла надеяться на участие в ближайшее время ее армий в задуманном наступлении, но новый французский главнокомандующий артиллерист Нивель обещал все сделать сам. Герой Вердена был убедителен в отстаивании своей новой тактики - сочетания огневого вала и наступающей пехоты. Собственно идея была далеко не нова, но Нивель был уверен, что у него-то все выйдет правильно - главное взаимодействие и скорость, скорость, скорость! Артиллерия подавит передний край и воспрепятствует подходу резервов врага, затем пехота и новые французские танки сделают свое дело. Теперь война будет вестись действительно по-новому и он, Нивель, лучше чем кто-либо другой знает как это надо делать. В конце концов, обещал он, если дело пойдет не так (немыслимо!) он свернет атаку на третий день.

Нивелю поверили - он подкупал уходящей возможностью одержать почти чисто французскую победу над врагом (в этом году галлы влили в пехоту последние резервы, теперь надеяться приходилось лишь на американцев и колониальных негров).
Прежде чем союзники смогли начать, немцы подложили им большую хрюшку.
Признав сложившуюся еще в 1914 г. конфигурацию фронта невыгодной, они хладнокровно подготовили новую линию Гинденбурга и умело отвели свои части прямо из-под носа союзников. При этом, заминировав все, что можно и вывезя гражданских, они оставив неприятелю пустую и чрезвычайно опасную землю. Все расчеты Нивеля полетели к черту, но откладывать наступление означало утратить боевой дух, сильно поднявшийся в ожидавшей чудодейственного наступления пехоте. И он решился.
Начать должны были англичане Хейга, который мог послать всю армию в пекло, только бы последний солдат сумел водрузить флаг на холме. Английский удар замысливался как отвлекающий, но это не помешало им устроить настоящее наступление. К несчастью для союзников, незадолго до его начала немецкие штурмовики захватили во время рейда по французским окопам одного сержанта. При нем имелся приказ Нивеля, в котором генерал достаточно выпукло обрисовывал пехоте собственный замысел. Отныне немцы знали, что англичане наносят второстепенный удар. Тем не менее, первый удар у Арраса принес британским войскам успех, в основном благодаря рвению пехоты доминионов и удачной артиллерийской подготовке. За несколько дней они прорвались на пять километров и даже взяли несколько тысяч пленных. Шансы на большее, даже если они и существовали, были утрачены сразу же - резервы как обычно не поспевали, да и артиллерийская поддержка не могла поражать вторую и третью немецкие линии обороны с тем же успехом, что и первую. В небе господствовала немецкая авиация, устроившая английским летчикам кровавую баню и расстреливавшая танки. Через две недели англичане вновь бросились на немецкие позиции, но не продвинулись ни на метр вплоть до окончания битвы в середине мая.
Нивель ударил неделей позже Хейга. Галлы взбодрились первыми успехами Хейга и были настроены с той же решимостью, что и бонапартова пехота перед последним броском на английские линии при Ватерлоо. Наконец они атаковали, начался обещанный Нивелем прорыв. Увы! Вся энергия, весь удар был нанесен в пустоту, в пространство первой линии, которую немцы традиционно не перенасыщали войсками. Французам не удалось подавить артиллерию врага или хоть как-то накрыть своим огнем его тактические резервы. Более того, даже первая линия обороны не была должным образом обработана, несмотря на откладывание атаки ради продолжения артподготовки. Французской пехоте не удалось насладиться чувством победы как англичанам на севере, их сразу же остановили немецкие пулеметы. Дурная снежная погода и грязь довершали картину полного провала. Брошенные в бой крайне неудачные шнейдеровские танки, с заранее нацепленными канистрами горючего, горели как спички - из 120 машин уцелела лишь двенадцатая часть. Наступление Нивеля стало таким же символом как и пиррова победа. Союзники потеряли почти 350 т. человек против 130 т. (и 30 т. пленных) у врага. Генерала-неудачника, безуспешно наступавшего две недели вместо обещанных двух дней, сняли с поста, заменив сдержанным на эмоции Петеном.
Последнему пришлось столкнуться с новым явлением в западных армиях - солдатским бунтом. Французские пехотинцы, обманутые в самых лучших надеждах, отказывались идти в атаку, обещая все же патриотично защищаться в случае немецкого наступления. Они не поднимали офицеров на штыки и не создавали советов, но с мая по июнь во французской армии было крайне неуютно. Нельзя впрочем проводить прямые параллели с Восточным фронтом: забастовка охватила лишь часть французской армии, да и требования солдат были в целом весьма конкретны. Они хотели лучшего питания, лучших условий и жить. В общем, французы больше не хотели реванша. К середине лета правительству и генералам удалось избежать худшего: пайки были увеличены, равно как и отпуска, а главное - французская армия не проводила больших наступлений. Петен использовал свой верденский вариант тактики Фалькенхайна и провел ряд оздоравливающих ударов, в которых снарядов тратилось намного больше нежели жизней. Эти наступления совершенно затенили для немцев ослабление французской армии - они так и не узнали, что галлы переживали процесс схожий с тем, что происходило у их восточного противника.


Разложение

Царская власть пала, но что пришло ей на смену? Пустота - ничего. Временное правительство оказалось безвольным заложником требований совершенно оторванных от реальной жизни социалистов, варившихся на кухне Петроградского Совета. Именно оттуда вышел печальной памяти Приказ №1, поставивший крест на армейской дисциплине и участии России в мировой войне. Приказ этот, вводивший излюбленные побрякушки мировой социал-демократии от армии (выборное офицерство и прочий бред), по сути являлся констатацией существующего уже в Петрограде положения - т.е. узаконивал анархическое самоуправление никому не подчинявшихся солдатских толп столицы и округа. Строго говоря, он и писан-то был не для действующей армии, а лишь для гарнизона - социалисты опасались офицерского реванша и желали вбить кол в грудь этой опасности. Но беспрепятственно распространяемый в войсках, он получил среди темной солдатской массы неслыханную поддержку и армия начала разваливаться. Разумеется, дело было не самом приказе как таковом - готовая воевать и победить армия не погибает от дурно составленной бумажки. Но именно он стал катализатором развала в войсках.
Параллельно с дисциплиной гибла и вся бывшая империя. Власть, а точнее ее призрак, расположилась между двумя стульями: сформированным из центристских думских кругов (и примкнувшего к ним социалиста-заложника) Временным правительством и Советом (Петроградским, а фактически - общероссийским) солдатских и рабочих депутатов, где всем распоряжались (кричали и вопили) леваки-социалисты и прочие подонки. Будущее же должно было определиться на всероссийском толковище - Учредительном собрании, которое собирались открыть прямо на виду у врага, во время войны. Процесс, начавшийся в столице, быстро перебросился на остальные города. Гарнизоны и запасная сволочь объявили себя защитниками завоеваний демократии и революции, постановив не ехать на фронт, чтобы защищать ее, родимую, в тылу. Исчезла полиция, исчез порядок, никак не желающий поддерживаться силами гражданского общества и новой милиции, стоившей казне в десятки раз дороже прежних городовых. Газеты и трибуны наводнили возвращающиеся из Сибири и эмиграции политические, а улицы - освобожденные из тюрем уголовные. Общество еще привычно ругало прежнюю власть, валом валя в синематограф на пикантные фильмы о распутиновщине, но буржуи, к которым теперь причисляли всех образованных и в чистой одежде, уже начинали волноваться - жизнь в новой России начиналась как-то не так.
Крестьяне делили господские мебеля в провинции, выгоняли помещиков и прочих землевладельцев, имевших несчастье заполучить частную собственность в стране с исконной тягой к соборности. От этого цены на продукты становились еще выше, а очереди длиннее. Даже сознательные рабочие, так много сделавшие для революции и получившие наконец-то свой восьмичасовой рабочий день, вели себя как последние шкуры - не желали работать для фронта и победы, а требовали новых прибавок, вместе со всеми. Правительство мудро оделило сначала благами тех представителей гегемона, что печатали деньги, после чего запустило станок на полную, действуя как в сказке: горшочек, вари!

Из Швейцарии, проездом через дружественную социал-демократическую Германию, в апреле прикатил невысокого роста господин, имевший калмыцкую наружность, хитрый прищур глаз, лысину и небольшое пузцо. Он лихо залез на броневик и неожиданно выдал всем вокруг чистую правду: назвал Временное правительство сборищем напуганных размахом социального переворота буржуазных импотентов, своих заклятых друзей социалистов из Совета - недоумками-доктринерами, а солдатскую массу - тупой косной сволочью, желавшей найти благовидный предлог для сбережения своей шкуры от фронта. Это было сказано настолько открыто, что все сначала замолчали, а потом попытались сделать вид, что им послышалось. Но разместившийся в революционно экспроприированном доме одной балерины приезжий оказался не из тех кого можно было легко замолчать. Назвав себя для красоты Лениным, а своих социалистов большевиками, он принялся с неслыханной энергией создавать первую настоящую партию рабочего класса: с винтовками и строжайшей дисциплиной. Пусть действующая армия разваливается и дальше - а у него, Ленина, порядок не хуже чем в кайзеровских казармах! Ура, камераден товарищи!
На фронте солдаты продолжали углублять леворуцию, прикрывая этим банальное нежелание помирать на немецкой колючей проволоке за непонятные им цели. Пехотная масса, обильно удобренная новыми пополнениями, превратилась в толпу орущих глоток. Дисциплина, подорванная еще в первые недели после отречения царя, стала к апрелю чистой фикцией: солдаты делали ровно то, что хотели делать и лишь с большими увещеваниями их можно было заставить предпринять что-то кроме простого нахождения на фронте. Впрочем, теперь фронтом это можно было назвать лишь с натяжкой: в первые дни германцы еще предприняли одно тактическое наступление, без труда погромив революционные рати, но после, разобравшись в обстановке, немцы прекратили даже стрелять. Наоборот, теперь они призывали к миру, посылая своих солдат на братания с русскими - с весны этот процесс охватил весь Восточный фронт. Сходясь на нейтральной полосе русские солдаты чесали яйца, получая от врага листовки и сознательно не замечая германских офицеров, снимавших позиции на фотоаппараты. Собственных ахфицеров, пытавшихся было навести порядок, они забивали прикладами, тайком или прямо подстреливали, а могли и вовсе взорвать гранатой. Многочисленные делегации тыла, в обильном количестве приезжающие в армию, легко собирали аплодисменты и резолюции (в любую сторону), не меняя положения по сути. Особенно тревожные звонки раздавались во флоте и железных дорогах, последние совершенно разваливались, как будто царскую власть свергали зазря. Поезда захватывались солдатами, избивавшими и убивавшими служащих дороги. Для такой несуразной в транспортном отношении державы как Россия это было подобно смерти. К слову о ней - еще до того как это стало популярным повсеместно балтийские моряки-братишки вывели в расход собственного адмирала и десятки офицеров, посадив под арест сотни других. Под боком у многочисленных законных властей появилась еще и республика Кронштадт.
Высшее командование, в лице Алексеева и его генералов, жалобно стонало, настаивая, чтобы петроградские власти потушили разожженный ими костер. Военные полагали, что все дело в пресловутом приказе и нужно лишь дать новую команду, как армия сразу вернется к порядку: убийцы и мятежники встанут в строй и пойдут в окопы, готовясь к броску на вражеские пулеметы. Они ожидали этой команды от Временного правительства, которое существовало лишь милостью Совета. Последний же занимался лишь тем, что толковал на свой социалистический лад происходившие в стране процессы, никаких ими не управляя. К маю чудовищное ухудшение обстановки в армии и стране скрывать уже было невозможно.